Дворец для любимой - Владимир Корн

Желание Хийом изъявил одно: чтобы его отправили в действующие войска, и эту проблему удалось легко решить, тоже мне проблема. Ну а золото от меня он получил якобы в качестве подъемных.

Ежедневно посещал Коллайн, которому похвастаться было особенно нечем. След обрывался в заброшенном поместье, где мы обнаружили Яну. И хотя оставшимся в живых после штурма поместья языки развязали быстро, ничего нового от них узнать не удалось. Эти люди оказались обычными наемниками, правда, весьма высокой квалификации, но другим похищение принцессы и не доверили бы. А вот кто являлся посредником между заказчиком и ими, оставалось тайной.

Но я по-прежнему твердо был убежден — это работа короля Готома.

Хватало и других проблем забот, и все их приходилось решать лежа в постели, что, в конце концов, мне начало даже нравиться. А что, Черчилль лежа страной руководил, и ничего, говорят, отлично получалось.

Когда приходили дети и Янианна, они вели себя так, как будто громкими голосами могли причинить мне боль. Маленькая Яна ходила гордая, как же, пережить такое приключение, и мальчишки ей отчаянно завидовали. Особенно Конрад, который твердо был убежден в том, что смог бы справиться с похитителями и сам, без всякой помощи. Мне было даже немного жаль их всех, потому что и раньше у них особенной свободы не было, а теперь, после случившегося, их постоянно окружала целая толпа народа.

Я же в который раз давал себе твердое слово — впредь быть более расчетливым и осмотрительным в поступках, хорошая понимая, что это всего лишь новые слова на мотив давно уже известной песенки.

Голова ладно, много раз приходилось по ней получать, пора бы уже и привыкнуть. Как говорят: завяжи да лежи, а вот нога…

С одним моим знакомым в этом мире случилась такая история. Он получил ранение в ногу, довольно тяжелое, и все опасался: как бы заражение не началось. Нет, обошлось без заражения, рана заживала отлично, произошло другое — его нога начала отсыхать. И отсохла до такой степени, что стала толщиной с руку, помимо того, что двигать ею он не уже мог. Наверное, какой-то нерв оказался задет. И симптомы у него были похожими — он ногу почти не чувствовал, как я свою.

Представляя, как шествую по тронному залу рядом со своей красавицей женой на костылях, с высохшей, болтающейся ногой, и с головой, трясущейся в результате постоянных контузий, я зубами скрипел.

Янианна сейчас в самом рассвете своей красоты, а вокруг нее вьётся столько сладкоязычных молодых красавчиков, и попробуй за всеми уследи!

В общем, утром, при очередном визите своего лечащего врача Цаннера, я заявил о том, что валяться в постели у меня совершенно нет времени, и потому я убываю на фронт. Есть вещи, которые могут произойти без всякого нашего желания, даже в том случае, если мы их страстно не будем хотеть, так зачем же на этом зацикливаться?

Доктор Цаннер высказался категорически против:

— Господин де Койн, мне необходимо наблюдать за клиникой заживления ваших ран.

— Нет ничего проще, господин Цаннер, — немедленно отреагировал я. — Поскольку, на мой взгляд, вам следует отправиться на фронт вместе со мной.

— С вами?.. — Не скажу, что услышанное предложение повергло в растерянность, нет, скорее в задумчивость.

— Да, именно так. Личность по всей Империи вы известная, как же, личный врач императорского семейства, кроме того, я наделю вас всеми необходимыми полномочиями. Необходимыми для того, чтобы вам было проще сделать то, что давно уже следовало бы сделать.

Все и на самом деле обстояло именно так. Цаннер, от лекаря, подвергнувшегося опале и вынужденного скрыться в провинции, в сельской глуши, поднялся до лечащего врача императорской семьи, причем совершенно заслуженно.

Иной раз я им даже пользовался, чтобы убедить Янианну, в некоторых вопросах она доверяла ему больше чем мне. Помимо того, что он действительно был превосходным врачом, сама внешность его внушала надежду на выздоровление даже самому безнадежному больному.

Высокий, со статной фигурой, благообразной окладистой бородой, лбом мыслителя и умным взглядом серо-стальных глаз.

Однажды, еще в своем имении, в Стенборо, я был свидетелем того, как он принимал больного. Выслушав многочисленные жалобы пациента, Цаннер кивнул головой. Причем взгляд у него был таков, что стоит ему взяться за лечение, больной незамедлительно поправится и вскоре забудет обо всех своих многочисленных хворях. По-моему, пациенту лучше стало только от одного вида своего лекаря.

— Не понимаю, что у него, — пожаловался мне Цаннер, когда мы остались наедине, и я чуть было не открыл от удивления рот — ну надо же!..

— Полномочиями для чего, господин де Койн? — Вид у Цаннера был таков, как будто его совершенно не расстраивает то, что придется покинуть столицу, и отправиться на войну, со всеми ее сомнительными прелестями. И это действительно соответствовало истине.

— Полномочиями для того, чтобы вы проинспектировали состояние фронтовых лазаретов, причем сделали это от имени императрицы. И самое главное, вы должны научить лекарей тому, чему сами уже давно научились. Представляете, сколько людей вы сможете вернуть к нормальной жизни, передав свои знания другим. И вам, при вашем авторитете, будут полностью доверять.

И это тоже соответствовало действительности. Немного горжусь тем обстоятельством, что в этом была и часть моей заслуги. Не в том, конечно, что Цаннер приобрел среди своих коллег огромный авторитет, хотя и здесь без меня не обошлось. А в том, что выслушав мой рассказ, Цаннер научился делать то,

что в моем мире до сих пор называют 'операцией Пирогова'. Вот именно такой операции ему и предстояло научить своих коллег.

И насколько меньше будет людей в Империи, да и во всех остальных странах мира, оставшихся в результате ранений без одной, а то и без двух конечностей сразу.

— А как же ее величество? — поинтересовался доктор.

— Пожаловаться на плохой аппетит Алекса или капризы Яны, ее величество временно сможет и одному из ваших учеников. Кроме того, Янианна отлично понимает, насколько важно то, что вы намереваетесь сделать. За одно и за моей клиникой присмотрите, — добавил я, подразумевая ранение в ногу…

Мы с Цаннером выехали из Дрондера на пятый день после нашего с ним разговора. Ворона я брать с собой не стал, ездить верхом мне не предстояло еще достаточно долго.

При расставании я припал Янианне к ручке, затем поцеловал ее в щечку, и уже потом, не выдержав, крепко прижал к себе и поцеловал в губы. Словом, сначала получилось согласно этикету, после чего — в рамках приличий, и уже в конце — по зову сердца, плюнув на все условности. После чего поковылял к ждавшей меня карете, придерживая шпагу, стараясь идти браво, насколько это получалось на костыле.