На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945 - Ханс Люк

Извечная трескотня. Я еле сдерживался. Но я хотел спасти отца Дагмар, а потому терпел и даже подпевал по мере сил. Затем изложил свою просьбу:

– Мне дали отпуск на четыре дня. Я ехал в Берлин всю ночь, а вчера виделся с моим будущим тестем в Заксенхаузене. Он очень плох. И даже не знает, за что его арестовали. Поверьте мне, обергруппенфюрер, – не помню точно, какое у него было звание в СС, – мой будущий тесть добропорядочный немец и известная личность в Берлине. Мне представляется совершенно невозможным, чтобы он был в чем-то виноват. Вероятно, произошла ошибка.

Кальтенбруннер отнесся к моим словам сочувственно, вызвал адъютанта:

– Принесите мне дело господина…

Вскоре тот вернулся:

– Дела всех заключенных Заксенхаузена переведены в Чехословакию. Мне придется сделать запрос на получение.

Мне жаль, но придется подождать прибытия дела. Это займет какое-то время. В зависимости от того, что там значится, я постараюсь освободить вашего тестя. Это самое меньшее, что я могу сделать для столь храброго офицера-фронтовика.

Я назвал ему номер части и после рукопожатия удалился. Удалось мне чего-нибудь добиться? Я не знал. Можно ли доверять Кальтенбруннеру или его аппарату? Гестапо? Может быть, «перевод» дела служил лишь предлогом выпроводить меня?

Дагмар не питала ни малейших иллюзий.

– Я не верю этим типам. Они бесстыдны, и в них нет ничего человеческого. Спасибо, что приехал. Рада, что смогу быть с тобой в Париже. Это поможет мне – смягчит боль. Я не вижу, что можно было бы сделать для отца.

Мне приходилось уезжать в Париж. Дагмар должна была последовать за мной, как только уладит все дела дома.

Дагмар в Париже! В нормальное время – предел мечтаний, но теперь небо стало черным от туч. Я купил ей велосипед, чтобы ей не приходилось ездить в общественном транспорте, который ходил, как ему вздумается. Мы наслаждались жизнью в пентхаузе на Рю-Бикси. Нас часто навещали Морель и Клеман, а мы бывали у Клемана в его «Ле-Кавалье». Один вечер мы провели в компании Макса Шмеллинга [90] и Вивьен Романс, известнейшей в те времена актрисы, которая была подругой Клемана. Вместе с Дагмар я покупал духи, шелковые чулки и прочее, чтобы отправить матери для ее бартера.

Прошла зима, а с нею истек и срок моего пребывания в Париже. Мы с Дагмар решили обручиться. Купили кольца у знаменитого ювелира на Вандомской площади и отпраздновали помолвку в обществе Мореля и Клемана Дюура. Счастье наше омрачала судьба родителей Дагмар. Мы ничего не знали о ее отце. Все запросы в Заксенхаузен оставались без ответа. Она уже не надеялась увидеть его когда-нибудь живым. Связи с матерью оборвались. Последнее, что знала Дагмар, – мать ее собиралась перебраться из Швейцарии в Америку.

Кальтенбруннер молчал.

Через друга в ставке фюрера я попытался выяснить, можно ли мне получить разрешение жениться на девушке, которая на одну восьмую еврейка. Результат был отрицательный. В ответе говорилось, что если бы майор фон Люк являлся офицером резерва, тогда не было бы никаких возражений против его женитьбы на еврейке на одну восьмую, обладающей арийскими правами. Но как боевой офицер, он подобного разрешения получить не может.

Что за диковинная логика и что за причудливая интерпретация «расовых законов»? Что же получается, с точки зрения расовой чистоты офицер-резервист стоит ниже боевого офицера?

В начале марта меня послали в Германию на краткие курсы полковых командиров. Там мне сообщили о моем назначении командиром полка в Учебной танковой дивизии (Panzer-Lehr-Division), которую возглавлял генерал Байерляйн, опытный участник Африканской кампании [91] .

В Париж я вернулся в начале апреля, чтобы «собрать вещички». Надо было устроить так, чтобы Дагмар смогла как можно дольше оставаться в Париже. Я сообщил о ее местопребывании коменданту города. Морель и Клеман обещали присматривать за ней.

– Если дела станут плохи, я попробую как-то вывезти тебя. Если не смогу, иди к коменданту города, чтобы ты могла добраться в Германию на снабженческом транспорте.

Так мы и попрощались. Никто из нас не знал, где и при каких обстоятельствах мы увидимся вновь.

Дивизия Байерляйна стояла где-то в Нормандии или в Бретани. Я сел на свой «Мерседес» с намерением завернуть на командный пункт Роммеля в Ла-Рош-Гюйон, что к западу от Парижа, и засвидетельствовать фельдмаршалу свое почтение.

Меня принял генерал Гаузе, его начальник штаба и преданный помощник в Африке.

– Рад снова видеть вас живым и здоровым. Я как раз ввожу в курс дела своего преемника, генерала Шпайделя. Поздравляю с тем, что вам выпало служить во Франции, где рано или поздно приходится ожидать высадки.

Когда я спросил, могу ли повидаться с фельдмаршалом, Гаузе тотчас же ответил:

– Обязательно. Роммель очень расстроен, поскольку его доводы относительно района и характера предстоящей высадки противника не находят понимания у Гитлера. Он будет рад вам. Пойдите прогуляйтесь с ним. Пусть он немного развеется.

Роммель встретил меня знакомой улыбкой. Выглядел он куда лучше, чем в последнюю нашу встречу.

– Рад приветствовать вас тут, на Западном фронте. Мы ожидаем перемен в обозримом будущем. Следите за боевым духом полка, который примете, и за тем, чтобы солдаты осознавали всю серьезность положения.

Мы проходили через прекрасный парк при замке, когда Роммель повторил пророчество, сделанное им в Северной Африке!

– Я против любого силового решения. Мне необходимо убедить Гитлера в том, что мы не в состоянии выиграть войну, можем лишь оттянуть конец. Как только представится возможность, я постараюсь лично разъяснить ему это – напишу, если понадобится. Он должен понять, что, если союзники откроют второй фронт здесь, на Западе, война будет окончательно проиграна. Любого противника, нога которого коснется французской земли, мы обязаны сбросить в море в первые же часы. Сделать это возможно, лишь дислоцировав танковые дивизии прямо у побережья, а кроме того, подняв в воздух такое количество истребителей, какое сможет оказать достойное противодействие военно-воздушным силам союзников.

Геринг подводил нас и раньше, в Африке, не смог сдержать обещаний и под Сталинградом. Я не верю в «тысячи истребителей», которые он собирается послать сюда.

Всего наилучшего, Люк. Я побываю в вашей дивизии в ближайшее время и не однажды. Мы должны выполнить свой долг.

В Учебной танковой дивизии меня немедленно принял генерал Байерляйн, сообщивший мне тотчас же «неприятные» известия:

– Мой дорогой Люк, я выбрал вас в командиры танкового полка, однако несколько дней назад мне сказали, чтобы я отправил вас заниматься реорганизацией 21-й танковой дивизии. Похоже, ваш новый командир, генерал-майор Фойхтингер [92] , имеет больше веса в ставке фюрера. Очень сожалею, что в моей дивизии не будет вас, столь опытного ветерана Африканской кампании.