Марк Твен - Морис Мендельсон

Твен держал себя с Бичер-Стоу просто и непринужденно, зачастую пугая этим чопорную Оливию Клеменс.

Однажды, когда Бичер-Стоу собиралась куда-то уезжать, Твен зашел к ней рано утром, чтобы попрощаться. Когда писатель вернулся домой, его жена пришла в ужас: ведь он был без воротничка и галстука.

Ничего не сказав, Твен упаковал воротничок и галстук и послал пакет Бичер-Стоу с запиской следующего содержания: «Прошу принять явившиеся к Вам с визитом дополнительные части моей персоны».

Бичер-Стоу, по-видимому, ощущала в Твене нечто близкое ей.

Эта большая писательница, в творчестве которой сказалась моральная мощь антирабовладельческого движения в США, не замыкалась в узком мирке самодовольства, подобно некоторым другим известным писателям Новой Англии. Ее не шокировала простонародность Твена. Ей нравились произведения этого гуманного, демократического и остроумного писателя. Она много раз перечитывала, например, его «Принца и нищего».

В конце жизни душевнобольная Бичер-Стоу порою заходила в дом Твена, не обращая внимания на присутствующих, и вскоре тихо возвращалась к себе.

Пешком по Европе

Повесть «Приключения Тома Сойера» сейчас же по выходе в свет была признана превосходной книгой для детей. Лишь некоторые засушенные педагоги и библиотекари высказывали опасения, как бы приключения Тома и его товарищей не подали дурного примера американским мальчикам и девочкам.

Твену захотелось продолжить повесть о жизни мальчиков с Миссисипи, рассказать о подростках, лучше узнавших действительность, чем Том. Героем новой книги стал Гек. Твен написал несколько эпизодов для «Приключений Гекльберри Финна», но работа продвигалась плохо.

Книга о Геке была надолго отложена в сторону.

Мимоходом Твен сочинил произведение, не предназначавшееся для печати. Это была «запись» беседы королевы Елизаветы с лучшими людьми ее времени, созданная в духе литературы начала XVII века. С озорным весельем Твен касается фривольных тем, одно упоминание о которых в викторианской Англии и бостонских кругах вызвало бы панику.

Семья Твена собралась поехать в Европу, и Твен решил совершить путешествие пешком по европейским странам, чтобы написать об этом книгу. Это должно было быть еще одно произведение типа юмористических путевых заметок. Теперь этот жанр литературы требовал от писателя, пожалуй, наименьших творческих усилий.

Идея издания такой книги привлекала, в частности, потому, что хотелось уехать подальше от хартфордских соседей и чаще оставаться наедине с самим собой. Теперь люди, записал Твен в своей книжке, «не будут говорить про меня дурное, так как знают, что я их не услышу и не почувствую боли… Вот почему мы не говорим дурно об умерших». Веселый юморист начинал не очень хорошо отзываться о человеке.

Уже с Гейдельберга Твен собирал материал для новой книги: записывал интересные случаи, отмечал красоты природы.

Потом Твен и его друг Твичел отправились пешком в горы.

Когда материал был накоплен и нужно было сесть за письменный стол, Твен внезапно почувствовал, что устал, что писать ему не хочется. Он просто возненавидел свое, по сути дела, подневольное путешествие. Вот утеряна записная книжка с заметками, и теперь можно написать издателю «и предложить ему какую-нибудь другую тему». Но проклятая записная книжка отыскалась…

Мюнхен, Париж. Холод, скука, нескончаемый утомительный труд над книгой. Утешением были только отдельные интересные встречи, например с Тургеневым, с которым Твен познакомился еще раньше, в Лондоне.

Бельгия, Голландия, Англия. Новые встречи со знаменитостями. Званые обеды. Дожди, холод. Несколько слов в записной книжке: «Говорил с великим Дарвином…»

Клеменсы вернулись в Америку. Их дом в Хартфорде снова был полон гостей. Принимали весело, радушно. Но для того, чтобы иметь возможность содержать богатый дом, Твен продолжал мучиться над безразличной ему книгой. Ему начинало казаться, что он приговорен к пожизненной каторжной работе над рукописью «Пешком по Европе». Он чувствовал, что его наброскам не хватает свежести «Простаков за границей».

Как и в «Простаках», Твен в новых очерках высмеивал феодальные пережитки и традиции, еще существовавшие в Европе.

Но он уже не так кичился преимуществами своей «здравомыслящей» родины.

Создавая книгу «Пешком по Европе», Твен опирался на весь свой опыт юмориста «западной» школы. В книге есть много откровенной клоунады, пародий, смешных мистификаций. Встречаются и черты сатиры. Твен не упускает случая щелкнуть по носу членов конгресса США, изображает их глупцами и мошенниками. Он высмеивает американских путешественников-грубиянов, пародирует понятие богатства (символом богатства у него изображен… навоз). Мотив относительности богатства возникает у Твена не раз. Так, в «Романе эскимосской девушки» воплощением богатства оказались рыболовные крючки, обладающие малой ценностью в глазах цивилизованного человека. Пожалуй, наибольшей выразительностью отличаются те страницы книги «Пешком по Европе», где Твен снова вспоминает прошлое, годы жизни на Миссисипи. Здесь есть немало точных характеристик и подлинно поэтических картин.

Какие причудливо-извилистые формы принимало порою идейное развитие писателя-демократа, можно судить по тому, что и в очерках «Пешком по Европе» встречаются места, говорящие о влиянии на Твена реакционных идей. Снова возникают насмешливые упоминания об индейцах. Как и в «Простаках за границей» писатель отрицательно отзывается о революционной борьбе французского народа.

«Всего только двенадцать лет после отмены рабства…»

Между тем книга «Пешком по Европе» была написана уже после исторических событий 1877 года (она вышла в свет в 1880 году).

Характеризуя смысл забастовочного движения, развернувшегося за океаном в 1877 году, Энгельс писал: «История с американскими стачками очень меня обрадовала… Всего только двенадцать лет после отмены рабства, и движение уже достигло такой остроты!»[6]

Рабочие поднялись на борьбу против железнодорожных магнатов после того, как на протяжении семи лет им в четвертый раз урезали заработную плату. Забастовка охватила много десятков тысяч человек. Доведенные до отчаяния люди вынуждены были бросить работу, несмотря на то, что по улицам американских городов бродили толпы безработных.

Реакционная печать писала о забастовках в таком духе, что посторонний наблюдатель мог бы подумать, будто в Чикаго, Питсбурге и других центрах американской промышленности созданы коммуны по образцу парижской. В связи со стачечной борьбой в Питсбурге нью-йоркская газета «Уорлд» сообщала: «Город полностью во власти людей, одержимых дьявольским духом коммунизма». «Чикаго в руках коммунистов», — резюмировала газета «Нью-Йорк таймс». Многие буржуазные газеты откровенно жаждали крови рабочих, осмелившихся потребовать лучшей доли. Хотя Твен называл американские газеты «фабриками лжи», но истерические выкрики об опасности, которую представляют «революционеры» для самых первооснов американской республики, оказали известное воздействие и на него.