Мои персонажи - Екатерина Индикова

револьвер. Проверив барабан, Ограничитель ухмыльнулся и положил оружие в карман серой мантии.

* * *

Мам, скажи, а если в человеке нет ничего хорошего, можно ли что-то исправить? – Психея ненадолго задумалась.

– Думаю, да. Ведь не бывает, чтобы не нашлось совсем ничего. Но я хочу знать, откуда такой пессимизм?

– Поговорил две минуты с твоим школьным другом.

– А ты про Филиппа? Он просто очень скрытный и не любит детей.

– Это я заметил, но почему-то мне показалось, что не любит он именно меня. – Что ты, Данко?

– Папа тоже считает его неприятным типом.

– Твоему отцу следовало бы быть повежливее. И тебе тоже.

– Психея строго посмотрела на сына.

– Прости мам, так что ты все-таки думаешь насчет отсутствия положительных качеств у персонажа?

– Не бывает абсолютных злодеев, сынок. – Психея грустно улыбнулась.

– А я бы попрактиковался с дядюшкой Филиппом.

– Я тебе! – Психея потянулась к Данко, но тот увернулся, вовлекая мать в шутливую потасовку.

– Нет, нет, перестань, я сдаюсь, мам!

– Ты знаешь, что надо сказать. Одно слово!

– Какое?

– Слово, которое произносят все!

– Нет, это слово произносят только вежливые люди! А дядя Фил сказал, я невоспитанный мальчишка!

– И что с того? – В комнату вошел статный шатен с ухоженной бородкой. Прислонившись к косяку, он ласковым взглядом наблюдал за шуточными баталиями сына и жены.

– В следующий раз отправляй его ко мне, я преподам этому Филиппу урок хороших манер!

– Артур! Перестань! Филипп – мой старый друг.

– Извини, дорогая, но этот тип даже святого выведет из себя своим брезгливым отношением ко всему и вся.

– Артур я же просила. Данко, итак, слишком буквально воспринимает твои эпитеты.

– Да пожалуйста, дорогая. Раз уж ты настаиваешь.

– Мам, а как насчет слова, которое произносят все?

– Ну уж нет, тебе меня не отвлечь! Я с вами двумя разберусь, а тебя, Данко ждет порция отменной щекотки.

– Хохочущий мальчишка бросился вниз по лестнице, чуть не сбив отца. Психея остановилась, поправила выбившуюся из прически прядь волос и внимательно посмотрела на мужа.

– Где ты был все утро, Артур? – тот ответил спокойным взглядом.

– Бродил по Городу, выбирал место для здания исторического департамента. – Мне казалось, ты делал это неделю назад.

– Возникли сомнения.

– Что-то не так?

– Ничего. – Психея вышла из комнаты сына. Артур еще несколько минут стоял в том же положении. Ему всегда тяжело давался обман.

О Ветре, Мраке и снеге

– Стихии, я призываю вас быть свидетелями уговору, совершенному в час Зари в присутствии брата Ветра, брата Мрака и брата Снега. Между Душой и Смертью. Ради спасения Человека, которому отныне дарована Служба. – Едва Смерть замолчала, в старый дуб ударила молния, порывы ветра стали терзать голые ветви. Густое черное небо, усыпанное желтыми всполохами, вдруг резко посветлело. Первая снежинка упала на измученное лицо человека и тут же превратилась в прозрачную слезу. За ней посыпались густые белые хлопья. Ветер выл, подгоняя метель. Удары молнии становились все чаще, чудно расцвечивая снежную завесу. Взгляды братьев были сосредоточены на Душе. Казалось, разгул стихий не имеет к ним отношения, и что сами они были не воплощением этой огромной силы, а лишь странниками, не весть как забравшимися в чужие края, к старому дубу. Настал черед Души.

– Братья-стихии. Я прошу милосердия для Человека. И не отрину справедливого наказания для него и для себя, ведь мы одно с ним. С позволения Смерти даруем ему способность переписывать набело и Службу бессрочную. Употреблять ценный дар Человеку надлежит по собственному разумению. Лишенный сердца, он сможет принимать решения бесстрастно, глазами и умом понимая, кто более всех нуждается в его помощи. Если обратится к человеку испуганный воин, коему надлежит быть храбрым, да вселит он уверенность в воина словом своим. Если придет к Человеку жена, в сердце которой не расцветает любовь, обрекая семью ее на несчастье, да поможет жене Человек словом своим. Если найдет Человека бродяга, потерявший путь, да направит Человек бродягу словом своим. А ежели робость мешает достойной душе, обрести, то, что должно, вселит уверенность в робкого человек словом своим. Раскаявшемуся человек подскажет словом своим, как исправить причиненный урон либо возместить его. И потерпит Человек неудачу лишь, когда душа просящего не отзовется искренностью, а внутри увидит Человек пустоту. Ведь, лишенный сердца, он лучше других сможет услышать стук чужого. Если решит Человек использовать дар, руководствуясь корыстью, способность обернется против хозяина. И еще. Человек, забыв о своей Душе, получил прощение. Но если Человек снова поддастся страху и решит сдаться, нужно лишь, чтобы тот, кто все еще готов бороться за него, произнес заветное слово. И тогда, дважды позабыв, человек потеряет способность чувствовать. Без сердца он лишится зрения, слуха, возможности осязать и обонять и других человеческих чувств. Он погрузится во тьму. Он уснет. И ты, Смерть, сможешь забрать его. Это и будет наказание.

* * *

Или освобождение. Или покой. До чего же была мудра Душа из маминой сказки. Выторговала лазейку. Высокопарными речами задурила голову самой Смерти. Только братья–стихии и она сама знали то самое слово. Стало быть, когда она увидела, что Человек изнемогает, то смогла все закончить. Мама же стала жертвой собственной корысти и заплатила за ошибку. А что… Что будет со мной? Ведь у меня есть сердце. И кто готов бороться за меня до самого конца? Вэл? Она не сможет отпустить. Анна? Ведь она уже… Нет, теперь я виноват перед ней, нельзя лишать ее Надежды. Макс? Мой старый добрый друг до последнего будет пытаться выкрутиться и сохранить мой рассудок. Лиз? Ненавидит. И поделом. Профессор? Он стал очень храбрым, но достаточно ли? Что ж ты, господин писатель? К чему были все эти разглагольствования? Ты же сразу знал, что есть только один вариант. И он мне очень не нравится. И мне нужен сообщник. Без доктора Софии я не справлюсь. Что ж, я верю в мою взбалмошную умницу, лучшую Музу из тех, что когда-либо парили по мостам. Я верю в тебя, любимая.

* * *

Итак, господа и дамы. Вкратце объясню правила. У нас шесть игроков. У меня шесть патронов. Я был готов потратить их все, не без сожаления, – Ограничитель выразительно посмотрел на Лолу. – К счастью. наш господин писатель, наш Данко, согласился вырвать свое пылающее жаждой искупления сердце, и подыграть мне. Теперь все будет не столь прозаично, но более драматично.

– О каком искуплении ты говоришь, подонок? Мальчик ни в чем не виноват! В отличии от тебя чудовище! – Тише Гесин, ты то