Воин в осаде (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

Фаза три.

Грязь. Слякоть. Буря. Ветер в лицо.

Ночь.

Один упрямый раненный идиот швыряется забытыми в карманах гранатами в других идиотов, панически орущих потому, что у них пропала идиотская сила, благодаря которой они чувствовали себя круче, чем идиоты без нее. Над ними летает ворон совершенно идиотских размеров, и в лапах у него снова гранаты. Парочка особо умных и удачливых дебилов, умудрившихся благоразумно отбежать куда подальше от основной недоубитой массы, пытается стрелять в темный силуэт не функционирующего артиллерийского доспеха, потому что где-то оттуда видны вспышки выстрелов, убивающие их товарищей. Имя этому кровавому идиотизму — война.

Только вот, оставшихся на ногах и способных перемещаться, настолько мало, что они видят и слышат только друг друга и больше никого. Доходит до оставшихся на ногах эта печальная правда быстрее, чем я успеваю заполнить каморы барабанов новыми патронами.

Теперь они бегут. Отступают назад, туда, где вдоль железнодорожного полотна грохочут ноги их СЭД-ов, где идёт подкрепление, а возможно даже, и командование.

А я? А я бы и рад начать своё наступление или отступление, только вот… нечем. Гранат было всего две, как Легран меня в свое время научила, патронов я с собой в костюм напихал мало, половину рассыпал, доставать при такой погоде коротконосые «пугеры» или здоровенные «грендели» — это смешить собственного ворона. В кого мне стрелять, если я вижу лишь пятерку отходящих умирающих, захлебывающихся в льющейся сверху или пребывающей снизу воде?

За спиной у меня тихо. Ничего и никого не слышно. Только вот… я не хочу думать о том, что у меня за спиной. Да и не могу я теперь отступать, без «Свашбаклера» мне не выбить ворота и не выдержать выстрела «Григориев», которые меня не узнают в темноте и под дождем. Да под таким дождем меня и люди-то не узнают.

Что делать?

Есть два варианта. Первый… мне не по душе. Я не хочу посылать Арка проверять, как там Распутин, Праудмур и Момо. Не. Хочу. Второй мне нравится куда больше!

Ковыляю, держась за стену своей крепости, думая, что для человека со сломанной ногой в гипсе я неплохо повоевал. Слышу знакомые хлопки взрывающихся ЭДАС-ов. Сейчас они мне неприятны. Почему?

Вот же я дурак. Дурачок. Тишину нужно свернуть. Теперь еще дальше идти.

Иду. Неторопливо. Останавливаюсь один раз, чтобы раздавить кадык хрипящему на земле человеку. Сжимаю руку, отстраненно вспоминая — а сколько пальцев на руке у меня было раньше? Вроде бы больше. Это какая, левая? Точно. Ладно, сейчас это не важно. Моя роль не доиграна.

В кабине «Кагуры-3» тепло, сухо и комфортно. Машина разогрета и готова к движению. А чего ей не быть готовой, если она стояла с включенным движком всё это время? Куда пойдем? Назад или вперед? Вперед. А как?

А по рельсам.

Машина неторопливо идёт навстречу врагу, а я, сонно покачиваясь в ней, испытываю удовлетворение. Планы, амбиции, тактика… всё это ерунда. Вопрос всегда лишь один: «всё ли ты сделал правильно?». Пока ответ «Да», стыдиться в жизни нечего. Она же в любой момент может подойти к концу. Надо просто каждый раз делать правильный шаг. Это довольно просто, когда ты знаешь, кто ты есть. Кто я? Отморозок, убийца, немного садист, демонолог, вор, лжец, манипулятор. Местами… трус, который сейчас убегает навстречу врагу. В будущем труп. Или отец. Это пока неясно. Нужно дойти.

Идеальный сэр Алистер Эмберхарт, шагающий по жизни.

«Кагура-3» медленная штука. Настолько противно медленная, что меня обгоняет неторопливо плывущая в воздухе «Большая Хильда» с вызывающе открытыми орудийными портами. С ней еще могу посоревноваться, но следом за ней, на низком, почти бреющем полете идут другие дирижабли. Целых четыре штуки. Крупные, одинаковые, явно военного назначения. Я не узнаю марки, но каким-то шестым чувством понимаю, что на следующий праздник жизни мне не успеть. Вызвать Арка? Посмотреть, что там впереди?

Да нет, опоздал. А еще ловлю себя на том, что очень давно, просто невыносимо как давно мне невыносимо как хочется курить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Останавливаю артиллерийский СЭД, откидываю люк кокпита. Надо мной тепло бурчит один из ЭДАС-ов, защищая от дождя. Сижу в паре метров над землей, вяло и бессмысленно ковыряясь в пачке насквозь промокших сигарет. В пачку капает кровь, что вызывает жуткую, но вялую досаду. Эй, там и так много влаги!

Меня заливает светом прожекторов, но я отмечаю это как малозначительный факт. Наоборот, хорошо. Может быть, хоть одна сигарета найдется? Ну не бывает же так, чтобы все намокли?

Наверное, даже если бы сейчас к Кагуре подбежал сам воскресший Шебадд Меритт без штанов и исполнил бы ламбаду, я бы ему не удивился. Даже не отвлекся бы на столь прекрасное в своей неповторимой уникальности зрелище. Но, как известно, всегда есть исключения. Раздавшийся голос смог привлечь моё внимание.

— Доброй ночи, лорд Эмберхарт, сэр. Понимаю, что сейчас мой вопрос прозвучит более чем неуместно, но не соблаговолите ли ответить? У вас свободна вакансия дворецкого?

Этот тон и голос… они не проникли достаточно глубоко, чтобы у меня, копающегося в окровавленной пачке сигарет, возникли какие-то мысли, но достаточно, чтобы сработали рефлексы, выработанные воспитанием. Всё-таки, английский джентльмен должен быть вежлив в любой ситуации? Даже если он контужен, ранен, находится на железнодорожных путях во время Бури после массового убийства японских аристократов?

И разумеется, он должен быть вежлив с английской галлюцинацией.

— Считайте себя нанятым, мистер Уокер, — вытолкнул я из пересохшего горла, — Можете приступать к своим обязанностям…

А затем я просто клюнул носом вперед, улетая с СЭД-а носом вниз. Но уже без сознания.

Глава 22

Клац-клац.

Смерть, действительно, не такая уж и страшная штука, но только когда ты всё успел. Или хотя бы достаточно, чтобы не мучиться сомнениями. Главное, не хотеть слишком многого этого всего, иметь план. Действуя по плану, даже с ошибками, ты умудряешься двигаться к своей неминуемой смерти с высоко поднятой головой. Имеет ли это смысл? Во всяком случае, куда больший, чем всё остальное.

Но что получается, когда ты не просто умираешь, а когда умирает всё? Всё, чем жили и что строили твои предки, за что они проливали свою и чужую кровь, что выцарапывали у судьбы? То, что тебе преподнесли как великий дар и тяжкую ношу, гигантскую и почетную ответственность? То, что обязательно должно жить после тебя, увековечивая твою славу? Возвышая твой род над теми, кто прожил лишь свои жалкие жизни, так и не оставив метки ни на земле, ни на небесах, ни в человеческой памяти?

Что чувствуешь, когда у тебя отнимают то, с чем ты бессознательно сроднился за все годы своей жизни?

Клац. Клац.

Пальцы работали отвратительно. Нет, на самом деле они работали прекрасно, но мне, совсем недавно имевшему вполне нормальные и чувствительные пальцы из плоти и крови, эти новые… не нравились. Особенно тем, что, сгибаясь и разгибаясь, они гадко клацали и щелкали. Безымянный и средний палец на левой руке мне отстрелили лишь наполовину, лишив верхних фаланг, и теперь их стальные заменители издевательски клацали по моим нервам.

Даймё Категава Хотей, этот невысокий и слегка упитанный человек, до последнего не верил, что его расстреляют. Он даже издал нечто, похожее на недоверчивый смешок, когда один из заместителей магистра первой ступени Фаусто Инганнаморте зачитал приговор на третьем, заключительном заседании собранного в Камикочи суда. Даже шел, сохраняя достоинство, правда, только до выхода из зала, организованного в бывшей трапезной монастыря Хагонэ. Там его прямо на площади, на которую мы как-то раз десантировались, ждала расстрельная команда из десяти рекрутов под командованием майора Регины Праудмур.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Команда из женщин. Лучших и наиболее перспективных рекрутов, представительниц хабитатов, добровольно вызвавшихся в новую японскую армию. Исполнить приговор суда женщины, которых даймё собирался гнать впереди своих солдат на наши защитные позиции, тоже вызвались добровольно.