Коммод. Шаг в бездну - Михаил Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Квинт поиграл бровями.
— Не много ли на себе берешь, префект?
— Я уже сказал, что всегда знаю меру.
— Хорошо, но есть еще одна закавыка. Чтобы потом не было никаких трудностей, добычу придется разделить на пять частей. Две тебе, две мне, одну Клеандру.
— Зачем Клеандру?
— Ты в Риме новичок, Тигидий. Клеандр все равно будет извещен, сколько мы взяли. Ему надо заплатить за доброжелательное молчание.
— Тебе видней, Квинт.
Лет улыбнулся.
— Поживем — увидим, Тигидий. Ты, приятель, по — видимому, считаешь меня простачком?
Тигидий удивленно глянул на приятеля.
— Почему ты так решил?
Квинт засмеялся.
— Вот, решил… По крайней мере, я узнал твои тайные мысли. В любом случае, если все обстоит так, как ты говоришь, и моя честь не потерпит ущерба, я постараюсь помочь тебе получить, так сказать, кое — какое возмещение от Фуфидия. У меня тоже есть кое‑что сообщить тебе. Но как быть с Матерном?
— Его необходимо поймать и казнить. Если это не удастся, по крайней мере, разгроми его банду и заставь его затаиться. Я здесь прикрою тебя.
После короткой паузы Переннис как бы невзначай поинтересовался.
— Ты хотел что‑то сообщить?
— Остерегайся Таррутена Патерна, нынешнего префекта претория, твоего сотоварища по службе. Он льнет к Аннии Луцилле, старшей сестре цезаря.
— Почему же величайший не уберет его?
Квинт вздохнул.
— Потому что нынешний порядок в Риме держится на твердом обещании цезаря прислушиваться к советам приставленных к нему отцовских друзей. Любую кадровую перестановку он должен согласовывать с ними.
— Я не понимаю, — воскликнул Тигидий. — Он же цезарь! В оковы их всех!
— Сразу видно, что ты из провинции. В Риме так дела не делаются. Стоит Коммоду нарушить установленные договоренности, в стране воцарится хаос. Сенатская оппозиция сильна, и в состоянии нарушить спокойствие в столице и в провинциях. Найдутся безумцы, которые постараются поднять войска в надежде захватить власть. Их притязания смешны, мы передушим их как щенков, а вот Анния Луцилла!.. Она — умная женщина, к тому же дочь Марка. Правда, спесь порой лишает ее разума. Клавдий Помпеян, ее супруг, которого она презирает, когда‑то тоже намечался в цезари. Самое неприятное, у оппозиции и помимо Клавдия Помпеяна могут найтись достойные кандидаты на место нашего Луция. Тем не менее, ты прав, нашему цезарю следует более тщательно присматриваться к ближайшему окружению.
— К кому, прежде всего?
Квинт неопределенно покрутил пальцами, потом все‑таки выговорил.
— Ну, например, к Витразину.
Тигидий Переннис скривился.
— Это мелкая сошка.
— Мелкая или не мелкая, но он близок к императору.
— А Саотер? — поинтересовался Тигидий.
— Саотер на днях получит в управление провинцию Корсика и скоро покинет Рим. Он перестал соответствовать требованию момента. Разве таким должен быть друг у отважного Геркулеса? Вспомни, муха, севшая на одежду, или лучик солнечного света, проникший через отверстие в зонтике, приводят его в отчаяние. От любой царапины он готов упасть в обморок. Самая невинная шалость цезаря или, как Саотер называет подобные развлечения, «измена», вызывает у него слезы. К тому же он очень близок к Витразину. Конечно, и тот, и другой, это пустяки.
— Кто же не пустяк?
— Сальвий Юлиан.
— Но он же лишен власти?
— Кто тебе сказал? У него в руках три преданных ему легиона. Как, впрочем, у каждого из тех, кто пока отсиживается в провинциях. Но Альбин, Пертинакс, Септимий Север вряд ли решатся на братоубийственную войну, для них Юлиан более страшен, чем молодой цезарь, ведь стоит Сальвию взять власть в свои руки, он первым делом начнет избавляться от соперников. Для всей когорты верных Марку военачальников лучшим решением вопроса о власти является Луций. Наш повелитель не может допустить, чтобы страна погрузилась в хаос, для него это верная гибель.
— А как насчет Лонга? — искоса глянув на Лета, спросил Тигидий.
— Бебию в голову ничего подобного не приходило. К тому же по сравнению с этими акулами он мелко плавает. У него за плечами нет самостоятельно проведенных кампаний. В Риме его рассматривают как хорошего командира легиона, не более. К тому же он всем обязан Луцию. Он не такой дурак, чтобы жертвовать семьей и Клавдией.
— Допустим, — согласился Тигидий. — Но ведь такое положение не может продлиться слишком долго.
— Конечно. Вот почему цезарь решил организовать коллегию Геркулеса Непобедимого. Грядут новые времена, решительные перемены.
Часть III
Подвиги Геракла
Мы легко поддаемся, в какую бы сторону нас ни вел принцепс, и даже, я бы сказал, мы во всем следуем за ним. Мы стремимся быть дороги именно ему, стремимся заслужить одобрение именно с его стороны, на что напрасно бы рассчитывали люди другого склада и, следовательно, оказывая ему такое послушание, мы приходим к тому, что почти все живем согласно нравам одного.
Плиний Младший
Так, обуянные гневом и лютой злобой, они (Октавиан Август, Лепид и Марк Антоний) забыли обо всем человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя, свирепее человека, когда к страстям его присоединяется власть.
Плутарх
Вольную волю не приневолит никто. Так сказал Эпиктет.
Марк Аврелий «Размышления»
Глава 1
«Праздник и игры, посвященные Геркулесу Непобедимому (Invictus), состоявшиеся на втором году правления Имп. Цезаря М. Аврелия Коммода Антонина Августа Сарматского Германского величайшего, были проведены с небывалыми доселе роскошью и размахом. Первый день воспевания великого героя, сумевшего вырваться из тесной земной юдоли и повелением своего отца, Юпитера Совершеннейшего и Величайшего, вознестись на небо, был ознаменован многочисленными жертвоприношениями и ауспициями* (сноска: Ауспиции — гадания. 12 августа— отмечался день основания храма Геркулеса Непобедимого (Hercules Invictus), расположенного возле римского Большого цирка. 13 августа — день основания храма Геркулеса Непобедимого у Тригеминских ворот. Из всех празднеств в честь Геркулеса именно праздник в честь Геркулеса Непобедимого считался основным.), подарившими исключительно благоприятные для молодого цезаря знамения — раскат грома, раздавшийся в ясном небе, прокатился с запада на восток; птицы появились в выбранном участке неба и их количество соответствовало счастливым пророчествам, сопряженным с его царствованием.
Эти знаки вызвали ликование народа.
Римскому же сенату неописуемую радость доставила речь нашего императора, произнесенная в парадном зале Палатинского дворца, куда были также приглашены знатные и благородные жители великого города».
На мгновение оторвавшись от писанины, отложив тростниковое, в золотой оправе перо, Постумий Тертулл припомнил, как долго собирались гости. Пришлось два раза трубить в трубы. Вздохнув, вновь взялся за перо.
«Здесь, под сенью величественного изваяния божественного Октавиана Августа прозвучали слова о немеркнущей славе предков, об основополагающих началах, которых будет придерживаться новая власть, о задачах, которые она ставит перед собой.
Вырубленный из мрамора, вознесенный главой под самый купол, Первый Август благосклонно (как, впрочем, и сотни приглашенных гостей) выслушал облаченного в пурпур божественного ликом правителя. Вытянутая и чуть согнутая каменная рука, в которой великий предок держал венок победителя, осенила дарованного нам богами цезаря и как бы благословила его на дальнейшие подвиги и свершения. Гости — консулы, проконсулы, народные трибуны, сенаторы, преторы, цензоры, эдилы, квесторы, префекты военные и гражданские, трибуны гвардии, наместники провинций, императорские прокураторы, полководцы, почтенные старцы и прочие благородные мужи с благоговением слушали юного, но уже отмеченного многочисленными достоинствами героя, успевшего оправдать самые дерзкие надежды покорившего мир римского племени…»
Тертулл вновь оторвался от писанины, положил перо и перевел дух. От изобилия словесной патоки разболелась голова. Для отдыха и развлечения историограф придвинул чистый лист бумаги и уже с удовольствием, уняв резво забившееся сердце, вывел:
«Легату — пропретору, наместнику обеих Панноний Бебию Корнелию Лонгу от придворного рифмоплета и дрянного борзописца, каторжанина, приговоренного к словесным излишествам, Постумия Тертулла привет…»
Здесь Тертулл испытал прилив страха — храните, боги, и ты всесокрушающий Геркулес, если он не успеет с отчетом к вечеру. Он торопливо придвинул к себе черновик правительственного документа и продолжил.
«В своей речи, прочитанной искренне, с безыскусной простотой, которой отличались наши славные предки, по зову души и с жаром в сердце император заявил: