Аистов-цвет - Агата Фёдоровна Турчинская

решали. Сами это сделаем, сами, как там, в России и над Днепром, сделали, — бросаю в народ слова.

А у них и на это есть свое слово:

— Там — Ленин, он знает, какую дорогу народу проложить. А кто у нас будет?

Вон как разошлось эхо про ленинскую силу. И в наших горах уже про Ленина слышали. Понимаю их тревогу и отвечаю народу:

— Ленин, люди, для нас и для всего мира. Слышал я своими ушами, как Ленин говорил: самим надо брать панскую землю и делить между собой. Выбирайте комитет и начинайте.

А тут прибегает сестра из соседнего села и как услышала, на что я людей нацеливаю, отзывает меня, плачет и шепчет:

— Юрко, Юрко, один ты брат у нас остался на нашу сиротскую долю. И не насмотрелись мы на тебя, и не наговорились мы с тобой — все беда гнала тебя в свет за куском хлеба. А теперь за такие слова тебя могут тут же в тюрьму. Цисаря нет, а нотари[16] и жандармы остались. Видим, слышим, что сердце имеешь правдивое и слова твои нравятся народу. Только разберись, Юрко, получше, что может выйти из этой революции здесь у нас.

Подался я с сестрой в соседнее село, пожил у нее недельку, отдохнул от военной жизни, присматриваюсь, прислушиваюсь. А слушать есть что. Вон в нашем селе крестьяне уже отказались отдавать попу коблину[17] и отрабатывать положенное на его земле. А возле Хуста, говорят, будто солдаты, что вернулись с фронта, поколотили судью, посрывали венгерские надписи и гербы. А в селе Дубовом солдаты сломали склад военных припасов и обеспечили себя патронами и ручными гранатами. Панам и кабатчикам, слыхать, дали двадцать четыре часа, чтобы убрались восвояси.

— И к чему, к чему было им этот срок давать? — уже кричу Юлине. — Всякую такую нечисть надо уничтожать.

Сестра моя испуганно смотрит на меня. Знаю, знаю, сестрица, что можешь мне сказать.

Но на этот раз Юлина ничего не говорит, хоть и каменеет в ее глазах своя, упрямая мысль. А слухи летят и летят.

Говорят, что в селе Иза люди решили перейти в православную веру и присоединиться к Советской Украине. И в других мараморошских селах такое же творится, только одни хотят соединиться с Галичиной, а другие с Надднепровой Украиной.

Подбил и я людей из того села, где прижился возле сестры, чтобы и они сказали свое слово.

— Не Карпаты нас, люди, разделяют с нашими братьями, а разъединили враги. И нам надо воссоединиться с Советской Украиной. Мы одна семья, один народ. До каких пор мадьярские графы да разные жупаны[18] и нотари будут здесь землю нашу поедать? А мы пухнем с голоду, а скот наш без пастьбы, а лес наш вырубают и продают бог знает куда.

Много ли таких слов надо говорить людям, если у каждого вся жизнь изболелась, изгоревалась. Каждое такое слово у него в сердце кровью написано, а у меня здесь и своя мечта: земли воссоединим, — значит, с девушкой своей встречусь. Это вернейшая дорога к цели.

А тут как раз сестрица мне одну бумажку подсовывает.

— Почитай, почитай, Юрко. Говорят, здесь что-то доброе есть для тебя.

А в той писульке, подписанной комиссаром Мараморошской жупы[19] написано:

«Пан урядовый комиссар доводит до сведения, что все бедные солдаты и инвалиды, которые будут вести себя хорошо, остаются верными венгерской державе и не будут требовать отрыва от державы и воссоединения с Украиной, получат от венгерской державы 10 гольдов земли».

— Юрко, разве не пригодилась бы тебе эта земля? Женишься, хибару поставишь на отцовском месте, да и хозяйствуй. А за эти твои горячие слова можешь и пострадать. Говорят, тех военных, что бунтовали, уже судят полевым судом. И на нас ты, брат, беду накликаешь. А мы уже столько знали ее, Юрчик. Не сердись, что так тебе говорю. У меня дети и больной муж.

Такие-то слова слышу от Юлины.

— Купить этим обещанием меня хочешь. Вижу, вижу, кто-то подговорил тебя показать мне это обращение. Не туда, сестра, ты смотришь. Не для того на Украине свою кровь проливал, чтобы здесь изменить революции.

А тут листовка еще мне в руки попалась:

«10 ноября 1918 года, по поручению Центрального Исполнительного Комитета Российских Советов рабоче-солдатских и крестьянских депутатов народный комиссар т. Свердлов из Москвы прислал Венгерскому революционному правительству телеграмму — молнию на восемьсот слов: «Освобожденным народам». В телеграмме приветствует Венгерское правительство и призывает к созданию Всемирной Республики.

Одновременно предупреждает освобожденные народы, чтобы они не дали себя обмануть буржуазии, которая маскируется революционностью, потому что революцию только тогда можно назвать успешной, когда она заканчивается победой трудящегося народа. Это послание до нынешнего дня скрывала «народная власть», которая ликвидирует тайную дипломатию. Требуйте, чтобы дословный текст телеграммы немедленно опубликовали! Надо положить конец тайным манипуляциям. Нашу судьбу мы сами хотим решать.

Требуем социалистической республики!»

И подписано было: «Революционные социалисты».

Да уже видно по всему, какая это народная власть у графа Карольи. Не то ли у нее на уме, что и у Керенского с Милюковым.

А тут через два денька дошел до меня слух, что в Будапеште Коммунистическая партия организовалась, газету свою выпускает. Можешь ли ты, парень, при таких делах усидеть в сестрином доме, слушать просьбы Юлины быть тихим, не накликать беду на ее семью?

Поеду в Будапешт, посмотрю, разведаю, расспрошу.

И камень надо с толком кидать, не то что поднимать народ на борьбу. А особенно, если один хочет присоединиться ко Львову, а другой говорит, пусть церковью мы будем соединены со Львовом, а политикой с великой Советской Украиной. Как это все уяснить себе и людям?

И если уж есть Коммунистическая партия, то я хочу быть в ее рядах.

Разве не так ты мне заповедала, девушка моя?

— Не плачь, Юлина, нет у меня гнева на тебя. Иду на белый свет посмотреть. Может, вернусь, а может, и нет. Везде есть люди и есть наша борьба. Верю, и ты поймешь: тихо нам сидеть нельзя. Разве не учил нас отец: «Не жди посылки с неба, трудись и будешь с хлебом». Так что сейчас мы свою судьбу должны сами — в борьбе решать.

И уже я в поезде. А осень еще больше разожгла разными красками наши горы. Гордо стоят в темно-красной листве буки, пылает маковым цветом вишня, между зелеными сосенками — оранжевые, как подсолнухи, светятся клены.

Природа говорит с моими думами, она со