Ночь - царство кота - Александр Тарнорудер

Потом распределение. Родители негодовали: «как же так, мы верой и правдой, а дочь не может в нормальный НИИ устроиться». Духота и болото середины восьмидесятых, и вдруг, как прорывается плотина цензуры, в журналах печатают все то, о чем только слышали.

На дачу надо пересаживаться на Ждановской (вот станция замечательная), приливом из метро заносит в вагон электрички, где единственное свободное место напротив какого-то типа кавказской наружности и спиной к движению. Катерина утыкается в «Новый мир», но чувствует на себе взгляд парня напротив. Маскируется под интеллигента, сволочь, а сам так и норовит… Тоже, «Новый мир» разложил, собака, так и зыркает, думает, не замечу. Появляются контролеры, медленно, с двух концов, двигающиеся по вагону к центру, вместо компостеров у них в руках маленькие резиновые печатки, пачкающие лиловым. Пассажиры достают билеты и сезонки.

— Клав! Билет у тебя?! — доносится через вагон резкий суматошный крик.

— «… доставай-ка, Клавка, справки, шлепай круглую печать…» — тихо произносит парень напротив.

Катерина корчится от смеха, «Новый мир» захлопывается и норовит соскользнуть с коленей на пол. Они сталкиваются головами, когда он пытается поднять ее журнал, оба смеются и глядят друг на друга оценивающе, потом разом поднимаются, когда объявляют их станцию, и выходят на платформу.

— Артем.

— Катерина.

— ??

— Иосифовна.

— А что имя такое странное?

— Мне нравится.

— Я тебя в «Керосинке» не мог видеть?

— Мог.

— Когда закончила, в восемьдесят седьмом?

— Льстишь, в восемьдесят шестом.

— АСУ, ПМ?

— Финансы.

— А я — механический.

— Дачу тут снимаете?

— Да нет, своя. А ты?

— Тоже. Миннефтепром.

— А-а…

— А ты?

— Почтовый ящик.

— Понятно.

— Вот я и дома… Пойдем завтра на пруд?

— Посмотрим…

— Тебе далеко?

— Через две линии.

— И не встретились раньше?

Катерина пожала плечами:

— Ты не похож на еврея — грузин, армянин, кто угодно, никогда бы не заподозрила.

— Уж какой есть.

— Нет, правда, я даже подумала сперва, что чурка какой.

— Это комплимент, или как?

— Или как.

— Ну, «будете у нас на Колыме…»

Вот и зарекайся, подумала Катерина. Ее начали доставать как бы случайные многозначительные разговоры, на которые она неизменно язвила:

— Что мне, по электричкам знакомиться, по тамбурам что ли!? Вы на следующей выходите? — Кстати, меня Катериной зовут!!

За что боролась, на то и напоролась.

Выходные они провели на пруду, который Катерина не очень любила из-за грязи, но лето только начиналось, и окружающая среда еще не была так загажена дачниками, как к концу лета.

Катерина стянула легкий летний сарафанчик и улеглась на свежую травку, на пляжное одеяло под приятным июньским солнышком. Артем посмотрел на нее и пропал — она не была красавицей, слишком правильные, где-то даже скучные черты лица, светло-каштановые волосы, стройная фигура со слегка полноватыми бедрами, но он никого в жизни так не хотел, как эту девушку в салатовом бикини. Он устроился рядом, она посмотрела на него из-под прикрытых ресниц, слегка сморщив прямой греческий носик, подняла руку и прикрыла лицо от солнца ладошкой, натянув на груди тонкую ткань. Если бы Артем не бросился в по-весеннему еще холодный пруд, он просто взорвался бы от переполнявшего желания. Он просидел в воде, пока совсем не посинел, ну не мог же он сверкать перед ней оттопыренными плавками, но даже холодная вода не помогала, все тело давно просило пощады, но тот, из-за кого он бросился в воду, стоял торчком, как стойкий оловянный солдатик. Пришлось провести отвлекающий маневр: изображая верного пса, возвращающегося к хозяйке, он подобрался к ней на четвереньках и, отряхиваясь, как собака, замахал мокрой головой, обдав Катерину холодными брызгами, и плюхнулся на живот рядом с ее одеялом.

— Ты что, дурак! — заорала не ожидавшая подвоха Катерина.

Холодные капли дрожью пошли по голому животу, она шлепнула его сложенным полотенцем по черной лохматой башке. Артем смотрел на нее влюбленным взглядом и улыбался. Она оттаскала его за мокрые торчащие вихры:

— Что делаешь, пес!?

Это были два самых длинных дня в их жизни. Его желание передалось и ей, но на дачах были родители, их гости и родственники, и уединиться не было никакой возможности. Они расставались, чтобы забрести домой и поесть, и возвращались к пруду, с журналом в руках, для конспирации. Конспирация, знаете, в двадцать пять лет, предки бдят до сих пор, пароль: «Новый мир». Они договорились вместе возвращаться на работу в Москву в понедельник, на семичасовой электричке, в которой, по всем расчетам, должны были оставаться сидячие места. Они встретились на платформе за несколько минут до поезда, молча стояли невдалеке от касс, рассчитав место, где останавливаются вагонные двери. Катерина куталась в легкую белую курточку, прячась от утренней прохлады… Электричка свистнула перед станцией и замедлила ход. Артем подал Катерине руку и они шагнули вперед, но вместо того, чтобы остановиться, поезд поднапрягся и снова набрал скорость, обдав креозотным перестуком. По их телам проскочил разряд сумасшедшей силы, будто их вместо электрички подключили к проводу высокого напряжения. Они бросились в объятья друг друга и сомкнулись в отчаянном, отключающем сознание поцелуе.

— Просачкуем день? — спросил Артем, когда они разъединились.

— Надо только подождать часок, пока предки в министерство свалят.

Серебряный колокольчик звонил ключами от дачи. На переезде они переждали ту самую семичасовую электричку и, держась за руки, отправились по поселку кружным путем, добавив к часу для верности еще пятнадцать долгих минут.

28

Нил разлился необычайно рано и сильно. В Бубастисе радовались: большая вода всегда сулила богатый урожай и хороший год. Прискакал гонец от Ахмеса и передал благие вести — внезапный подъем воды застал врасплох и разметал неприятельское войско, неосмотрительно расположившееся в пойме. Их молитвы были услышаны, сообщал отец, и боги не дали в обиду Гераклеополис. Не было ни слова про предсказания и прорицания, в которых Ахмесу было суждено переселиться в царство мертвых еще до подъема воды в Великой Реке. Хори давно не терпелось отправиться в обратный путь, но Фараон не отпускал Юсенеба: тот, в ком поселилась душа священного кота Анубиса, должен был присутствовать на церемонии погребения. Осоркон приказал построить подземный склеп в Храме Убасти и отделать его красным камнем. Черный мраморный саркофаг с крышкой в виде лежащего кота ожидал принять Анубиса на вечный покой и поклонение. Самые дорогие масла и ткани пошли на приготовление мумии.

Церемония была назначена на сороковой день со смерти Анубиса. Его мумию положили в саркофаг, и в течение ночи, все, кто хотел, могли прийти и полюбопытствовать. С наступлением темноты жители Бубастиса с факелами из дерева акации и авокадо стали стекаться к Храму Великой Убасти. Они бросали факелы на землю при входе в Храм, так что там скоро образовался огромный костер, освещавший внутренний двор. Треск пламени временами заглушал пенье флейт и систр. Внутреннее пространство Храма постепенно наполнялось всевозможными дарами, а также фигурками котов и кошек, принесенными Анубису, чтобы ему не было скучно в загробном царстве. Служители Храма следили, чтобы пламя не повредило мумии. Осоркон со своей свитой появился под утро, когда от огня остались лишь красно-черные переливы головешек. Юсенеб, как и прежде, держался по правую руку Фараона. Ему предстояло попросить Великую богиню и защитницу Египта окончательно принять к себе душу Анубиса.

Четыре светильника со священной акацией.

Четыре воина с факелами из дерева авокадо.

Четыре флейты и четыре систры.

— Мать богов, Одна и Единственная, — произнес Юсенеб.

— Служительница Корон, Повелительница всего сущего,— Великая Убасти, любимая всеми людьми,— Дочь Солнца, неистовым огнем поражающая врагов.— Защитница кораблей наших,— Которые хранит твой огонь.— Великая Убасти, прогони наши страхи.— Мать богов, дарующая жизнь,— Повелительница пути, кого боятся нечестивые,— Под пятой твоей исчезает все зло и раздоры.— Мать богов, Великая и любимая людьми,— Крылами своими защищающая подданных тебе,— Дочь Солнца, лишь твой свет освещает сию гробницу,— Пошли успокоение Анубису с трона молчания,— Прими Анубиса в свое царство!

Свод Храма исчез и лестница света затопила все своим сиянием. Пламя акации столбами поддерживало лестницу, пламя авокадо вилось по перилам причудливыми змеями. Два льва и две львицы склонились перед ним по сторонам лестницы, приглашая в путь наверх. Пение эоловых арф наполняло пространство печальными переливами, дополняемыми флейтами. В них звучали слова старинного заклинания, рефреном повторяющимся на каждой ступени: