Короли преступного мира - Евгений Осипович Белянкин

поскрипывал. Мазоне это нравилось, и он, взяв Зыбулю за рукав, заметил:

— Скрипучая зима, что пасхальный день.

Зыбуля ухмыльнулся.

Пошел мелкий снег. Иглистые пушинки лепились к одежде. В сонной дреме стоял сосняк, и на ближайших холмах на безветрии застыли красивые березки.

— А может, зря отпустили в Москву Алика? — вдруг резко бросил Мазоня. — Был бы рядом. И мне лучше…

— Зря, — хитро заметил Зыбуля. — «Осеменял» бы девок, у него это хорошо получается.

Мазоня погрозил Зыбуле пальцем; а тот, сломав корявую ветку, весело заорал:

— Аль-берт! Алик! Где ты?!

Вернувшись, выпив по стопке, завалились спать; Мазоня на тахте, а Зыбуля, притащив матрас, рядом на полу, как верная собака.

Наказание Зыбуле не последовало. Мишка Кошель сделал вид, что ничего, собственно, не случилось, да и Душман примолк.

49

Январь — как полет стрижа. Альберт стоял в институтском коридоре и держал в руках зачетку, в которую поставлена последняя отметка.

Сзади на него набросился парень и закрыл глаза.

— Пашка, не дури, — мягко сказал Альберт.

Павел сдал экзамен на день раньше и чувствовал себя на каникулах.

— Поехали со мной в Сочи. На нашу дачу. Ну, пойми, ах какие там будут чувихи!

— Не могу, Пашка!

— А ты через немогу. Ну, дай телеграмму — что тебе стоит!

Альберт обнял Павла. Тот потянулся и поцеловал Альберта. Они повернулись и увидели на стенке выцарапанную надпись: «Все юристы — гомосексуалисты». Альберту стало противно.

— Сволочи, — сказал он. — Все стенки попортили.

— Я к таким надписям привык, — засмеялся Павел, — даже лифт расписали, собачатся!

Павел подбросил Альберта на вокзал в отцовском «мерседесе». Он балдел от внешнего шика, Альберт же, глядя на сияющего друга, язвительно усмехнулся:

— Не жизнь, а малина.

Мазоня на этот раз не водил Альберта в театр, зато с большим уважением слушал его рассказы о Москве. Неожиданно Мазоня вспомнил о школьном приятеле Альберта:

— Присылал он мне письмо, — сказал Альберт. — Здесь пасется, невезуха.

— Сходи к нему, проведай, — посоветовал Мазоня.

Альберт, конечно, послушался и пошел к Артуру. Дверь открыла мать. Белокурые волосы. Крупной вязки кофта. Шлепанцы. «Так вот в кого Артур — в мать».

— Вы к Артуру? Он еще не пришел с работы.

— Можно я подожду?

Они сидели в знакомой уютной кухне.

— Решили не рисковать. Знакомств, связей нет. Лучше получить профессию. Пока у отца, на компьютере. А вы на юридическом?

— Мучаюсь.

Пришел Артур. Сверкнул глазами, но не бросился навстречу, как раньше — сказал с прохладцей:

— Устал чертовски. Я в ванную, а ты подожди.

Альберт терпеливо сидел на диване. Длинный, худой Артур вылез из ванны; ворча на мать, вышел в полосатом свитере с горловиной, в узких домашних брюках.

— Мы теперь создаем свой кооператив, — несколько заносчиво сказал он. — Будем заниматься компьютерными программами.

«Даже года не прошло… — подумал Альберт, — а как посерел».

— Кооператив?

— Сначала кооператив. — Артур пожал плечом. — А затем фирму.

— Ну ты, конечно, со временем станешь ее боссом?

Артур нахмурился, немного подумал.

— Со временем — да. Иначе нет смысла.

«Как был Артур ребенком, там им и остался».

Альберт немного пообщался с приятелем: куда исчезла прежняя непринужденность… И заторопился домой. А в Артуре словно что-то проснулось.

— Знаешь, приходи. В воскресенье, а?

Зыбуля, хотя все давно и наладилось, иногда чувствовал себя перед Альбертом виноватым. Заметив, как киснет Альберт, он даже обрадовался:

— Хочешь, Анку-пулеметчицу приведу?

— К чему она?! Надоела.

— Чего-нибудь свеженького? Да господи, за чем дело!

Альберту было все равно, и он поехал с Зыбулей.

— Подожди, — вдруг, остановив машину, заявил Зыбуля. — Я ведь обещал куклу. — И заразительно засмеялся. Он действительно скоро вернулся с симпатичной куклой. — Ну как, пойдет?

Они затормозили в Царицыне. Отпарковали машину и поднялись на второй этаж хрущевки. Потоптавшись, Зыбуля позвонил. Там, за дверью, кто-то не очень охотно зашевелился, зашаркал ногами; вскоре за открытой дверью на пороге показалась не то заспанная, не то пьяненькая, но еще молодая женщина с лицом испитым, истертым, с горящими опухшими глазами.

— Это ты? — вскинув подбородок, молвила она. — Родненький, кормилец наш, да мы уж тебя забыли.

— Дела, Манюня, дела. — И Зыбуля спокойно протолкнулся в коридор. Сбросив кожаное полупальто, весело подзадорил:

— Раздевайся, дружище, и чувствуй себя, как дома.

Они прошли в запущенную, бедно обставленную комнату. На грязной тахте сидела, поджав ноги, тоненькая, русая девочка в ситцевом платьице и что-то напряженно рисовала… Рядом стоял старенький приемник «Россия», из которого доносился голос Юры Шатунова.

Альберт прикинул возраст девочки: лет десять-одиннадцать, не больше, совсем ребенок.

— Соскучилась? — ласково обнял ее Зыбуля.

Девочка подняла большие грустноватые глаза.

— Врун ты. Обещал, да не привез…

Он взял из рук Альберта коробку, перевязанную синими тесемками.

— Смотри, какая красавица… Это тебе вот этот парень подарил… Правда, он тоже красивый?

Девочка жадно и недоверчиво посмотрела на смущенного Альберта, который сел на тахту, рядом с ней.

— Красивый…

— Поцелуй его, да хорошенько, так, как я тебя учил — он же тебе роскошную куклу подарил…

Девочка, забыв про рисование, нежными ручонками обхватила Альберта за шею: она поцеловала прямо в губы с язычком, и Альберт, ощутив ее горячее, раздражающее прикосновение, вдруг почувствовал, как вскипела кровь. Он стал тискать и целовать ее — она покраснела и чуть-чуть взмокла, издавая ароматный, молочный запах…

— Я так люблю, — прошептала она.

— А раз любишь, так его надо за куклу отблагодарить, — качнув головой, подсказал Зыбуля.

Девочка быстренько скинула с себя платьице.

— Трусики не надо, — заметил Зыбуля. — Их снимет он сам…

Альберт медленно потянул трусики, боясь оторваться от нежного смуглого тела девочки.

— Стройняшка! — радостно воскликнул Зыбуля и, не удержавшись, поцеловал это поразительно притягательное личико.

Девочка доверчивыми глазами посмотрела на Зыбулю.

— Как, вафлю или…

— Покажи ему все свои способности.

Альберт лежал на спине и наслаждался. На его удивление, девочка обслуживала весьма профессионально… При этом раскрепощение ее было чисто детским, и кайф, естественно, обалденный…

Как заметил Альберт, за все время их удовольствия, мать ни разу не заглянула в комнату, видимо, полностью положившись на Зыбулю.

Голенькая усталая девочка мило лежала на тахте. Альберт нагнулся и сладко поцеловал ее. Глазенки девочки заискрились:

— Ты хороший. Приходи еще.

— Приду, если не забудешь.

— Приходи. У меня еще таких не было. Ты хорошенький дядечка.

Полупьяная, полусонная женщина, тяжело хлопая башмаками, проводила их до двери. Альберт любопытно взглянул на это жалкое существо. Достал из джинсов деньги.

— На, здесь двадцать долларов… Купишь что-нибудь сладкого. Да не пропей только, стерва!

— Господи, прости меня, рабу божью. Виновата, скажу честно, виновата…

— Их, одиноких мам-алкоголичек, теперь пруд пруди, — задумчиво