Короли преступного мира - Евгений Осипович Белянкин

рыночной мафии, была скоротечной. Наибольшее сопротивление встретили лишь на Центральном рынке: здесь драка со стрельбой возникла прямо в центральном, с большими перекрытиями, зале. Истошно орали разбежавшиеся базарные клухи. «Ой, господи, конец света»! Кудахтали бесхозные куры, сыпались по цементному полу розовощекие яблоки и южные помидоры…

С барсуковцами расправились круто. Они теперь вроде как «вне закона». Их уже хитро вылавливали на улицах и по-страшному били.

Правда, потом была еще одна заваруха. Последние «рыночные силы» попытались дать ответный бой возле старого рынка. Но не получилось… Мазоновцы легко раскидали жидкую, трусливую толпу боевиков. Барсуковцы, побитые и униженные, бежали с поля боя…

По городу поползли слухи: мол, были бронетранспортеры и чуть ли не рота автоматчиков, одетых под ОМОН.

Тем временем Барсук сидел в милиции. На десятые сутки его неожиданно освободили, на прощанье предупредив, чтоб он убрался из города в двадцать четыре часа…

Барсук, видимо, уже знал о рыночном разгроме и, понимая, что его ждет, исчез бесследно.

Можно «навешивать лапшу на уши».

С отмывкой сомнительных денег нужно примириться. Объективная реальность времени. С такой постановкой вопроса все чаще встречались горожане. Повзрослевшие умом, они уже попривыкли ко всему. Говорили открыто, что в их городе десяток миллионеров. Один, мол, энергичный мафиози сумел за несколько месяцев заработать три миллиона. Не то зависть, не то ползучий страх заставлял думать о себе: многих вместо миллионов ждала безработица…

В этом наступающем кавардаке Мазоня, пожалуй, как никогда чувствовал удовлетворение. Он часто встречался с Сердюком и лишний раз убеждался в том, что тот хоть и лапоть, но человек слова и с ним можно «варить кашу».

«Кашу варили» просто: на рынках все утряслось, и рэкетиры Мазони спокойненько собирали дань. Мало кого волновала смена власти: не одни — так другие. После нескольких дней бурного потрясения рыночная жизнь быстро входила в колею.

Зато Мазоне забот прибавилось: надо было толково обустроить новую доходную отрасль, на которую Мазоня очень надеялся.

Куратором рынков становился Федор Скирда, и Мазоня с новым «губернатором» объезжал свои новые владения. На Центральном рынке ему показалось скудновато.

— Прибыль хороша, когда торгуют, — недовольно заметил он. — А на этих дряхлых старухах, блин, далеко не уедешь.

Федор Скирда пощипал усы, усмехнулся:

— В воскресенье здесь «барахолка»: она окупит будни.

На Центральном рынке городские власти назначили нового директора — бабу.

Уловив ее норов, Мазоня засомневался: найдем ли общий язык?

Федор Скирда и свой в доску замдиректора заулыбались: да, такая любого мужика уделает. Но волноваться рано, повыпендривается и будет как все… Не при мужиках сказано.

Немало расплодилось на рынке и лавочников. Бизнес делали на левом товаре, который шел к ним потоком от сговорчивых поставщиков. Надменные торговцы куражились и брали только то, что шло ходко. Но Зыбуля научился ловко всучивать товар. Разговор короткий:

— Возьмешь товар?

— А цена? Да не идет он!

— Чинарик, чего морду воротишь? Возьмешь… По цене, которую я назначаю, понял, курва: ишь ты, спекулянт дешевый! Таких давно надо к ногтю.

И лавочники у него брали второсортный товар, а в конце дня расплачивались крупными купюрами. Не дай бог, если кто-то запротивится.

— Ах ты, людоед паршивый! Да ты знаешь, кого ты обидел?!

Лавочники старались Зыбулю не обижать. Новая «администрация» диктовала и новые цены за место. На людных местах рэкетеры взвинтили ее вдвое, а кое-где — и вообще одно разорение. Многие с тоской вспоминали Барсука: у того все было по-божески. Мазоновцы же сразу обнаглели…

Рыночный ропот дошел до Мазони. На очередном сходняке в ресторане «Русь» он веско сказал:

— Хоть ты там и наместник, Федор, так сказать, губернатор, но молву «народную» улавливай. Чересчур хлестко взяли, как бы не спотыкнуться. Надо, чтобы были твердые расценки, «как при Барсуке». Произвола никакого! Дошло?

Федор Скирда поначалу оправдывался, а потом почему-то стал жаловаться на Зыбулю: много на себя берет.

Мазоня равнодушно выслушал Федора и так же равнодушно и небрежно заметил:

— Ладно уж. Хвост ему прижмем.

Мятое красное лицо Зыбули закисло.

— Господи, да что я? Не разрешено?

Федор Скирда был недоволен и шакалами.

— Пятьдесят процентов — много. Обожрутся. Хватит им и двадцать пять.

Мазоня добродушно сощурился:

— Еще рановато вести этот разговор. Все решится само собой. По крайней мере, они нам палки в колеса не ставят.

То, что Зыбуля потихоньку становился неуправляемым и выходил из повиновения верхушки, было заметно давно; больше всех это не нравилось Федору Скирде, а тот в свою очередь настраивал Мишку Кошеля: мол, франтит Зыбуля, стоило бы вовремя подрезать ему крылышки…

Мазоне не раз намекали на это, но босс реагировал слабо, отшучивался, мол, по молодости, мы все такие были…

Конечно, Зыбуля завоевал расположение босса своей преданностью и особенно привязанностью к Альберту; потому Мазоня на многое и смотрел сквозь пальцы.

На какое-то время Мишка Кошель, да и Федор Скирда махнули на Зыбулю рукой: ладно, что взять с шалавы.

Но как-то Зыбуля столкнулся с Федором из-за боевиков. Скирда распорядился выделить из «конторы» пацанов, а Зыбуля воспротивился: пацанов моих не трогать!

Федор Скирда был зол:

— Зыбуля, заткнись!

Но Зыбуля не заткнулся: он скорчил такую рожу, что Федору ничего не оставалось, как отступить.

Зыбуля наглел: он не считался даже с элитой, а если и считался, то вел себя с ней как равный и даже наглее. Федор и Мишка Кошель затаились, ждали случая. И вот однажды такой случай подвернулся: Зыбуля без ведома Душмана отобрал выручку у кидалы. Об этом Душман немедленно доложил Мишке Кошелю. Тот аж позеленел: за такое дело по головке не гладили.

В словах Зыбули промелькнула лишь ледяная ирония:

— Такая серая жизнь. Выпить захотелось. Вот мы с корешами и рванули в ресторан.

На этот раз Мазоня даже вспылил и обозвал Зыбулю скотом. Элита же ждала более весомого наказания. Но… К концу дня на Мазоню налетело тоскливое состояние. Он посадил Зыбулю в «тойоту» и уехал с ним в лес, к тому самому месту, где они когда-то гуляли с Альбертом. Видимо, Мазоня затосковал по мальчишке.

Они шли по глубокому снегу к реке, бледное солнце предзимья сопровождало их.

— Слыхал о заварушке в городе? — спросил Мазоня.

— Да ничего особого. Менты винтили наширявшихся волосатиков.

— Ох, эти волосатики, — огорчился почему-то Мазоня, и разговор их перешел на Альберта…

Они подошли к реке. Последние дни вьюжило, и пышные сугробы облепили берег. Река совсем еще не замерзла. Были проталины. Они, как заплаты, легли на белую снежную скатерть.

Заснеженная зимняя река задумчиво уходила за поворот синеющего леса.

Морозило, и снег под ногами