Ночь длиною в жизнь - Тана Френч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подавил в себе желание врезать по тормозам, чтобы Снайпер ткнулся физиономией в стекло.
— Одолжение? Объявить, что с Кевином произошел несчастный случай?
— Не только объявить. Это пойдет и в свидетельство о смерти.
— Как замечательно! Ух ты! Меня переполняет благодарность, Снайпер. Просто восторг.
— Дело не в тебе, Фрэнк. Даже если тебя не волнует, несчастный случай это или самоубийство, то твоей семье, разумеется, не все равно.
— Ну уж нет, про это сразу забудь. Приятель, у тебя нет ни малейшего понятия, с чем ты столкнулся. Во-первых, как ни прискорбно, в мирке моей семьи ты не главный: все они верят в то, во что желают верить, что бы вы с Купером ни понаписали в свидетельстве; моя мама, например, просила передать тебе, что произошло дорожно-транспортное происшествие. Я не шучу. Во-вторых, если почти вся моя семья загорится ясным пламенем, я мочи пожалею, чтобы залить пожар. Мне глубоко накласть, что они думают о смерти Кевина.
— А похоронят самоубийцу в освященной земле? Что священник говорит о самоубийстве в проповедях? А что соседи скажут? Как это аукнется твоим родственникам? Не прикидывайся, Фрэнк, тебе вовсе не наплевать.
Мое терпение дошло до опасного предела. Я въехал в узенький проулочек между двумя домами — задним ходом, чтобы сразу газануть, если придется выкинуть Снайпера из машины, — и выключил зажигание. Над нами нависали балконы, выкрашенные по милости архитектора в синий цвет, но средиземноморское настроение пропадало, поскольку они почти упирались в кирпичную стену и группу мусорных баков.
— Значит, — сказал я, — дело Кевина закроется как «несчастный случай», все мило и замечательно. Скажи мне, а что с делом Рози?
— Убийство. Очевидно.
— Очевидно? А кто убийца — неизвестный или неизвестные?
Снайпер молчал.
— Или Кевин?
— Ну, тут все несколько сложнее.
— Что именно?
— Если наш подозреваемый мертв, то мы свободны в выборе. Здесь есть тонкость: с одной стороны, раз нет ареста, начальство не будет рвать и метать, что отвлекаются люди. С другой стороны…
— С другой стороны, существует всемогущий процент раскрываемости…
— Смейся-смейся. Это не игрушки. Думаешь, я смог бы столько народу привлечь для твоей подруги, если бы мой процент раскрываемости был ниже плинтуса? Замкнутый круг: чем больше я получу от этого дела, тем больше я смогу вложить в следующее. Прости, Фрэнк, я не желаю рисковать надеждами следующей жертвы на справедливость — и собственной репутацией, — только чтобы разделить твои чувства.
— Переведи. Что именно ты намерен сделать по делу Рози?
— Я все сделаю правильно. Еще пару дней мы поанализируем улики, закончим сбор свидетельских показаний, а потом, если ничего неожиданного не случится… — Снайпер пожал плечами. — Я сталкивался с похожими делами. Обычно мы стараемся разрулить ситуацию как можно деликатней. Дело отправляется в прокуратуру, но без шумихи; никакого обнародования, тем более если речь не о рецидивисте. Никто не станет трепать имя человека, если он не в состоянии защититься. Если прокурор сочтет нашу версию обоснованной, мы проведем беседу с семьей жертвы, дадим понять, что полной определенности нет, но они получат утешение и катарсис. И на этом все — родственники жертвы живут дальше, семья убийцы не сходит с ума, мы считаем дело закрытым. Обычная процедура.
— У меня такое чувство, будто ты пытаешься меня запугать, — заметил я.
— Брось, Фрэнк. Ты драматизируешь.
— А что тогда?
— Я бы сказал — пытаюсь предупредить. А ты не хочешь помочь.
— О чем конкретно предупредить?
Снайпер вздохнул.
— Если мне придется тщательнее расследовать причины смерти Кевина, я сделаю это. Имей в виду, газетчики налетят как бешеные. И уже не важно, что ты думаешь о самоубийствах; мы оба знаем пару журналюг, которым вынь да положь бесчестного копа. И не мне тебе говорить, каким бесчестным ты будешь выглядеть, попади эта история в дурные руки.
— А вот это и впрямь звучит как угроза, — лениво процедил я.
— Я ведь вроде понятно объяснил, что не хочу идти по этому пути. Но если ты не желаешь прекратить игру в детектива… Фрэнк, я тебя по-дружески предупреждаю, других способов у меня не осталось.
— Снайпер, вспомни, что я сказал тебе при нашей последней встрече?
— Что твой брат — не убийца.
— Правильно. Ты обратил на это хоть какое-то внимание?
Снайпер опустил противосолнечный козырек и полюбовался в зеркало на свою щетину. Он откинул голову и провел большим пальцем по подбородку.
— В каком-то смысле я должен быть тебе благодарен, — признался он. — Я вряд ли вышел бы на Имельду Тирни, если бы ты не отыскал ее для меня. А она оказалась очень полезной.
Пронырливая сучка…
— Охотно верю. Очень услужливая — ну, ты понимаешь…
— Нет-нет. Сама-то она и не пыталась доставить мне удовольствие. А вот ее показания очень пригодятся, если на то пошло.
Снайпер самодовольно ухмыльнулся и умолк.
— Ну давай, порази меня, — подначил я, сообразив, в чем дело. — Что она заявила?
Кеннеди поджал губы, изображая раздумье.
— Если придется, она выступит свидетелем. Если ты собираешься ее переубеждать, я не расскажу тебе о ее показаниях. Мы же оба понимаем, как плохо это может кончиться…
Я не торопился. Несколько долгих секунд я разглядывал Снайпера; потом откинул голову на спинку сиденья и провел ладонями по лицу.
— Знаешь, Снайпер, это самая длинная неделя в моей жизни.
— Как я тебя понимаю, старик! Впрочем, для всех будет лучше, если ты найдешь более мирное применение своей энергии.
— Ты прав. Начать с того, что не стоило мне искать Имельду. Они ведь с Рози дружили, вот я и подумал: если уж кто и знает что-то…
— Надо было назвать ее имя мне. Я бы поговорил с ней вместо тебя. Результат тот же — и никаких осложнений.
— Да, ты снова прав. Только… Трудно выбросить из головы, когда нет никакой ясности, понимаешь? Я люблю быть в курсе того, что происходит.
— В прошлый раз ты вроде бы знал, что происходит, — сухо заметил Снайпер.
— Думал, что знаю. Правда, думал.
— А теперь?..
— Устал я, Снайпер. Убитые бывшие подруги, убитые братья и ударная доза моих родителей — и все это за неделю. Сейчас я просто раздавленный щенок. Может, в этом все дело. Я теперь вообще ни в чем не уверен.
По возвышенному выражению лица Кеннеди я понял, что он вот-вот начнет меня просвещать, и это обязательно поднимет ему настроение.
— Рано или поздно наша уверенность получает хорошего пинка, — сообщил мне Снайпер. — Такова жизнь. Фокус в том, чтобы превратить этот пинок в ступеньку к новому уровню уверенности. Понимаешь?
Я, как послушный мальчик, проглотил причитающуюся мне порцию винегрета из рваных метафор.
— Ага. Мне чертовски неприятно признаваться тебе, что без посторонней помощи я на следующий уровень не поднимусь. Так что, приятель, прекрати мои муки. Что говорит Имельда?
— Чтобы ты ей это при случае припомнил?
— Снайпер, я буду счастлив, если никогда больше не увижу Имельду Тирни.
— Дай мне честное слово, Фрэнк. И без уверток.
— Снайпер, честное слово, я близко не подойду к Имельде — ни по поводу Кевина, ни по поводу Рози, ни вообще.
— Что бы ни случилось.
— Что бы ни случилось.
— Поверь, я не хочу портить тебе жизнь, и не стану — главное, чтобы ты не испортил мою. Не вынуждай меня применять силу.
— Не буду.
Снайпер пригладил волосы и поднял противосолнечный козырек.
— В каком-то смысле ты был прав, что пошел к Имельде, — заявил он. — Методы у тебя хреновые, приятель, но чутье на высоте.
— Она что-то знала.
— Она знала много чего. У меня для тебя сюрприз, старик. Ты считал, что вы с Рози Дейли держите ваши отношения в глубокой тайне; но скажу по собственному опыту — если женщина обещает, что не скажет ни единой душе, это всего лишь значит, что она скажет двум лучшим подругам. Имельда Тирни знала обо всем — и об отношениях, и о плане побега.
— Боже мой! — Я смущенно потряс головой и сдавленно хмыкнул. Снайпер надулся от удовольствия. — Значит… она… Ох, я такого не ожидал.
— Ты был еще ребенком и не знал правил игры.
— Все равно. Наивный болван!
— Ты пропустил и еще кое-что: Имельда сказала, что Кевин тогда здорово запал на Рози. Согласись, это совпадает с тем, что ты сам говорил о ней: красотка района, в которую влюблялись все парни.
— Да, конечно. Ага. Но Кевин? Ему только пятнадцать стукнуло.
— Вот именно. Гормоны бурлили, он даже в клубы ухитрялся пролезать, хотя его и не пускали. Однажды вечером Имельда сидела в «Брюсселе», к ней подкатил Кевин, предложил угостить ее выпивкой. Они разговорились, и он просил Имельду — умолял — замолвить за него словечко перед Рози. Имельда чуть со смеха не лопнула, но Кевин так искренне страдал, что, отсмеявшись, она объяснила, что дело не в Кевине: просто Рози занята. Больше она не собиралась ничего говорить, но Кевин продолжал донимать ее расспросами, что да кто, и покупать ей выпивку… — Снайпер тщетно пытался скрыть свой триумф за серьезной миной, но из-под напускной строгости проглядывал прежний, пропитанный дезодорантом подросток с поднятым кулаком и шипением «Гол!» — В конце концов она вывалила ему все, и не видела в том вреда: Кевин был миленьким мальчиком, а Имельда рассудила, что он сразу отвалит, как только узнает, что речь идет о его собственном брате, — так ведь? Нет, не так. Кевин ошалел, начал орать, колотить в стены, бить стаканы. Вышибалам пришлось выкинуть его прочь.