Штрафная рота. Высота смертников - Сергей Михеенков

Он вскочил на ноги, отвел затвор, загреб из кармана горсть патронов, отсчитал пять и зарядил винтовку. Надо было искать Зинаиду и Прокопа. Он отыскал их след и вскоре обнаружил, что по нему прошли еще два следа. В солдатских сапогах. Значит, полицаи пошли не по его следу, а по следам Зинаиды и Прокопа. Двое… Вот они и есть. Шли торопливо.

Возле вырубок старый след Иванка уходил вправо. Но полицейские пошли по другой тропе.

Иванок быстро бежал по неглубокому снегу, стараясь передвигаться как можно тише. Иногда резко останавливался за деревом или присаживался за кустом, всматривался в лесные просеки и проймы редколесья, прислушивался. До землянки оставалось шагов сто, когда он услышал голоса. Разговаривали тихо. Послышался смех. Смех нехороший. Невеселый. Злой. Так сильный человек ликует над слабым. Дальше Иванок пошел тише, держа винтовку наготове. Вскоре он их увидел. Двое полицейских стояли возле землянки. Потом один из них ушел в сторону оврага. Зинаида стояла на коленях и плакала. Полицейский что-то ей говорил.

Иванок знал, что по дорожной просеке он не может идти скрытно, но, если свернуть в лес и дальше продвигаться, прячась за кусты, тоже можно наскочить на сушину и его тут же обнаружат и откроют огонь. По утоптанной дорожной колее идти было надежней. Еще двадцать шагов, определил он себе расстояние для верного выстрела, и можно стрелять. Шесть, семь, восемь… Спина полицейского была хорошей мишенью, но до нее оставалось еще шагов девяносто. Слишком далеко. Он может промахнуться. А фактор внезапности, как учил дядя Кондрат, надо всегда использовать на сто один процент. Он шел и мысленно торопил свои шаги: одиннадцать, двенадцать… Зачем здесь задержалась Зинаида? Надо было уходить в лес. Они бы туда, в дебри, не пошли. Он крался, как рысь, одновременно улавливая и оценивая все посторонние звуки. Потому что звука собственных шагов он не слышал — их не было. Двадцать два, двадцать три… Хватит. Он остановился, замер. И в это время Прокоп, сидевший возле Зинаиды, вскочил, схватил березовый кол и кинулся на полицейского. Тот засмеялся и вскинул винтовку. Все, медлить больше нельзя. Он совместил мушку с прорезью прицела. Геометрия углов и линий была совершенной. Все мгновенно совпало и замерло в ожидании единственного его движения. Черная спина вздрогнула, будто ответив на плавное движение его указательного пальца, и поплыла в сторону. Есть!

Иванок присел и переместился правее, укрывшись за заснеженным кустом ивняка. И в это время из оврага показалась голова второго полицейского. Тот, не целясь, выстрелил в его сторону, скорее всего, наугад, и тут же укрылся за сосной. Но Иванок видел его. Из-за сосны выглядывало плечо и козырек кепи. Он прицелился, стараясь, чтобы пуля прошла впоцелуйку с деревом, и снова нажал на спуск. Не попал. Пуля зацепила дерево и отрикошетила. Поспешил, не попал…

Полицейский его не видел. Он так и не понял, откуда по нему велся огонь. Но позицию стоило все же поменять. Так учил его Курсант. А уж кто-кто, но Курсант — снайпер настоящий. «Первая заповедь снайпера: никогда не делай два выстрела с одной позиции, — говорил ему Курсант. — Даже если ты уверен, что тебя не обнаружили. Просто не изменяй правилу». Иванок медленно опустился на снег и, держа винтовку перед собой, отполз в сторону. Замер. Прислушался. Возле блиндажа возились Зинаида и Прокоп. Видимо, пытались укрыться за бревнами. Это хорошо, что они издавали звуки. Полицейский, конечно, тоже слышал их возню. Но обстоятельствами управлял уже он, Иванок. И никто больше. И пусть кто-то попробует встать на его пути. Он перестреляет всех, кто будет мешать ему идти туда, на запад, в сторону Германии.

Он умел передвигаться почти бесшумно. Именно это качество всегда отмечал в нем Курсант и часто посылал в разведку. «Будь хитрее врага, — наставлял его дядька Кондрат. — Если нашумел, то постарайся сделать так, чтобы противник тебя потерял из виду. И появись уже с другой стороны, откуда тебя не ждут».

Иванок пополз, медленно огибая овраг. Он знал, что шагах в сорока, там, в ельнике, есть отводок, из которого должен просматриваться почти весь овраг. Там когда-то отрыли окоп для пулемета. Он полз, вслушивался, задерживая дыхание, и та тишина, которая вдруг нависла над ним ожиданием выстрела, убедила его окончательно, что полицай замер и ждет. Ждет его ошибки, проявления нетерпения. «Умей ждать. Затаись и жди. Даже если у тебя позиция не самая лучшая. Пусть противник сделает первое движение». Теперь он вспоминал наставления командира, как таблицу умножения, потому что неведомый и всемогущий учитель уже назвал его имя.

Он двигался медленно, как оса в меду. Так сдавливается пружина — медленно. И этому научил его Курсант. Он должен успеть сделать еще несколько движений, доползти вон до той позиции и только там замереть.

Тот, кто сейчас затаился в овраге и ждал его ошибки, тоже наверняка участвовал в облаве. И, быть может, именно он вытаскивал из бунки его сестру, а потом подгонял ее прикладом к школьному стадиону, к грузовикам с распахнутыми брезентами. Вот пусть он и станет еще одним, кто оплатит его жестокий и справедливый счет. Первый, заплативший за все, уже лежал возле землянки. За все… И за Шуру, и за материны слезы, и за кадку капусты. За все, гады, заплатите кровавой платой. И ты, сволочь, будешь следующим… Зубы Иванка стучали от злобы.

Иванок втиснулся в пулеметный окоп. Отдышался. Теперь сердце толкало кровь под самое горло, но не так гулко. Спустя минуту он снял шапку, окунул ее в рыхлый снег, повалял, снова натянул на голову и медленно выглянул из-за бруствера. В овраге было пусто. Неужели ушел? Нет, он не мог уйти просто так. Он должен заплатить. Иначе война теряла всякий смысл. А поэтому он здесь. Где-то рядом. Надо ждать. Кто — кого. Ждать… Победит тот, у кого крепче окажутся нервы. Ждать… Ждать…

Матвей Фимкин сильно сожалел о том, что попал в этот наряд. Надо же было влипнуть в такую передрягу? Погнались за девкой с пацаном… А на кого нарвались? Сидел бы сейчас в теплой казарме, горячие щи хлебал с приварком. Два дня назад они делали облаву в большом селе. Привезли оттуда годовалого порося. Засолили сало. Сало дня через три-четыре уже просолится, и хлопцы начнут его трескать… А что будет с Мотей Фимкиным? Соткин уже лежит с пробитыми ребрами. Даже не дернулся. Девка ему глянулась… Дурная кровь в голову ударила. А не подумал, идиот, даже о том, что за такое дело Юнкерн самих изнасилует. Она же — дочка местного старосты! За такое по головке не погладят. А могут и под пулемет поставить. Старшим его назначили… Возомнил себя атаманом… Плюнули бы на этих беглых и пошли бы в деревню. Бабу, если ему так приперло, и в деревне можно найти. И не так, а по-хорошему договориться. Вот их сколько нынче холостует, безмужних. Слово ласковое скажи, любая бы пригрела. Да еще и самогону налила на радостях. Эх, дурак, дурак… Да ладно бы сам-один голову под пулю сунул… Фимкину сразу не понравился этот лес. Про него всякое болтают. Сколько полицейских здесь пропало! Скольких потом на березках нашли! Одна половина на одной верхушке, другая на другой… Стрелок-то, видать, бывалый. Случайно промахнулся. Заторопился. Не ждал, что Фимкин так быстро обернется. Но надо подождать, когда у него кончится терпение. И вдруг со стороны блиндажа послышалось:

— Дядя Кондрат! Слева заходи! В овраге он! — кричала девка.

Ах ты, сучка, подумал Фимкин. Указывает, где он залег. Нет, тут не отобьешься. Лес кругом чужой. Все… Конец…

— Ребята! А вы заходите от сосен! Он там один!

Захватить хотят. Живьем взять. Чтобы — на березы…

Уходить надо. Уходить немедленно, пока они там возле блиндажа чухаются. И Матвей Фимкин вскочил на ноги и, чувствуя необыкновенный прилив сил, потому что собрал в себе все, подминая мелкий кустарник, побежал по дну оврага, свернул в боковой рукав, к темнеющему впереди ельнику. Впереди, шагах в пятнадцати, белым бруствером виднелся окоп. Но это — не преграда. Фимкин его перемахнет в два счета.

Все произошло в одно короткое мгновение, так что он не успел даже испугаться. Белая кочка, торчавшая над бруствером, качнулась. Матвей Фимкин отчетливо увидел колечко дульного среза и понял, что кочка-то никакая вовсе не кочка, а шапка стрелка. Что стрелок оказался хитрее и удачливее. Надо поднимать руки… Но тотчас из стального колечка дульного среза полыхнуло коротким пламенем, и пуля, небольно войдя в грудь, рванула шинель на спине под самой лопаткой. Матвей Фимкин умер не сразу. Он еще увидел, как из старого, присыпанного сосновыми иглами и снегом окопа встал подросток лет шестнадцати, передернул затвор, шагнул к нему навстречу и в упор прицелился в лицо. Прямо в переносицу. Следующего выстрела он не услышал, не увидел даже вспышки. Просто обвалилась чернота и придавила его своей тяжестью.

Иванок снова передернул затвор. Полицейский лежал у его ног. Вторая пуля снесла ему полчерепа. Но он прицелился и снова выстрелил. И снова перезарядил. И снова выстрелил. Когда закончилась обойма, он перехватил винтовку и начал бить окованным толстой металлической пластиной затыльником приклада, стараясь попасть туда, в то багровое бесформенное пятно, которое еще мгновение назад смотрело на него злым, беспощадным взглядом врага.