Фрейд и его госпожа - Лариса Соболева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не поможет, я не дам себя убить! Полина, умоляю, уходи, я же тебе ничего не сделала… Ты разбудишь детей, напугаешь их, а в детской спит и твоя Арина…
– Ничего не сделала, говоришь? – проревела Полина – она была в ярости.
Ее ничто не могло остановить. Она решила, что в качестве орудия нападения сойдет и стул, и только подняла его, а Марианна, взвизгнув, присела, как вдруг раздался грозный голос Викентия:
– Девки, вы спятили?
– Кент! – воскликнула Марианна. – Она хочет меня убить!
– Хочу, очень хочу, – подтвердила разъяренная Полина.
И что же? Она бросила в Марианну стул! При Викентии и Юлике! Гувернантка закричала:
– Кент, ты видишь? Сделай же что-нибудь!
– Стоять! – гаркнул он обеим, кинувшись между ними.
По его знаку Юлий бросился к Полине, но она начала вырываться:
– Пусти! Пусти меня!
Справиться с ней Юлику помог Викентий. На запястьях Полины защелкнулись наручники, затем ее взяли под руки.
– Полина, ты подозреваешься в нескольких убийствах, поэтому ты задержана. На выход!
У нее не было сил ни сопротивляться, ни отрицать эти обвинения. Увлекаемая Викентием и Юликом, которые взяли ее под руки, она двигалась на слабых ногах, с трудом их переставляя.
– Полина?! – ахнул Шурик. – Этого не может быть!
– Как видишь, может, – сказала опечаленная Марианна.
Утро было чудное, серое небо местами словно прорвалось, и в этих прорехах просматривалось голубое небо, а то и солнце простирало к земле свои яркие лучи. Появилась надежда, что недельный потоп закончился. Так и всегда: жара – плохо, дождь – плохо, мороз – плохо, человеку хочется удобств везде и во всем, а так не бывает. М-да, утро-то было замечательное, а вот последняя новость – хуже некуда! Шурик расстроился, подпер кулаком скулу и уставился на детишек, игравших на детской площадке. Среди них прыгала и Арина.
– Она что-нибудь объясняла? – спросил он.
– Нет. Полина накинулась на меня, когда я ее разоблачила, и не скрывала даже при Викентии, что хочет меня убить. Но Кент тоже догадался, видно, поэтому он сказал мне по телефону, что приедет поздно вечером. Вовремя же он поспел! А когда ей надели наручники, она как-то сникла, словно потеряла все силы. Вот так, Шурик, ты вел самостоятельное расследование, путался и всех путал, а Викентий все распутал.
– Во-первых, он старше меня, во-вторых, опытней. Я на него не в обиде, напротив, горжусь, что помог следствию.
– Да, ты молодец. Знаешь, Шурик, Полину надо проверить на… – Марианна покрутила пальцем у виска. – Она явно ненормальная!
– Проверят. А ты теперь что будешь делать?
– Не спрашивай, Шурик, это самый трудный сейчас вопрос для меня. Детей, конечно, жалко, но… что я могу сделать?
– Понятно, будешь искать работу. А их куда? В детский дом?
– Фух! – закатила она глаза к потолку, ибо слезы готовы были выкатиться из них, а плакать при посторонних взрослой женщине нехорошо. – Как подумаю об этом, сердце кровью обливается. А ты что сделал бы?
Советы раздавать – дело плевое, но Шурик на это не решился. Он несколько раз пожал плечами, выпятив губу, все это время он глядел на детвору, о которой шла речь. В сущности, никому не нужны ни чужие заботы, ни чужие дети. Марианна вздохнула:
– А я привыкла к их мордашкам, к их лепету… Ужасно все!
Самыми беззаботными в это утро были дети, несмотря ни на что. Степа пытался на чем-то настоять, Злата с серьезным личиком что-то ему доказывала, размахивая рукой, а мальчик хмурил брови, готовясь даже подраться. А Настя с Ариной мирно пересыпали песок из ведерка в песочницу и обратно. Шурик перевел взгляд на печальную задумавшуюся Марианну. Да, у всех свои заботы.
Глава 24
Прошло десять дней. Кирилла похоронили, заботы об организации похорон пришлось взять на себя Марианне. Полину привезли попрощаться с братом, но и только, сразу после погребения ее увезли. Надо отдать должное Викентию – он не стал афишировать новое положение сестры Кирилла: она была без наручников, машину предоставил Шурик, однако три человека не отходили от нее ни на шаг. Погребение Кирилла оказалось самым тяжким событием недели, дальше жизнь потекла ровно.
Марианна проявляла беспокойство и часто звонила Викентию, пытаясь выяснить, есть ли шанс у Полины, ведь подозреваемых было много, но все они отсеялись, может, и в этом случае произошла ошибка? Тот заверил ее, что теперь ошибки исключены, следствие идет, ищут улики и доказательства. Кое-что уже есть, появится время – он непременно к ним заедет и расскажет подробности. И все не заезжал. Марианна не решалась сделать выбор, принять какое-то решение, поэтому пока что жила в доме, заботилась о детях. У нее не выдавалось и часа, чтобы съездить в агентство и узнать, есть ли где-то еще подобная работа. Четверо детей – это действительно детский сад в миниатюре: они отнимали все ее время.
Как всегда забегал Шурик, минут пять сидел и убегал. Он все время крутился в милиции, где ему было интереснее. Однажды вечером, когда уже стемнело, Шурик позвонил в дверь. Марианна впустила его. Он слегка промок – опять лил дождь.
– Что, закрываешься на все замки? – поддел ее Шурик.
– Ты бы не закрывался после всего, оставшись один с детворой? Я и окна закрываю, хотя как будто лезть к нам больше некому. Ты почему без зонта?
– Ай! – махнул рукой он. – Думал, обойдусь, а только дошел до ваших ворот, как полил ливень. Сегодня я к вам надолго. Молодежь спит?
– Надеюсь. Еле уложила их, с четырьмя сорванцами совсем стало трудно. Чай будешь? Я пирожные сделала, эклеры.
– М-м! – согласно закивал Шурик. – Конечно, буду и то и другое. А где бы рубашку подсушить?
– Да повесь ее прямо на спинку стула, я скоро.
Он снял рубашку, аккуратно расправил ее и повесил на спинку стула у стены. Затем Шурик прошелся по гостиной, вдруг открыл одно окно, второе, вдохнул пару раз глубоко-глубоко вечернюю свежеть.
– Окна зачем открыл? – спросила Марианна, расставляя чашки.
– Душновато тут. Да ты не бойся, я все же мужчина…
– Очень молодой, – с улыбкой заметила Марианна.
– Но защитить себя и тебя смогу, а когда я уйду, ты все закроешь. Лучше послушай, как шуршит! Люблю, знаешь ли, вот это шуршание, шум дождя такой естественный – он держит один ненавязчивый ритм. Кстати, психологи советуют всем почаще слушать голоса птичек, шум дождя, звук прибоя, треск костра – это на психику влияет положительно.
Да, психика у некоторых живет отдельно от головы, личность раздваивается, половинки не дружат между собой. Но не всегда это выявляется, поэтому, когда Викентий с Шуриком обратились за экстренной помощью к судебному психиатру, тот с ними разговаривал не очень любезно.
– Ничего не могу сказать. На поверхностный взгляд есть наличие невроза навязчивых состояний, скорее синдром. При таком количестве убийств наверняка у нее гомицидомания…
– А это что? – перебил Викентий, услышав непонятное слово.
– Психическое заболевание, при котором у больного возникает влечение к насилию, убийствам. Но заболевание на чем-то базируется, поэтому, не определив базы, трудно говорить о чем бы то ни было…
– Садись, – пригласила его Марианна, подбородком указав на кресло. – Хоть ты скрасишь немного мое жалкое существование. Бери пирожные.
– Такую красоту жалко поедать, – потирая ладони, сказал Шурик. – Но я варвар, и я съем.
– Ешь, ешь. А вот и чай. Ну, рассказывай, как ты?
– М-м! – Жуя, Шурик раскачивался из стороны в сторону, демонстрируя свой восторг. – Безумно вкусно, тебе надо быть шеф-поваром. Что ты спросила?
– Как ты, как твоя практика?
– Не могу, рот занят. Пока я ем и пью, ты лучше расскажи о себе.
– Да нечего рассказывать, Шурик. Здесь стало пусто, грустно. Кстати, дети ничего не знают о Полине, смотри не проболтайся! – Рот его был загружен, поэтому Шурик только закивал: мол, я нем как рыба. – Слушай, дело Полины безнадежное? – Он снова закивал. – В таком случае… Я долго думала… Нет, конечно, у меня еще есть время подумать… Короче, Шурик, я собираюсь взять опекунство над детьми или усыновить их, как получится.
Он перестал жевать, вытаращил глаза, прошепелявив:
– Ш ума шошла!
– Не сошла. Ну, сам подумай, как их можно в детский дом отдать? Они же тепличные, привыкли к опеке, заботе… Но точно я еще не решила, то есть храбрости не набралась. Допустим, жить мне есть где, но детей надо кормить, одевать, учить… Я не уверена, что справлюсь, а с другой стороны, бросить их я тоже не могу.