Золото Удерея - Владимир Прасолов

У него действительно все было уже в порядке.

— Да угомонись ты! — Мощный кулак Фрола обрушился на голову Косых.

Тот, разжав поводья, как подкошенный рухнул к ногам Семена.

— Фрол, полегче надо было, зашиб, поди, насмерть!

— Не, приголубил токо слегка, чтоб не орал, давай его на коня, не скоро в себя придет.

Вдвоем они не без труда подняли грузное тело на коня.

— Вроде ростом не велик, а тяжел до чего, — ворчал Семен, связывая свесившиеся руки.

— Дерьма в нем много, потому и тяжел, — ответил Фрол.

— Пошли, вроде тихо.

Конь, пофыркивая, пошел в поводу, кося глазом на чужаков, осторожно неся на себе хозяина. К полудню они уже были на месте. Зимовье было не тронутым, таким, каким они его оставили с Федором. Косых тихо стонал, не приходя в сознание, его сняли с коня и, крепко связав по рукам и ногам, уложили в зимовье. Семен принес из ручья воды и плеснул ковшом в лицо Косых. Студеная вода, видно, не пришлась тому по вкусу, и он, мотнув головой, очнулся.

— Во, очухался, крепкая у тебя башка! Дак куды собрался, Иван? — спросил Семен ошалело вращавшего своим единственным глазом Косых.

— Где я? — прохрипел Косых, пытаясь освободить руки.

— А у меня в гостях, али не признаешь?

Косых наконец уставился на Семена.

— А, это ты? Ненавижу! — прохрипел Косых.

— За что ж ты меня так?

— Всех вас, пришлых, ненавижу! Чё смотришь, думаешь, меня повязал, я у тебя прощенья просить буду! Кукиш тебе! Всю жизнь нам испоганили! Я вас, гадов, давил и давить буду!

— Не пужай, пуганый! Это помнишь? — Семен сунул под нос Косых кулак.

Косых оскалился и плюнул. Семен успел отклониться и усмехнулся.

— Я твое гостеприимство тоже хорошо помню!

— Погодь. Не то еще будет.

— Может, и будет, только тебе, гад, этого уже не увидать.

Косых рванулся к Семену и заскрежетал зубами.

— Ну зверь и зверь! — только и сказал, просунув голову в дверной проем, Фрол. — Дать ему по башке, чтоб не кобенился, что ли?

Косых затих, он лежал и смотрел то на Семена, то на Фрола.

— Чего вам от меня надо?

— А ничего нам не надо, это тебе, гад, надо перед смертью покаяться. Приговор тебе давно вынесен, ты знаешь, вот теперь этот приговор мы и свершим. — Сказав это Семен вышел из зимовья, плотно закрыв дверь.

Косых остался один. Там, за стенами зимовья, шумела тайга, слышно было тихое журчание воды. Косых попытался справиться с путами, но понял, что связан надежно. Он пошарил взглядом, в зимовье не было ничего, что могло бы ему сгодиться. Он бы сунул руки в огонь, чтобы освободить их, но и огня не было. Бессильная злоба захлестнула его, и он завыл. Завыл, как затравленный зверь, от безысходности и отчаяния. Он скрежетал зубами и бился головой о земляной пол, сыпал руганью и проклятиями, пока не иссякли силы. Фрол и Семен все это слышали. Семен несколько раз хотел войти к нему, но Фрол останавливал:

— Рази не видишь, бесы из него выходят, пусть перебесится, тогда с ним и говорить можно будет.

Прошло немало времени, прежде чем Семен открыл дверь. На полу, с неловко вывернутыми руками, па спине лежал Косых. Лицо было в крови, повязка, скрывавшая глазницу без глаза, была сорвана. Он был в сознаний, но на Семена не реагировал, он смотрел и никуда своим единственным глазом и черным провалом, наполненным кровью из рассеченной брови… Семен отступил назад:

— Фрол, иди глянь.

— Да я уж иду, сейчас черпану водицы поболе, его ж отливать теперь надо. С водой вся дурь с человека сходит.

После двух ведер воды Косых пришел в себя.

— Руки развяжите, не чую их, затекли, — спокойно попросил он.

— Вот, то другой разговор, — согласился Фрол и разрезал веревку.

Косых долго негнущимися пальцами растирал багровые запястья. Нашел и приладил на место повязку. Фрол подал ему полотенце, и Косых, сняв с себя мокрую рубаху, выжал ее и обтерся. Семен и Фрол смотрели на этого человека, на его сильные, как кор ни дерева, руки, мощный торс, покатые, как у медведя, плечи. Косых отводил взгляд, только натянув на себя рубаху и огладив бороду и волосы, он посмотрел на них.

— Благодарствую, что дали омыть себя перед смертью. Таперь кончайте. — Глянув на топорик в руке Фрола, хриплым шепотом, видно, горло перехватило, попросил: — Может, мужики, лучше стрелите?

— Думаешь, от пули умирать легче?

— Таперь все одно… — опустил голову Косых.

— Покаяться тебе надо, чтобы смерть легко принять, душу облегчить надо…

— А ты что, поп?.. — поднял голову Косых, глядя на Фрола.

— А при чем здесь поп? Перед Богом покаяться да у людей прощения попросить.

— Мне прощение просить надо будет на том свете, те, кто на меня в обиде, все там, там и просить буду.

— Не совсем это так. Подумай, Федька Кулаков по твоей милости на каторгу пойдет, а то и голову сложит. Он-то чем виноват?

— Не пойдет.

— За Панкрата Соболева, тобой убиенного, он в сыск объявлен, — напрямую сказал Семен.

Косых, нахмурив брови, спросил:

— Откель знаешь, что я кончил Соболя?

— Все село про то говорит, что за бабу ты его грохнул.

— За бабу? — искренне удивился Косых. — Это кто ж такое выдумать мог?

— Кто выдумал, не ведаем, мы про то от Агафона в лавке слышали, знаешь такого?

— Агафона?! Значит, вот оно как получается?! А меня вы схомутали не по его наводке?

Фрол с Семеном переглянулись и замешкались с ответом, потому как этого не было, но Косых опередил их ответ и понял их молчание по-своему.

— Суки, сговорились! Меня решили кончить, а сами чистенькие! Чуяло мое сердце, не так что-то!!! Чуяло! Продал меня Авдеич, использовал, как хотел, и продал! Развязывай ноги мне! Не побегу, слово даю, заслужил я кару небесную, ваша правда, дайте грех с души сбросить!

— Поясни сначала, чего удумал! — жестко сказал Семен.

— Вы чё, думаете, я из-за бабы мужика убил?! — Косых откинулся в диком хохоте.

Прохохотавшись, он утер выступившие слезы.

— Хорошо, слушайте, коль правду знать желаете! Панкрат поперек Никифорова пошел да про ладанку нашу вызнал, тем себя и приговорил! А тут Федька подвернулся вовремя, ну и сложилось все в масть. Убил я Панкрашку, убил потому, как Никифоров то приказал!

— Вот так просто?

— Не верите?

— Никифоров знатный на реке человек, а ты разбоем старателей грабил, как тебе на слово верить! — размышляя, подлил масла в огонь Семен.

— Не верите, а зря… Да, злодействовал я, да, души губил, но не предавал николи… и не прощал предательства. — Косых сжал кулаки и с силой ударил ими о землю. — Ладно. Одно прошу, дайте поквитаться с Никифоровым, через него я душу свою кровью запачкал. Я вам — Федьку от каторги, вы мне — Никифорова?