Древняя и средневековая Русь, IX–XVII вв. - Евгений Спицын

О том, какова была численность русского и шведского войска, принимавшего участие в Невской битве, можно судить лишь по косвенным данным, которые содержатся в Синодальном списке Новгородской Первой летописи. В частности, здесь говорится о том, что у шведов «убиенъ бысть воевода ихъ, а инии творяху яко и епискупъ убьенъ бысть ту же, и множество много ихъ паде, и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю, а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша». Тот же источник приводит данные и о потерях русских ратников: «всех двацать мужь с ладожанами, или мне, бог весть». Вероятно, в этом подсчете были учтены, прежде всего, «вятшие мужи», поэтому, конечно, реальные потери русского войска были совершенно иными. Однако вряд ли общая численность всех участников Невской битвы была больше нескольких сотен человек. Но ведь именно такими малыми дружинами и велись практически все феодальные войны той поры. Похоже, что Невская битва также не отличалась грандиозностью своего размаха и большим числом ее участников.

Это обстоятельство побудило целый ряд современных авторов, презрев все исторические факты, кардинальным образом пересмотреть всю прежнюю оценку этого события. Одни авторы, у которых явные проблемы с психическим здоровьем или с совестью (А. Нестеренко), стали вообще отрицать сам факт Невской битвы, а другие авторы (И. Данилевский, Дж. Феннел) стали утверждать, что так называемая «Невская битва» была вполне заурядным событием, историческая значимость которого была сознательно раздута в «Повести о житии Александра Невского», созданной под диктовку митрополита Кирилла (1242―1281), который в противостоянии с католическим престолом преследовал сугубо политические цели. При этом пациент А.Н. Нестеренко, абсолютно не согласуясь с логикой собственного фолианта «Александр Невский: кто победил в Ледовом побоище» (2006), в самом конце этой книжонки походя заявил, что победу в Невской битве, которую он сам же отрицал, одержал не Александр Невский, а мифический князь Андрей Александрович. Этот бред просто трудно комментировать. Если этот лунатик-фантаст имел в виду младшего брата Александра Невского, князя Андрея, то естественно его отчество было Ярославич, а если он имел виду его сына Андрея Александровича, то он родился только в 1255 г.

Куда большее возмущение вызывают «научные» открытия господина Ю.С. Пивоварова, который, на минуту, целый академик РАН по отделению историко-филологических наук. В 2012 г. в своем интервью известному русофобскому журналу «Профиль» он дословно заявил следующее: «А Ледовое побоище — всего лишь небольшой пограничный конфликт, в котором Невский повел себя, как бандит, напав большим числом на горстку пограничников. Так же неблагородно он поступил и в Невской битве, за что и стал Невским. В 1240 году он, пробравшись в ставку шведского ярла, правителя Биргера, сам выбил ему копьем глаз, что среди рыцарей считалось не комильфо».

Все комментировать, конечно, не буду, поскольку каждое слово, произнесенное в этом интервью, абсолютно сознательная ложь. Однако этому «академическому» прохвосту скажу одну элементарную вещь, известную любому студенту-первокурснику истфака: в русских летописях «лицом» назывался передовой строй любого (своего или неприятельского) войска, а не физиономия конкретного исторического персонажа, поэтому, когда древнерусский летописец писал, что «Олександр самому королеви Бергелю возложи печать на лице острым своим копием», то он имел в виду, что в ходе Невской битвы новгородские «копейщики» во главе с князем Александром Невским смяли шведский «лицевой» строй во главе с ярлом Биргером, потопили несколько шведских кораблей и разгромили их базовый лагерь, где уничтожили «златоверхий шатер» королевского ярла и шведского епископа. Так что «не комильфо», мистер Ю.С. Пивоваров, называть себя историком, не зная даже того, что знают юные любители истории и студенты-первокурсники истфака.

Как верно отметили многие историки (В. Пашуто, И. Шаскольский, А. Кузьмин, Ю. Бегунов, А. Кирпичников, А. Горский), незначительный масштаб Невской битвы совершенно не снижает ее судьбоносного значения для всей Руси, поскольку, одержав блестящую победу над шведами, Александр Невский: 1) сохранил выход в Балтийское море, 2) остановил продвижение шведов на Ладогу и Новгород и 3) предупредил опасность скоординированных действий Швеции и Ливонского ордена на территории Новгородской Руси.

После победоносного возвращения в Новгород Александр Невский, вероятнее всего, попытался побудить новгородскую верхушку занять более твердую позицию в отношении Ливонского ордена, который вторгся в западные пределы Новгородской Руси. Однако новгородские бояре во главе с посадником Степаном Твердиславичем не поддержали молодого князя и «тое же зимы выиде князь Олександр из Новагорода ко отцю в Переяславль с матерью и с женою, и со всем двором своимъ».

Уже в августе 1240 г. Новгороду пришлось столкнуться с новой агрессией крестоносцев, которые во главе с вице-магистром Ливонского ордена бароном Андреасом фон Вельвеном и псковским князем-изгоем Ярославом Владимировичем вторглись в пределы новгородской земли. Быстро взяв Изборск, они осадили Псков, но «истояше под городом неделю, но города не взяша, но дети поимаше у добрых муж, и отъидоша прочее». В сентябре 1240 г., не получив поддержки от новгородцев, прогерманская партия местного боярства, чадь которых были взята в заложники крестоносцами, добровольно сдала Псков на милость победителю. Как повествует анонимный летописец, псковский посадник Твердила Иванкович «сам поча вдадети Пльсковомь с немцами». Затем, «приидоша немци и чюдь на водь, и повоеваша все, и дань на них възложиша, и срубиша города въ Копории», вошли на территорию Шелонской пятины, «поимаша по Луге вси кони и скот, нелзе бяше орати по селом и нечим». Погром и разграбление этой крупной новгородской волости, в результате которого местные смерды даже не могли обработать пахотную землю, реально угрожал всем новгородским волостям страшным голодом.

В этих обстоятельствах сам новгородский архиепископ Спиридон «со многи бояры» спешно выехал во Владимир к великому князю Ярославу и упросил его отпустить на новгородское княжение Александра и «забыти вси вины Новагорода». В начале 1241 г. Александр Невский со своим «княжом двором» срочно прибыл в Новгород и, быстро собрав ополчение из новгородцев, ладожан, корелы и ижорян, изгнал немцев из новгородских пределов и пошел походом на Копорье. Стратегическое значение этой крепости было поистине огромным, поскольку, обладая этим форпостом, крестоносцы не только могли безнаказанно грабить новгородские земли, но и преградить выход в Финский залив, лишив сам Новгород всей балтийской торговли, которая была основным источником огромного богатства многих новгородских купцов и бояр. Именно поэтому Александр Невский «изверже сей град из основание, а самих немец изви, а иных с собою приведе в Новгород, а вожан и чюдцу переветников извеша».

Победа под Копорьем имела огромное моральное значение, поскольку полный разгром крестоносцев и суровая казнь всех изменников вдохнули новые силы в сторонников Александра Невского. Потому отбить у крестоносцев Псков оказалось более простой задачей, чем представлялось ранее. В марте 1242 г., получив от своего отца великого князя Ярослава «низовскую дружину», которую возглавил его младший брат Андрей, Александр Невский двинулся на Псков, и едва новгородско-суздальская рать подошла к крепостным стенам города, псковичи тут же свергли посадника Твердилу и открыли ворота своей крепости новгородскому князю.

После этого Александр Невский вступил во владения Ливонского ордена и пошел походом на Дерпт. Когда сторожевой отряд новгородских ополченцев, шедший в авангарде основных войск, был разбит крестоносцами под Дерптом, Александр Невский решил отступить к Чудскому озеру и дождаться закованных в латы крестоносцев на подтаявшем апрельском льду. Этот блестящий стратегический замысел новгородского князя, безусловно, говорил о его незаурядном полководческом таланте.

5 апреля 1242 г. у Вороньего камня в протоке Узьмень на Чудском озере состоялось знаменитое Ледовое побоище. Летописные и житийные свидетельства об этом сражении еще более скудны и лаконичны, чем о Невской битве, поскольку в них отсутствует какая-либо информации о количестве и расстановке русских полков и истинных замыслах князя Александра Невского. Недостающие подробности Ледового побоища отчасти можно восполнить из сообщений так называемой «Старшей ливонской рифмованной хроники», созданной в конце XIII в.