Война и люди - Никита Демин

Вечером совершенно случайно около меня оказался уже другой переводчик: круглолицый мужчина, сытый, лощеный. Этот человек был знаком с нашей марксистской и художественной литературой. Я заинтересовался им.

— Как ваша фамилия?

Он назвал себя. При этом разговоре присутствовал начальник контрразведки корпуса подполковник Бульба.

— Да вы уж заодно назовите и свою должность — все станет ясно, — вмешался он в разговор.

— Я был заместителем министра иностранных дел словацкого правительства, — угрюмо произнес переводчик. — А до войны работал в посольстве в Москве.

Мы узнали, что примазавшийся к нам «патриот» окончил университет в Братиславе, учился в Париже, долгое время «специализировался по России».

Вот какая «птица»! Этот дипломат буржуазной, а по существу, фашистской, Словакии за два дня до Великой Отечественной войны неожиданно выехал из Москвы. По-видимому, он зпал о надвигающихся событиях. В Валашске-Мезиржичи он прибыл, чтобы забрать свою семью и эвакуировать ее на юг, в Австрию. Стремительное наступление наших войск смешало все его планы.

Нет, такой «переводчик» был мне не нужен. Мы говорили на разных языках...

После освобождения городов Моравска-Острава и Жилина войска 4-го Украинского фронта с востока двинулись на Прагу. Вот как развивались события в те дни в полосе наступления нашего корпуса.

В начале мая мы вышли к городу Бродек. В ночь на 7 мая я был у Андрея Игнатьевича Вишняка. К нам зашел Васильев и сообщил, что перехвачена немецкая радиограмма. Передавалась она открытым текстом. Один из фашистских командиров докладывал фельдмаршалу Шернеру о капитуляции подчиненных ему войск.

— Так... — удовлетворенно кивнул головой Вишняк.— Понятно. Но вот какой дал ответ гитлеровский фельдмаршал — неизвестно. Давно пора немцам поднять лапы кверху. В последнее время бьем их особенно сильно, должны же они наконец поумнеть, ведь наши уже в Берлине.

Полковник Васильев заметил:

— Пока официально о капитуляции ничего неизвестно, надо глядеть в оба. Не исключены и провокации.

— Да, все может быть, — поддержал я.

Командир дивизии приказал усилить боевое охранение, глаз не спускать с переднего края.

Ночью не спалось, мы напряженно ждали сообщений. Понимали, что пришла победа!..

Утром чуть свет меня вызвали в Оломоуц, к члену Военного совета фронта генерал-полковнику Л. 3. Мехлису. В его просторном кабинете собралось много политработников фронта. За столом вместе с членом Военного совета сидел начальник штаба фронта генерал-полковник Л. М. Сандалов. Мехлис открыл совещание.

— Завтра гитлеровцы капитулируют, — произнес он. Потом назвал ряд фамилий, в том числе и мою, и приказал: — В полосе корпуса вам следует направить завтра утром к противнику парламентеров. От семнадцатого корпуса, — уточнил Мехлис, — парламентер должен ехать по дороге на Простеев и далее, до тех пор, пока не встретит немцев.

Вернувшись, я обо всем доложил Никифору Васильевичу Медведеву.

Кого послать?.. Это был нелегкий вопрос. Гитлеровцы озлоблены. Сколько раз они стреляли по парламентерам. От них можно было ожидать всего в эти последние часы.

Я предложил назначить парламентером Николая Андреевича Доможилова. Этот офицер долгое время был начальником разведки корпуса. Боевой, опытный товарищ. За мужество и стойкость на Курской дуге награжден орденом Красного Знамени. Стойкий коммунист, принципиальный человек, хладнокровный, находчивый.

Все согласились с этой кандидатурой. Вызвали Доможилова. Он вошел, четко доложил.

— Николай Андреевич, командование корпуса по заданию Военного совета фронта доверяет вам выполнить очень ответственное поручение, — сказал комкор. — Вы должны выехать завтра утром в расположение противника парламентером.

Ни один мускул не дрогнул на лице Доможилова.

— Выполню все, что надо, — ответил он.

...Рано утром небольшую легковую машину подготовили в путь. Ее экипаж состоял из четырех человек: шофер, автоматчик, переводчик и парламентер. Доможилов укрепил на ветровом стекле белый флаг. Мы обнялись, расцеловались с Николаем Андреевичем, пожелали ему удачи.

...Машина давно уже скрылась за поворотом, а мы все еще стояли, не трогаясь с места.

Прошел час, второй. Тихо вокруг. Стрельбы нет. Все уже начали беспокоиться. Медведев нетерпеливо ходил мелкими шажками, вымеряя комнату. Полковник Дакс не выпускал изо рта папиросу. У мепя почему-то тоже очень быстро кончился табак; обычно хватало кисета на день, а тут за несколько часов все выкурил.

Минуло четыре часа. Я не выдержал. Говорю командиру:

— Проскочу километров пять — десять вперед, посмотрю...

Быстро сел в машину. Со мной, как всегда, Василий и автоматчики. Гриша дал газ — и мы помчались. Вот остались позади окопы. Впереди уже наших нет, если не счи тать Доможилова. Магистраль, прочерченная, как по ватманскому листу, ровной линией бежала навстречу. Вскоре, преодолев небольшую возвышенность, мы увидели впереди город. Это был Простеев. От магистрали широкая дорога сворачивала влево. Куда же поехал Доможилов, прямо или влево?

— Давай в город, посмотрим,— приказал я Грише.

Не доезжая до окраины, остановились, прислушались.

Выстрелов не слышно.

В Простеев въехали в самый разгар всенародного ликования. Нашу машину забросали цветами. Нас приняли за первых советских разведчиков. Машину окружила большая толпа скандировали здравицы. Мне едва-едва удалось расспросить о противнике.

— Нет, нет немцев, — говорил пожилой рабочий. — Сегодня в четыре часа ушли. Больше никого не видели. Вы первые из русских в нашем городе.

В штабе, когда я вернулся, мне сообщили, что звонил начальник политуправления фронта генерал М. М. Пронин, страшно ругался. (Перед этим он строго-настрого запретил начальникам политорганов быть в роли парламентеров или разыскивающих парламентеров, поскольку фашисты, как правило, зверски расправлялись с попавшими к ним в плен политработниками.)

Под вечер далеко слева и южнее нас послышалась сильная артиллерийская стрельба. Давно мы уже не слышали такой канонады. Я выехал в дивизию Васильева, так как связь прервалась. Командира застал за картой. На мой вопрос, что происходит, он ответил:

— Гитлеровцы обстреливают позиции. Наши артиллеристы им отвечают. Я доложил об этом в штаб корпуса.

Всю ночь шла перестрелка.

Утром я снова вернулся в штаб. Доможилова не было. Из штаба армии нам сообщили, что гитлеровцы задержали у себя почти всех парламентеров, посланных от различных соединений.

В 12 часов дня ко мне в комнату вбежал Гриша:

— Товарищ полковник, вернулся наш Доможилов! Приехал! Все живы!

Николая Андреевича и его товарищей передавали из объятий в объятия.

— Ну, рассказывай, как, что, почему так долго? Что случилось? Где немцы, что они собираются делать?

Доможилов доложил:

— Простеев мы объехали, чтобы не путаться по улицам и не нарваться на какую-нибудь неприятность. К противнику попали за городом. Нас под конвоем привели в штаб немецкой дивизии. Потом.увезли еще куда-то. В общем, всю их оборону прошли за два часа. Принял нас генерал. Говорит через переводчика: «Мы не собираемся капитулировать. С вами обойдемся как с пленными».

«Ах ты, сукин сын», — думаю и говорю ему: «Мы приехали сюда как победители. Сейчас мы не хотим лишней крови и предлагаем сдаться. Больше с вами разговаривать не буду. Если не примете наших предложений, за меня скажет свое слово советское командование и советская артиллерия. Все!» Посадили нас в кутузку, потом выпустили. Вот и все. Братцы, дайте поесть, мы голодны, какволки.

Накормили героев по-царски, хорошим вином угостили.

Доможилова и его боевых товарищей представили к правительственным наградам.

На что же рассчитывали гитлеровцы, продолжая сопротивление? Уже тогда нетрудно было догадаться, что немецко-фашистское командование стремится затянуть окончательную капитуляцию на несколько дней, надеясь, что подойдут американские и английские части.

Как потом стало известно, 7 мая в штаб армейской группы фельдмаршала Шернера, находившийся в чехословацком городе Пльзень, прибыл из Флексбурга, где засели последыши Гитлера, полковник Мейер-Детринг. Он привез приказ войскам группы продолжать борьбу. Преемник Гитлера Дениц в своем обращении к солдатам и офицерам армейских групп «Центр», «Юг», «Юго-Восток» призывал их продолжать сражаться, грозил, что «изменников» будут расстреливать, требовал не обращать внимания на западный фронт, где борьба «потеряла свой смысл». Вот почему Шернер и отказался принять капитуляцию.

Несмотря на то что Берлин давно уже был взят, подписан акт о капитуляции Германии, гитлеровские войска в Чехословакии продолжали оказывать организованное и сильное сопротивление.