Ворлок из Гардарики - Владислав Русанов

Ожидая неизвестное чудище, Вратко весь покрылся холодным потом. По спине, между лопаток, побежали мурашки, а внизу живота поселился холодный липкий ком, величиной, казалось, с копешку соломы.

Шуршание приближалось. Стало явственно слышно потрескивание сухих стеблей под тяжелыми лапами. Или подошвами? Хруст, треск, чавканье и тяжелое фырканье…

Когда на поляне в лучах луны показалась круглая медвежья башка, новгородец вздохнул с облегчением. Потом спохватился – чего радоваться-то? Зверь лесной, дикий, учтивого обхождения ждать от него не приходится. Даже если сытый и сожрать не захочет, от любопытства стукнет лапой и своротит голову набок. Медведи – они страсть какие любопытные, а силушки немеряной.

Хищник втянул воздух широкими ноздрями и повернул голову набок, как бы обдумывая незнакомый запах. Принюхался еще раз. Сделал шажок, другой. Из зарослей малины показались уже не только голова и плечи, но и круглые, налитые силой и сытостью бока. Бурая шерсть лоснилась в лунном сиянии. Когда медведь вертел головой из стороны в сторону, под его шкурой словно переливались волны.

Матерый зверюга… Пожалуй, пудов пятнадцать будет. Такой сожрет человека и еще голодным останется.

Парень затаил дыхание. Ему казалось, что медведь способен услышать, как бьется сердце жертвы.

И точно. Лесной хозяин безошибочно нашел человека маленькими глазками, теряющимися в шерсти. Пошел вперед…

Словно серая молния пронеслась наискось через поляну.

Вратко не поверил глазам – между ним и медведем замер светло-серый волк. Вернее, когда-то этот волк был серым, а сейчас его можно было бы назвать седым. Не слишком крупный для волка, он казался едва ли не шавкой перед огромным медведем, но стоял, вытянувшись в струнку: шерсть на загривке дыбом, хвост торчком, задние лапы накрепко уперлись в палую листву, готовые, если приспеет нужда, бросить поджарое тело в длинный прыжок. Волчьей морды Вратко не видел, но слышал рычание и вполне мог представить, как приподнялась верхняя губа, обнажая длинные, желтые клыки. Почему-то клыки казались именно желтыми, а сам волк – старым. Возможно, из-за седины, припорошившей шкуру, будто изморозь осенний травостой.

Медведь замялся в нерешительности, забавно переваливаясь с одного бока на другой. Потом заревел, брызгая слюной.

«Наверняка Эйрик услышит, – отстраненно, будто бы речь шла не о его жизни, подумал новгородец. – Решит, что меня сожрали»…

Волк не выказал страха, не отступил ни на вершок. Напротив, зарычал чуть погромче. Если в голосе медведя не чувствовалось уверенности – лишь недовольство и желание запугать, обойтись без крови, – то серый, похоже, был готов стоять насмерть.

«Такой голодный, что ли? Собирается из-за свежего мяса вступить в неравный бой?»

Парень слышал о волках, которые в зимнюю бескормицу теряли от голода всякую осторожность, выходили прямиком к деревням, могли не только барана или собаку утащить, но и ребенка схватить на улице. Ну, так то ж зимой! А осенью? Да еще, когда совсем недалеко закончилось кровопролитное сражение. Какой уважающий себя волк будет загрызаться с лесным хозяином? Может, волчара бешеный? Да нет вроде бы… Выглядит вполне здоровым – и шерсть холеная, и уши торчком.

Порычав для острастки, медведь поднялся на задние лапы. Вот где громадина! Урманы в своих легендах рассказывают про йотунов. Интересно, одолеет ли кто-нибудь из их коварных и вредоносных великанов обычно бурого медведя? Само собой, врукопашную.

Голова хищника возвышалась на аршин ближе к небу, чем макушка такого здоровяка, как Олаф, прими Господи душу раба твоего… Или соломенноволосый викинг уже пирует в Вальхалле, по правую руку от Отца Битв?

Снова Вратко подивился себе: отвлекся от жизненно важного, задумавшись о далеком. Парень пропустил начало прыжка. Увидел лишь, как клацнули волчьи зубы у самого горла лесного великана. Медведь отмахнулся лапой, но промазал. А волк, легко оттолкнувшись от земли, рванулся к сопернику снова, на этот раз целясь клыками в пах. От неожиданности разоритель бортей, как сказал бы скальд, согнулся и вернулся на четвереньки. Правильно. Так легче брюхо защитить. Правда, и отмахиваться от верткого врага, налетающего то справа, то слева, тяжело. Волк метался вокруг, словно серебристая молния. Показывал, будто хочет вцепиться в ухо, а сам щелкал зубами около носа медведя. Пытался обежать неповоротливого хищника вокруг, намереваясь вцепиться в окорока или, как говорят охотники-медвежатники, в «штаны». Кружил по поляне неторопливой, настороженной рысцой, заставляя бурого поворачиваться до тех пор, пока толстяк не уселся на задницу и не затряс ошалело головой.

Теперь исход стычки был предрешен. Медведь сломался, утратил волю и желание бороться за добычу. Взревев напоследок, он с позором проломился сквозь малинник, и вскоре его обиженное взрыкивание затихло вдалеке..

Серый лег на брюхо, вытянув передние лапы, уложил на них лобастую голову и замер, уставившись на человека медово-желтыми глазами. Только уши подрагивали, прислушиваясь ко всему, что происходит за спиной, в чаще леса и в зарослях кустарника.

Не голодный, что ли?

Почему же тогда дрался за добычу?

Или…

Или это не волк? Точнее, не совсем волк?

Если уж представители Благого Двора были так любезны к словену, что спасли его один раз, почему бы не предположить, что они готовы повторить подвиг? Правда, Вратко никогда не слышал, чтобы малый народец принимал личину волка. Да и о колдунах-оборотнях, добрых настолько, что выручали из беды мальчишку-чужестранца, ни одна сказка или легенда не повествовала.

Зверь лежал, не шевелясь. Даже не моргал.

Новгородец постепенно успокоился. Раз не набросился сразу, то, быть может, не набросится вовсе? Потом Вратко принялся строить различные предположения. Вдруг у волка тут неподалеку логово? Нора со щенками. Медведя он прогнал, оберегая выводок, а неподвижный человек не вызывает опасения. Но если логово, то должна быть волчица. А с чего он вдруг решил, что это волк? Самцы покрупнее… Да нет… Не похоже на волчицу.

Несмотря на бедственное положение: затекшую челюсть, врезавшиеся в тело веревки, огнем горящую рану, которая, растревоженная драками и беготней, вновь начала кровить, парень придремал. Видно, сказалась усталость. Она зачастую бывает сильнее боли, голода, страха… Проснулся, когда голова «клюнула» так, что хрустнуло в затылке.

Волк продолжал буравить его неподвижным взглядом.

«Не спится же тебе, серый! Наверняка за день выдрыхся. Нет у тебя ни забот, ни хлопот, а враги простые и понятные – сражаются честно, исподтишка не нападают, если проигрывают, то уходят, а не затаивают злобу, чтобы потом выждать удобный случай и отомстить».

Вратко перестал бояться волка. Возможно, он уже переступил черту, когда страха не остается. Дальше пугай, не пугай – все едино. Усталость тела и безразличие души. Парень засыпал несколько раз. Просыпался, оглядывал поляну и вновь засыпал. Он утратил ощущение времени и уже не мог бы ответить с уверенностью: полночь сейчас или дело идет к рассвету. В последний раз его разбудило замеченное сквозь полудрему движение.

Волк поднялся, потянулся, словно кошка, зевнул, распахнув полную острых зубов пасть. Зверь прислушался, глядя между серых буковых стволов, развернулся и ушел, махнув хвостом на прощание.

Только когда ночной страж скрылся из виду, Вратко сообразил, что луна не светит больше, а тьма сменилась серой мглой, которая позволяет все видеть, не особо напрягая зрение.

Рассвет.

Что же спугнуло волка? Эйрик возвращается? Не похоже на него. Разве что приказ хевдинга поднял викинга в такую рань и выгнал в путь, мочить росой сапоги.

Звонко треснул сучок под чьей-то ногой.

Близко… Каких-то пять—десять шагов.

Страх вновь вцепился в сердце словена когтистой лапой.

Он замычал. Если бы не кляп, то заорал бы во всю силу легких.

– Эй, Подарок, ты чего? – произнес вдруг знакомый голос.

Хродгейр? Живой? Или это морок, навьи[123] шутки?

Они вышли из-за спины, вернее из-за дерева, и обступили Вратко плотным полукольцом. Хродгейр, Олаф, Гуннар, Рагнар Щербатый, Игни и Свен. Рианна протиснулась между плечистыми викингами с такой радостью на смуглой мордашке, что новгородец в один миг осознал, кого нужно благодарить за чудесное спасение. Он замычал еще сильнее, от чего Олаф выпучил глаза:

– Эка они тебя…

Одним движением норвежец избавил Вратко от унизительного кляпа.

Со свистом парень втянул прохладный лесной воздух. Попытался выговорить хоть слово, но затекшая челюсть не слушалась – получилось лишь мычание. Как у немого. Страшновато вышло. Даже суровые викинги передернулись…

– Язык-то на месте? – осторожно поинтересовался Игни.

– Щас погляжу, – ответил Олаф. Наклонился и придирчиво осмотрел рот новгородца. – На месте…