Ричард Длинные Руки – фрейграф - Гай Орловский

— Шумил, ты жив?

Мириам и принцесса, лежа на уступе, пугливо смотрели вниз через край. Я поднялся, с трудом расправил крылья.

— А ну назад!

Их как ветром сдуло, мои крылья дрожали и потрескивали, я тяжело тащил себя наверх, словно всплывал со дна пруда с тяжелой гирей на ноге. Стена ползла вниз отвратительно медленно, у меня уже кончились силы, когда завершилась плоской площадкой. Я залез на нее, цепляясь когтями за край, и сразу распластался, переводя дух.

Мириам и Вики выглядывали из пещеры. Принцесса вырвалась из рук Мириам, подбежала ко мне и, обхватив мою голову, горько заплакала:

— Он тебя обидел? Он тебя покусал?

— Не-е-ет, — прохрипел я. — Просто я устал его лупить… Он был такой толстый…

— Зато ты победил!.. Ты замечательный!

— Да, — согласился я, — я такой…

Мириам подошла к краю и осторожно посмотрела вниз.

— Ого, отсюда он еще больше… Или это его так расплескало?.. Шумил, я думала, ты только зануда, но оказалось, что и боец… Или тебе просто повезло?

— Конечно, — огрызнулся я, — повезло… У тебя иначе и быть не может, правда?

Она вернулась ко мне, села рядом с моей головой и непривычно ласково погладила по носу.

— Прости. Сильно он тебя? Я могу тебе чем-то помочь? Перевязать?

— А ты умеешь?

— В переходе через пустыню, — ответила она, — бывает всякое. Какие только звери не нападают!

Я проворчал:

— У нас, жаб поганых, как ты говоришь, раны заживают быстро. Нам нужно только в это время не гавкать над ухом, а гладить, чесать и говорить ласковые вещи.

Мириам покосилась на принцессу, та уже давно гладит, чешет и шепчет что-то в мою ушную раковину, прижимаясь нежными пухлыми губами.

— Ладно, — пробормотала она, — пусть заживает вдвое быстрее. Но что насчет той мрази…

— Знаешь, — сказал я устало, — наблюдая за небесными светилами… да-да, драконы могут видеть звезды и днем, я одновременно успел подумать и задней левой ногой о ваших совместных проблемах… Ваш любимый ярл Растенгерк, о котором только и думаете, скачет сейчас от города в излучине реки, где двухголовая гора, по направлению к городу, где справа и слева оливковые рощи, а на востоке большое озеро…

Принцесса сделала большие глаза, а Мириам сказала с презрением:

— От города Кенерда к городу Марбелю. Тоже мне дракон, такого не знает!

— А ты знаешь имена всех муравейников в лесу? — отпарировал я. — Да еще на муравьином языке? Эх, существо… Да еще рыжее.

— А что тебе рыжая?

— Рыжие, — сказал я авторитетно, — все брешут.

Она спросила возмущенно:

— И где я тебе брехала?

— Везде, — ответил я и добавил, отсекая возражения: — И всегда. Иначе какая ты женщина?

Принцесса сказала жалобно:

— А я не брешу… Я что, не женщина?

— Нет, — ответил я со всевозможной уклюжестью дракона, — ты чудо, ты небесный цветок, ты сама мечта… какая ты женщина? Женщины — еще те звери и даже зверюки… Так вот, вас обоих ярл Растенгерк все еще интересует? В смысле, вы в него все еще влюблены безумно и страстно до глубины фибр?

Принцесса зябко передернула плечами.

— Не шути так! Мне страшно.

Я приподнял крыло, она тут же юркнула под него и прижалась ко мне всем трепещущим телом.

Мириам проследила за ней хмурым взглядом, полным тревоги и вместе с тем неудовольствия.

— Что не так? — осведомился я.

Она процедила с таким нажимом, словно грызла камни:

— Эта мразь никого из нас не интересует. Ничуть! Но я не отказалась бы увидеть его кишки на ветках. Этот гад… не должен поганить землю!

Я зевнул, натруженные мышцы ноют, но не сладко, как у набегавшегося человека, а очень даже горько и едко. Пожалуй, стоит втихую уменьшить размеры. Эти дуры не поймут, спишут на обман зрения, дескать, просто привыкли…

— Ну вы тут решайте, — сказал я, — кому на свете жить, кому умереть… вы ж такие умные!.. а я малость вздремну. Все звери спят помногу в отличие от мерзкой обезьяны и человека, которую Великий Дракон сотворил из этой обезьяны.

Глаза мои закрылись, под их чесание я провалился в тяжелый сон, но и в нем помнил, что спать надо тихо, не дергать задними лапами, а то ненароком размажу этих существ по камням…

Глава 10

Долгое время высадившиеся на берег племена варваров управлялись ярлами и конунгами. Потом, когда завоевание Гандесгейма было завершено, постепенно конунги стали именоваться королями, а ярлы так и остались ярлами, но теперь они все были в подчинении королей. А те ярлы, у которых хватило сил отстоять захваченные земли от соседей, тоже провозгласили себя королями.

Когда наконец завершилось упорядочивание, на земле Гандерсгейма существовало не меньше ста семидесяти королевств.

Я открыл глаза, даже во сне создаю государство, я же государственник, по крайней мере — сейчас, сперва не поверил ощущениям, очень медленно приподнял крыло. Принцесса и Мириам, обнявшись и поджав ноги, мирно спят, прижавшись к моему боку. Лицо принцессы нежное и мечтательное, пухлые губы стали еще крупнее и просто просятся, чтобы их накрыл мужской твердый рот и смаковал нежность и чистоту, а Мириам раскраснелась, во сне это очень красивая молодая женщина, с высоко поднятыми скулами, решительно очерченным подбородком и стильно запавшими щеками.

Я некоторое время любовался обеими, такие разные, но трудно сказать, какая красивее, обе прекрасны, наконец осторожно вытянул голову и тихонько дунул особым образом на приготовленный с вечера шалашик из сухих поленьев.

Дрова зашатались, но устояли, а оранжевый огонек охватил бересту в самом низу и начал робко лизать, как щенок руку хозяина.

Пламя начало разгораться, веки Мириам дрогнули, приподнялись, открывая удивительно крупные серые глаза, просто волшебные в своей необыкновенности.

— Доброе утро, — сказал я негромко, — Мириам Сероглазая…

Она осторожно освободилась из рук принцессы, та тут же сонно вцепилась в мою шерсть и зарылась в нее лицом.

— Что это ты вчера съел? — пробурчала она тихо. — Или тот дракон тебе по голове сильно стукнул?

— Нельзя вспоминать о твоем прозвище? — переспросил я. — Красивые у тебя глаза, Мириам. Не захочешь, так сами напомнят. Просто необыкновеннейшие…

Она старалась смотреть зло и непримиримо, но в некий миг растерянности в глубине глаз проглянула другая женщина: тихая, ласковая, нежная, стремящаяся к такой же ласке и ответной любви, но тут же незримая стена в ее глазах разгородила нас, и на меня с вызовом смотрела прежняя гордая и высокомерная дочь степей.