Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра

В Лхасе и в Шигадзе никто не догадывался о бегстве Таши-ламы. Когда чиновник, посланный в Ташилумпо, обнаружил, что Пенчен-римпоче нет ни там, ни в одном из его дворцов, расположенных в окрестностях города, триста солдат[160] во главе с депёном[161] устремились в погоню за именитым беглецом.

Но уже было потеряно много времени. Когда солдаты добрались до китайской границы, которую не имели права переходить, Великий лама и его сторонники находились уже далеко.

Само собой разумеется, восточные люди не могли просто излагать факты, как я их пересказала. Бегство Таши-ламы произошло совсем незадолго до моего прибытия в Лхасу, но уже приобрело легендарный характер.

Одни утверждали, что, покидая Шигадзе, Великий лама оставил там свой фантом, похожий на него как две капли воды, который вел себя точно так, как он, и поэтому те, кто не был посвящен в эту тайну, даже не подозревали о его отъезде. Как только Таши-лама оказался в безопасности, фантом улетучился.

Другие толковали чудо иначе. По их мнению (таких людей было большинство), сбежал в Китай не лама, а его двойник, в то время как подлинный Пенчен-римпоче по-прежнему оставался в Шигадзе и был невидимым для своих врагов, но его верные подданные и набожные паломники, почитавшие Таши-ламу, могли его видеть.

Будучи в Темо, я не знала ничего, кроме того, что Пенчен-римпоче покинул Шигадзе и его преследуют.

Размышляя об этом странном событии на пути к Брахмапутре, я неожиданно припомнила один случай.

Два с лишним года тому назад, когда я жила в Жакиендо[162], один бард из провинции Кхам исполнил для меня известное эпическое сказание о короле Гезаре де Линке. За те шесть недель, что мы общались, этот человек ознакомил меня с очень древними предсказаниями о приходе воина-спасителя, который внезапно появится в «Северной стране», — его ждали все тибетцы. Одно из пророчеств гласило, что, прежде чем явится этот мессия, Таши-лама покинет Тибет и отправится на север.

Я слушала его крайне недоверчиво и спросила в шутку, сколько веков должно миновать, прежде чем произойдет это событие. В ответ певец, в высшей степени загадочный человек, убежденно заявил, что я своими глазами увижу, как исполнится предсказание, и это случится раньше чем через два с половиной года.

Второе пророчество показалось мне еще более невероятным, чем первое, и даже совершенно бессмысленным. Между тем я оказалась в Темо, в глубине Тибета, где узнала о бегстве духовного наставника Ташилумпо в северные просторы, и со времени, когда бард рассказал мне о предсказании, до отъезда Пенчен-римпоче прошло два года и один месяц.

Странное совпадение, если не сказать больше! Как я должна была это понимать? Что, если вскоре последует приход мессии?.. Неужели этот герой объявится в мистической стране Шамбале[163] и, собрав, как гласит предание, огромную армию «беспощадных и непобедимых» солдат-великанов, объединит всю Азию под единым началом? Быть может, это только мечта, но на Востоке об этом мечтают миллионы людей.

Покинув Темо, мы направились к песчаным берегам Брахмапутры. От величественной реки и окружавших ее высоких гор веяло глубоким покоем и миром; казалось, что над ними не властно время. Безмятежность овладела моей душой, и все страхи, тревоги и волнения за будущее улетучились — я почувствовала, как они растаяли в этой бесконечно спокойной атмосфере.

Мы перешли на неторопливый шаг: вокруг было столько интересного, столько надо было записать! Так, по той же дороге шествовали многочисленные отряды паломников Бонпо, совершавших обход горы Конг-бу-бон-ри[164], которая считается в их религии священной.

Бонпо — это приверженцы религии, преобладавшей в Тибете до введения буддизма. Возможно, первоначально их вера была почти такой же, как и шаманистов[165] Сибири, но это невозможно проверить, ибо в те времена, когда к учению Бонпо еще не примешался буддизм, в Тибете, по всей видимости, не было письменности. Больше я не могу задерживаться на этой теме.

Множество паломников совершали обход святой горы, падая ниц на каждом шагу: они вытягивали перед собой руки, ложились ничком на землю, проводили ногтем линию, соответствовавшую длине их тела, затем поднимались и перемещались на длину прочерченной линии, снова падали, отмечая точку, до которой доставали их пальцы, и так продолжалось на протяжении нескольких километров.

Я неохотно покинула берега Брахмапутры и, поднявшись вверх по течению реки Жьямда, осмотрела по дороге Пу чунг сер кюи лаханг — небольшой храм с позолоченным куполом, в котором находится золотой алтарь.

По мере продвижения по долине я видела, какое запустение царит в этих краях. Опустевшие дома разрушились, сорные травы и лес вновь завоевали некогда распаханные и возделанные земли. Когда-то на дороге, проходившей по левому берегу реки, стояли китайские наблюдательные пункты. Кое-где и теперь виднелись высокие полуобвалившиеся сторожевые башни, вокруг которых обосновались крестьянские семьи, большей частью смешанные: они состояли из отца-китайца и матери — уроженки Тибета. Теперь по безлюдной дороге рыскали лишь лихие разбойники, спускавшиеся с гор, которые я собиралась преодолеть до встречи со странствующим гомпченом. Крестьяне из окрестных селений настоятельно советовали нам перейти через реку и подняться вверх по правому берегу; хотя этот путь был более длинным, местность, через которую он пролегал, была несколько более заселенной и более безопасной. Однако и там находилось не много селений. Миновав Чемадзонг, мы почти все время следовали через безлюдные леса.

На этой дороге я встретила двух беспомощных странниц, напомнивших мне умирающего человека, которого я видела близ Ха-Карпо в начале своего путешествия.

Одна из женщин, несмотря на наши настоятельные просьбы и небольшое количество денег, которые мы ей дали, отказалась от предложения отвести ее в соседнюю деревню, где она могла бы найти приют, и принялась разводить огонь под деревьями, на обочине дороги. Йонгден собрал множество веток и поленьев, сложил их возле странницы, и мы отправились дальше.

Я несколько раз оборачивалась, надеясь, что она нас позовет, но женщина хранила молчание. Обернувшись в последний раз, я увидела, что она неподвижно сидит возле кучки дров. Тонкий столб голубоватого дыма, поднимавшийся в быстро сгущавшемся сумраке, наполовину скрывал ее и, казалось, был символом угасающей жизни.

Вторая паломница лежала под крошечным навесом из веток, который соорудил для нее некий сердобольный крестьянин. Возможно, его милосердие этим и ограничилось и он не захотел поместить в своем доме больную, но возможно, она, как и предыдущая странница, предпочитала одиночество и спокойствие на лоне природы. Она лишь сказала мне, что из соседней деревни ей ежедневно приносят еду.

Возле женщины сидела маленькая собачка, которая охраняла ее, как могла. Как только кто-нибудь появлялся, она принималась яростно лаять и пыталась напугать того, кто приближался к ее хозяйке. Верный песик был поистине трогательным.

В данном случае я тоже не смогла ничем помочь: лишь дала немного денег и пошла своей дорогой… «Идти своей дорогой» — не это ли мы вынуждены делать каждый день, хотя наши сердца обливаются кровью, но мы бессильны облегчить страдания бесчисленных горемык, лежащих вдоль дорог во всех уголках мира.

Жьямда считается в Тибете крупным городом, но это самая обыкновенная деревня. Лишь местоположение на перекрестке двух важных трактов — главной дороги из Лхасы в Чамдо и дороги, спускающейся к Брахмапутре, — придает ей значимость торгового и, возможно, стратегического центра. Несмотря на то что долина, где расположена Жьямда, находится на высоте 3300 метров, климат здесь довольно теплый. Мой термометр показывал в январский полдень 18 градусов выше нуля.