Сборник Наше отечество - Опыт политической истории (Часть 2) - неизвестен Автор

По воздействию на политическую жизнь страны Шахтинское дело вряд ли уступало проблеме хлебозагото

вок. Оно действительно помогло выдвинуть кровавый тезис о том, что по мере продвижения к социализму сопротивление врагов Советской власти будет расти, классовая борьба будет обостряться. Значит, репрессии неизбежны. Взаимосвязь чрезвычайных мер в экономической сфере и политической жизни получала свое обоснование. Зерна падали на подготовленную почву.

Аппарат тонко улавливал характер перемен. Именно в 1928 г. заместитель наркома рабоче-крестьянской инспекции РСФСР Н. Янсон направил Генеральному секретарю письмо. В нем четко излагались предложения о массовом применении труда заключенных на земляных работах, на стройках, особенно в отдаленных районах. Центральное место занимала мысль об использовании осужденных на заготовках леса, экспорт которого давал столь необходимую валюту. Поистине зловещим выглядит в письме то место, где говорится о развертывании лагерей на 1 млн. человек. В тексте они названы "экспериментальной емкостью".

Что и говорить: документ страшный и симптоматичный. Посмотрите еще раз. Письмо составляет не работник судебных органов, ГПУ и т. п., а один из руководителей рабоче-крестьянской инспекции. Отправляет его не в Совнарком или ЦИК СССР, а Генеральному секретарю ЦК ВКП (б). Здесь все казалось перевернуто вверх ногами. Однако никакого театра абсурда нет, ибо все делалось по правилам того времени. Можете не сомневаться, Сталин одобрил действия Янсона (вскоре тот станет наркомом юстиции РСФСР); идея создания "экспериментальных емкостей" быстро получит достойное развитие. В частности, экспорт деловой древесины увеличится с 1 млн. кубометров в 1928 г. до 6 млн. кубометров ежегодно в первой половине 30-х годов.

Мы никогда не узнаем, подсчитывал ли Янсон экономическую эффективность своего предложения, родившегося одновременно с тезисом о неизбежности обострения классовой борьбы. А может, предложение было инспирировано. Случалось ведь и такое. Чего не делали ради светлого будущего... Судьба же самого Янсона известна. "Эксперимент" с "емкостями" коснулся и его. В 1938 г. старого большевика расстреляли. Разумеется, не за письмо десятилетней давности.

Возвращаясь к 1928 г., добавим: Сталин извлек выгоду даже из такой акции, какой была ссылка Троцкого в Алма-Ату и высылка группы его активных сторонников

(почти 30 человек). В контексте общего поворота к чрезвычайным мерам разгром левой оппозиции как бы подкреплял тезис о неизбежном обострении классовой борьбы, о переходе в стан противника тех, кто отрицает возможность строительства и победы социализма в одной стране, рушит единство партии, идет на ее раскол во имя личных амбиций.

Вскоре многие вчерашние фракционеры полностью признали свою неправоту и подали заявления с просьбой о восстановлении в ВКП (б); крах левой оппозиции как политической силы стал свершившимся фактом. Наибольший резонанс имело возвращение в партию Пятакова и назначение его торговым представителем СССР во Франции. Всем инакомыслящим предлагалась своего рода дилемма: Алма-Ата или Париж.

Нет, не случайно упомянутые акции проводились одновременно. И изучать их тоже следует комплексно. Переплетаясь между собой, усиливая друг друга, они качественно меняли общественно-политическую жизнь всех слоев населения в городе и деревне. В массовом сознании миллионов людей нарастало ощущение коренных перемен, начавшихся в обществе.

Если мы с учетом этих обстоятельств еще раз обратимся к литературе о хлебном кризисе (о нем пишут больше всего), то увидим излишне одностороннее увлечение темой. Превалирует рассказ о репрессивной политике не только по отношению к кулаку, но и к среднему крестьянству, суммируются сведения о массовых обысках, арестах, изъятиях даже семенного зерна, скота, инвентаря. Так было в Сибири, где побывал генсек, это же происходило на Урале (здесь пребывание Молотова обернулось отстранением от работы 1157 человек). На Северном Кавказе за период с января по март 1928 г. было осуждено по обвинению в сокрытии хлебных запасов и спекуляции 3424 работника, в Сибирском крае -- 1589 и т. д.

До конца 80-х годов подобные сведения лишь случайно могли появиться на страницах советской печати. Даже во времена хрущевской оттепели аграрники не успели выпустить обобщающие труды по истории коллективизации. Поэтому легко понять нынешнюю тягу исследователей к статистике, к выявлению цифровых показателей трагической судьбы отечественной деревни. Но не менее важно обратить внимание и на степень организованности тех мероприятий, которые обрушились тогда на деревню.

Перед нами подшивка газет, выходивших в Казахстане в те дни. Читаем одну из них: "Кулак и спекулянт самые злейшие и самые опасные враги. В борьбе с ними не может быть никаких церемоний... Мы не можем сейчас допустить, чтобы кучка отъявленных врагов Советской власти набивала себе карманы, играя на срыве хлебозаготовок". Сразу же оговоримся. Наше внимание привлекло не содержание заметки, а дата выхода газеты "Советская степь" --17 января 1928 г. Сталин еще не доехал до Сибири, Молотов -- до Урала, а зарницы поворота к чрезвычайщине уже полыхают, в частности, в далеком Казахстане. Значит, директивы из Москвы получены, в том числе датированная 6 января 1928 г. и подписанная Генеральным секретарем. Призыв к насилию подхвачен. Вот заголовки, типичные для газет: "Кулак вредит бедноте", "Кулак скрывает хлеб", "Шакалы Голодной степи" (начался суд над байско-кулацким товариществом "Земля и труд"); "Кулаков и баев выбросили вон"; "Удары по вредителям заготовок"...

Так изо дня в день печать, партийные организации формировали образ врага. Результат не замедлил сказаться. Вскоре та же "Советская степь" поведала о завершении конфискации в Актюбинском округе. Здесь "У 60 баев-полуфеодалов" кроме скота были изъяты "сельхозинвентарь и разное имущество, как-то: юрт 16, землянок 11, сенокосилок 6, конных грабель 4, лобогреек 7, ковров 26, кошм 26 и т. д." И не заметила редакция того, сколько "эксплуататоров" жили в землянках; лишь немногие из них имели... сенокосилки, конные грабли, ковры да кошмы. Зато секретарь крайкома Компартии Казахстана Ф. И. Голощекин писал в газету "Правда": "Вся кампания проводилась казахской частью нашей организации. Казахские коммунисты выдержали революционный экзамен, твердо стояли на революционном посту".

Через четыре года Голощекин доведет практику насильственных изъятий скота, имущества, продовольствия до "совершенства". В Казахстане начнется страшный голод, последствия которого сказываются поныне. Достаточно сказать, что в 1932--1933 гг. численность коренного населения сократилась примерно на 1,1 млн. человек, а всего умерло около 1,7 млн. жителей республики. Но это произойдет потом, а в 1928 г. еще только накапливается опыт, формируются кадры, складывается психология, без которых массовый произвол невозможен.

Причем на местах неизменно находились работники

аппарата, группы людей, склонные к забеганию вперед, к выдвижению задач, для решения коих не было ни сил, ни условий. Что, например, побудило руководителей Компартии Казахстана выдвигать требование конфискации 1500 хозяйств? ЦК ВКП (б) не поддержал. Как говорил Голощекин, "ограничил нас". Цифру снизили до 700. Но середняки уже были напуганы, продавали скот, готовились к откочевкам. Пришлось официально заверять население, что слухи распускают провокаторы, раскулачивания не будет, а конфискация коснется лишь крупнейших баев".

Не будем, однако, во всем винить местный аппарат.

Изучая документы тех лет, нельзя не увидеть, как сверху во всех республиках и областях вполне целенаправленно поддерживалась линия на скорейшую ликвидацию частного капитала и остатков эксплуататорских классов. Кулаки, нэпманы, баи, баи-полуфеодалы -- все они считались злейшими врагами социалистического строительства. Даже на партийных съездах и совещаниях звучали призывы бороться с ними не с помощью законов, а с учетом революционной целесообразности. Тезис об обострении классовой борьбы разжигал страсти, толкал к немедленным действиям, гарантировал поддержку государства. Было бы ошибкой не замечать и глубокой тяги значительной части крестьян к коллективному хозяйству. В итоге политика проведения чрезвычайных мер встречала в деревне не только сопротивление, но и определенную поддержку.

И все же решающую роль в проведении такой политики сыграла партийная дисциплина, скреплявшая собой действия сотен тысяч коммунистов города и деревни, прокуратуры и суда, местных советов, милиции и армии. Вот где проявлялась подлинная сила аппаратного режима, который охватывал собой в равной мере и номенклатуру, и всех, кто работал в крайкомах, губкомах, районных комитетах, непосредственно в первичных организациях.

С высоты 90-х годов несложно говорить о противоречиях такой системы, самого образа жизни правящей партии, об извращениях и прямом обмане, которые высшие органы ввели в повседневную практику задолго до конца 20-х годов. Но разве будущие лидеры так называемого правого уклона не знали в свое время о существовании "тройки" в составе Политбюро? Позднее все они были членами "семерки", тайно организованной для отсечения Троцкого. Или Бухарин забыл, как вместе с Преоб