Александр Беляев - Зеев Бар-Селла

Заседание Рев. военного совета было окончено, и Качинский, летя уже над территорией Венгрии, принял участие в заседании правительства.

Это заседание было более продолжительным. Надо было решить вопросы об организации всемирного союза советских социалистических республик. Однако и этот вопрос в общих чертах был решен скорее, чем можно было предполагать. Конституция СССР давала уже готовые формы. Нужно было лишь разослать соответствующие мыслепередачи.

— Работы еще много, бесконечно много, — мысленно говорил Качинский Дулову, — организовать единое мировое хозяйство, единую трудовую коммуну. Но при помощи нашего орудия — мысли, не знающей преграды, мы справимся и с этим!

Еще несколько часов полета, и гиперавион опустился на московском аэродроме. Когда путники сошли на землю, Качинский передал Штирнеру мысль, положив ему руку на плечо:

— Когда-то был такой человек по фамилии Штирнер. Он хотел стать властелином мира, пользуясь орудием мыслепередачи. Он был раздавлен тяжестью задачи, непосильной для одного человека. Однако владыка мира есть: он победил этот мир и будет отныне им править на основах справедливости и равенства.

— Кто этот владыка? — подумал Штирнер.

— Владыкой мира стал Труд! — вслух проговорил Качинский».

Такая вот утопия… Вражеских солдат без нужды не убивают. Казалось бы, понятно: солдаты — люди подневольные, а во всем остальном — братья по классу!.. Но Реввоенсовет свое милосердие объяснил иначе: «…зачем истреблять без цели столько рабочих рук?»

Такая же судьба ждет и классовых врагов: «…среди них тоже есть дюжие ребята. А для дюжих рук всегда найдется работа. <…> Неплохо, если они поработают на шахтах, — нам нужно много угля».

Несмотря на венчающую роман цитату из «Интернационала» («Владыкой мира станет труд!»), социалистической моралью здесь и не пахнет — так смотрит на людей рабовладелец.

А вот некоторые детали предыдущей главы — визит Качинского, Дулова и Штирнера-Штерна к Эльзе Глюк-Беккер. Вначале о встрече с ними рассказывает глуповатая Эмма Фит:

«— „Надеюсь, что мы вас ничем не побеспокоим“, — сказал Штирнер, то есть Штерн, — сохрани бог, если я ошибусь при них! — „но если среди ваших слуг есть туземец, знающий местность, мы будем очень просить вас одолжить нам его в проводники на день-два“. — Так и сказал „одолжить“, как вещь… — и Эмма рассмеялась».

Зная, что читатель может быть невнимателен, Беляев заставляет персонажей сцену повторить:

«„А вас мы побеспокоили потому, — продолжал он (Дулов. — З. Б.-С.), — что не хотим своим прибытием в городок возбуждать лишний шум. Толпа зевак всегда мешает. И мы решили завернуть в ваш залив. — Дулов протянул руку к берегу. — Жить мы будем в палатке. Вас же мы будем просить только об одном: если среди ваших служащих имеются туземцы, одолжите нам парочку в качестве проводников“.

Эмма многозначительно посмотрела на Эльзу. как бы говоря: „все так, как я говорила: одолжите парочку проводников“».

Итак, один рабовладелец обращается к другому с просьбой одолжить на время парочку говорящих орудий — рабов.

Через три года в книге вместо «одолжить нам» и «одолжите нам парочку» будет написано: «разрешите нам взять» и «разрешите использовать их», а от смешков и многозначительных взглядов Эммы не останется и следа.

Но пока еще не весь мир попал в рабство, приходится упражняться в демагогии:

«— С тех пор, как в руках нашего правительства оказалось новое могучее орудие, все буржуазные государства стали готовиться к борьбе с нами. Мы оставались верны нашей миролюбивой политике и не выступали зачинщиком…»

Но война уже разразилась и притворяться нужды нет:

«— Тут были и другие причины, — усмехнулся Дулов».

Причины понятны: войну за мировое господство можно начинать, когда сокрушительного нового оружия произведено достаточно.

Дулов — честный циник, а Качинский все еще болтает о юридических приличиях:

«— Ну, конечно, — ответил Качинский, — как бы то ни было, не мы первые бросаем вызов».

А теперь о целях войны… Когда Штирнер попытался подчинить людей своей воле, против него поднялись все государства мира. А здесь одно государство угрожает всем людям кастрацией мозга («убьем не физически, а только часть их сознания»), чтобы всех превратить в покорный и безопасный рабочий скот.

Оттого-то и ходит Дулов в авторах проекта — так называемая «мягкая» дрессировка по Дурову предусматривала непременное предварительное «обезволивание».

Как уже было сказано, в издании 1929 года конец изменен. В чем причина — фантазии Беляева стали воплощаться в реальность и телепатия попала под надзор цензурного ведомства? Тогда проще, наверное, было бы вовсе роман не печатать… Или нравы смягчились и то, что спокойно читалось в 1926 году, три года спустя стало коробить редакторов?

В поисках ответа еще раз взглянем на повествование 1926 года: московская экспедиция по отлову диких животных прибывает в Африку, Штирнер встречается с Эльзой Глюк и очищает себя от подозрений в убийстве банкира, на следующее утро Эльза с москвичами должна отправиться в джунгли… А утром всё — джунгли, Эльза, Штирнер — летит к черту: война!

А что мы читаем в 1929 году? Африка, москвичи, Штирнер, Эльза, очищение от подозрений, на следующее утро экспедиция уходит в джунгли, где Эльзе демонстрируют телепатическую охоту, когда обезволенный зверь сам залезает в клетку… Затем прощание, яхта со зверями и экспедицией скрывается за горизонтом…

«Эльза долго не могла уснуть в эту ночь. А когда под утро она задремала, то ей казалось, что она услышала голос Людвига, который звал ее.

— Да, да, милый Людвиг! — прошептала она сквозь сон.

Но Эльза ошиблась.

Не Штирнер, а Штерн думал в это время о ней.

Штерн сидел на палубе яхты, под южным звездным небом, на низком плетеном стуле, облокотившись на голову спящего льва. Луна уже зашла, от воды тянуло предутренним свежим ветерком, а он все еще не спал и думал о фрау Беккер, живущей в одиноком домике на берегу океана.

Мерная волна укачивала. Штерн склонил голову на косматую гриву льва и незаметно уснул.

Первый луч солнца осветил их — человека и льва.

Они мирно спали, даже не подозревая о тайниках их подсознательной жизни, куда сила человеческой мысли загнала все, что было в них страшного и опасного для окружающих».

Таким образом, тема, заданная в начале романа — безответная любовь Штирнера к Эльзе, получает свое завершение: то, в чем не преуспел высокомерный эгоист Штирнер, удается простому человеку Штерну. Иначе говоря, начало и конец романа связывает единая сюжетная линия.