Последний гетман - Аркадий Савеличев

– Я, пожалуй, в соседней комнате побуду? Алексей согласно кивнул, будто предвидя щекотливость разговора.

Дружба дружбой, но Воронцов явно спешил и долго рассиживаться не собирался. После первого бокала и после первых дворцовых сплетен несколько неуклюже раскрыл цель своего визита:

– Скучаете? Как не скучать по смерти такой богоугодной Государыни… Чай, вы ведь повенчаны были?

Не отвечая на последний вопрос, на первый Алексей ответил со вздохом:

– Скучаю…

– Плохо, когда Бог не оставляет нам деток… – Воронцов тоже вздохнул. – Они ведь наследники наши?

Разговор о наследниках был слишком прозрачен. Будь у Елизаветы Петровны наследники – разве Екатерина Алексеевна имела бы право на трон?

От вкрадчивого вопроса старого канцлера что-то грохнуло в соседней комнате. Воронцов отстранил ладонью закрывавший ухо парик, Разумовский чертыхнулся:

– Вроде вышколил слуг, а они… ч-черт!… вечно не вовремя уборку затеют!

Благостную тишину все-таки расстроило. Старые други некоторое время сидели молча, вперившись на огонь. Затем Алексей встал, достал спрятанный под нагрудным крестом золотой ключик и отпер неприметную для стороннего глаза боковую дверцу бюро. Маленькая, осыпанная бриллиантами шкатулка явилась. Тот же ключик, с тем же вздохом, повернулся. Близко бюро стояло, боковым взглядом Воронцов видел: в золотой парче сверток, перевязанный красной лентой, со свисавшей, знакомой печаткой…

Алексей подержал на ладони парчовый пакетец, поцеловал и швырнул в огонь, едва слышно прошептав:

– Прости, Елизаветушка…

Старое, лисье ухо канцлера расслышало эти слова. Задерживаться не имело смысла.- Вижу, нездоровится вам, Алексей Григорьевич. Как-нибудь в другой раз по-стариковски посидим…

Благопристойно откланялся граф Воронцов, благопристойно же проводил его до двери и граф Разумовский. Лишь третий граф вылетел из боковых дверей ошарашенно:

– Ты с ума сошел?!

Он даже схватил кочергу, норовя ворошить пепел.

– Поздно, братец, поздно…

– Глупо, ох, глупо!

– Мудро, братец, мудро…

Больше ни о чем не говорили. Пиши венгерское, а потом и петровскую.

Водочка петровская очень хороша во всякой горести!…

V

На седьмой день нового воцарения отпал «Император всея Ропши» Петр Федорович; отпали, пропали в огне мнимые ли, сущие ли наследники Елизаветы Петровны; но оставался еще Иоанн Антонович, сущей тенью пребывающий в Шлиссельбурге.

Императрица Екатерина Алексеевна знать не знала, что эта прошлая тень тревожила и Елизавету Петровну, и Петра Федоровича, а знавшие о том братья Разумовские ум имели, не выставляли свое знание. Но тревога царская была одна и та же: не может существовать самодержавие при многих Императорах… С первого дня своего вступления на престол думала о том Екатерина Алексеевна. И дума ее опять же уперлась в графа Разумовского – Кирилла, поскольку он-то представлялся ей самым надежным.

Этому предшествовала странная стычка между Григорием Орловым и Кириллом Разумовским.

Был, как обычно, небольшой обед в кругу самых близких людей. Ну, там княгиня Дашкова, оба брата Орловых, гетман Разумовский – семейный в общем-то обед. Чем ближе дело подходило к коронации – а она назначилась на первые числа сентября, – тем уже становился круг друзей. Кто возгордился наградами, кто зажирел на подарках, а кто и в обидах пребывал. Обычная придворная история. Екатерине некогда было во все тонкости вникать; одно понимала: с коронацией не шутят, как шутил Петр Федорович, за полгода не удосужившийся вздеть на голову корону. И потому это был, вероятно, последний обед перед поездкой в Москву. Он прошел бы как всегда, не перепей Григорий слишком много. Тут налетело на него прежнее сумасбродство. Бахвальство, хвастовство, непомерное выпячивание своих заслуг. Кирилл Разумовский похмыкивал, своих заслуг не выпячивал. Алексей Орлов, прощенный и даже повышенный в чине, в обнимку посиживал с гетманом, Дашкова туда-сюда метала колкие взгляды, она же, хозяйка стола, и за весельем показным пребывала в заботах. Кто мог знать ее мысли? Очнулась, когда Григорий Орлов стал уж слишком томно посматривать в ее сторону и говорить:

– Как хотите, а гвардия в моих руках. Вот они, – насмешливо указал на обнимающихся друзей, – ревниво отрицают сие – что с того! Брат да сват – здесь не указ. Гвардия понимает, ваше величество, – тот же томный взгляд в другую сторону, – что вы сделаете все, что я скажу. Женская душа – мягкая. Захочу – и через месяц-другой и вас можно свергнуть с престола…

Иногда Григория заносило, но тут было уж слишком. Вызов не только Екатерине, но и мужчинам. Разумовский набычился сильнее обычного и, упреждая Екатерину, по своей привычке хмыкнул:

– Як говорят хохлы, горазд брехать! Разумовскому тоже прощалось многое, но все-таки офицер офицера обвинял публично в брехне, да еще при Государыне. Орлов взвился:

– Меня подозревать?.. Как изволите понимать, гетман?

– Да так и понимать, – не шелохнулся Разумовский. – Случись такое, мы с твоим братом, – он крепче сжал плечо Алехана, – тебя через неделю же и повесим. Унижаешь ты, братец, нашу Государыню, своими глупыми речами ниц роняешь. И терпеть-то тебя не-можно!

Поскольку Григорий Орлов вскочил и через стол рванулся к Разумовскому, тот привстал, выставив навстречу кулаки, все это под визг княгини Дашковой, под звон падавшей посуды. Могла веселая драчка в императорских покоях произойти – но Алехан!… Он встал между Разумовским и Орловым – и отвесил славную братнюю оплеуху со словами:

– А пока граф Кирила натягивал веревку, я бы тебя за ноги попридержал…

Под взвизги Дашковой было самое время вмешаться Екатерине:

– Право, я вас всех троих на гауптвахту отправлю! Пьяны-пьяны, а очнулись:

– Ваше величество, да мы что…

– Да я пошутил…

– Дамы сами разберемся…

Она и повелела разобраться и впредь таких глупостей не говорить.

Но разве мысль об Иоанне Антоновиче – не та же глупость? Тот же Панин, тот же Воронцов, уладивший дело с Алексеем Разумовским – не подталкивали Екатерину? Ей надлежало как-то устроить свою человеческую судьбу. Она – не Елизавета Петровна, которая могла и невенчанной править, она – иностранка, не имеющая российских корней.

Вот откуда явилась и стала сгущаться мысль о возможном венчании с Иоанном Антоновичем, которому к этому времени было уже двадцать два года. Разница в возрасте? Эка беда! Была же дерзкая фанаберия Петра Великого – повенчать тринадцатилетнюю дочь Елизавету с пятилетним французским принцем Людовиком, будущим королем? Придворные браки – не посиделки на деревенской завалинке; это «государственный политикёс», – утверждали толпившиеся вкруг трона великочиновные доброхоты.

В конце концов и Екатерина Алексеевна, уставшая от казарменных шуток Григория Орлова, стала склоняться к тому же самому. Смотрины? Да!

Кому она могла довериться? Само собой, только Кириллу Разумовскому, воздыхателю вечному и верному; он не проболтается хотя бы потому, что на ответный шаг надежду потерял, а в сторону отойти не может. Бедный, бедный Кирилл!… Странной жалостью его жалела – была ведь помоложе, а жалость являлась истинно материнская. В ее власти было – турнуть куда подальше гетмана-воздыхателя, даже за окрайную Украину. В таких случаях, не желая намертво казнить, ссылали послом, чтоб поохладилось слишком горячее сердце. Как Сергея Салтыкова, например; время прошло, юно-красивый граф остепенился, женских телес накушался, кой-где и детишек разбросал – как не сказать спасибо прозорливой Елизавете Петровне?

Но ехать прямиком в Шлиссельбург Екатерина не решилась. Она, конечно, не знала о похождениях бывших Государей, да и об участии в том братьев Разумовских, но по наитию какому-то решила так. Будучи теперь командиром Преображенского полка, послала доверенного офицера с запечатанным Императорским приказом: привезти узника номер один в имение Мурзинку, подле Петербурга. Оно было пожаловано когда-то Елизаветой Петровной в личное пользование Великой Княгине. Почему бы княгинюшке, ставшей Императрицей, не навестить свое именьице?

Некое лукавство, а все остальное – как и при прежних Государях: таинственность и внезапность. Кириллу Григорьевичу прислали придворную карету, когда он собирался в Академию, навестить болящего Михаилу Ломоносова. Сколько еще протянет старик… ведь несколькими годами старше президента. Но титул – «старик» – уже закрепился за профессором. Чего в том плохого? Плохо было лишь то, что посещение опять откладывалось.

– Прости, старина, – про себя пробормотал, – как-нибудь потом…

Следовало поспешать во дворец – Екатерина все еще жила в старом, бревенчатом Летнем, не жалуя новый, Зимний. Присланная карета пристала к другой, тоже весьма скромной, без всяких гербов. Разумовский предчувствовал это событие и сейчас верно угадал: едут не иначе как к «узнику номер один!» Видно, улыбка была на лице – не та ли каретица, в которой они с Петром Федоровичем катили к Шлиссельбургу? – видно, забыл некие приличия, когда шумно полез в карету. Из глубины голос Екатерины отрезвил: