Последний гетман - Аркадий Савеличев

– Ваше величество!…

– …не забывайте, что!…

– …мы первые присягнули вам!…

– …вы к нам же первым и приехали!…

Не надеесь даже на такого человека, как граф Разумовский, Екатерина с помощью ночных горничных быстро опять натянула на себя Преображенский мундир и вышла на крыльцо. Разумовский посторонился, пропуская ее вперед. Встретили ночные, ликующие крики:

– Матушка наша!…

– .. умрем за тебя!…

– …подтверди, что мы самый любимый полк!… Внутренне ругнула Екатерину Дашкову, которая уговорила обрядиться в Преображенский мундир. Общую славу каждый тащит на себя как изодранное одеяло… Но говорить надо другое:

– Ребятушки, я ваша, ваша! Спасибо за службу, спасибо за верность! Вы впереди всей гвардии! У вас такой славный командир!…

Повинная голова графа Разумовского маленько встрепенулась. Как и во время присяги, он встал на колено, а маленькая ручка легла на его светлый парик. Этот жест вызвал уж совершенно оглушительный взрыв восторга. Сквозь бессвязный ор и успокоительное прорвалось:

– Спокойно почивати!…

– …мы на стороже!…

– в трезвой дисциплине пребываем!…

Рядовой гвардеец, впоследствии знаменитый пиит Гавриил Державин не зря же вспоминал:

«Кабаки, погреба и трактиры, для солдат растворены: пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось. В полночь на другой день с пьянства Измайловский полк, обуяв от гордости и мечтательного своего превозношения, что Императрица в него приехала и прежде других им препровождаема была в Зимний дворец, собравшись без сведения командующих, приступив к Летнему дворцу, требовал, чтоб Императрица к нему вышла и уверила его персонально, что она здорова; ибо солдаты говорили, что дошел до них слух, что она увезена хитростями прусским королем, которого имя всему российскому народу было ненавистно».

Ну как, при такой-то верности, воспретить гульбу?!

Конца не предвиделось. Сенат не успевал собирать жалобы купцов и торговцев, пограбленных в роковую ночь, один только купец Дьяконов подал челобитную на 4044 рубля… А всего-то в Сенат нанесли бумаг на 24 331 рубль…

Самая жестокая баталия с Фридрихом обошлась бы подешевле.

II

Но не это удручало: Кирилл Разумовский не узнавал прежней Великой Княгини. Став Императрицей, она оказалась в странных сетях. Никакой казны не хватало, чтоб удовлетворить все действительные и мнимые претензии участников переворота; они кружили, как стадо гиен над поверженной ланью. Им бросали жирные куски – по пятьсот, восемьсот, по тысяче душ; они рычали – мало, мало, мало!… Денежные награды: по десять, двадцать, тридцать тысяч рублей – хотим больше, больше, больше!… Даже секретарь Григорий Теплов, отшатнувшись от своего гетмана, ухватил двадцать тысяч под мурлыканье указов и манифестов, которые сочинял действительно в поте лица. Княгиня Екатерина Дашкова, возомнившая себя главой переворота, получила орден Св. Екатерины и знатную денежную награду. Все трое Орловых получили по восемьсот душ крестьян, Алексей и Федор вышли из дворца с Александровскими лентами, а Григорий – во дворец, камергером. Зайдя по делам, Кирилл Разумовский как раз и попал на поздравления. Григорий при всем честном народе лежал на диване и, будучи под хмельком, интимно постанывал:

– Вы ж видите, вашество, вы ж понимать должны…

Екатерина, занятая бумагами и наградами, мимоходом поглаживала его сбившийся набок парик, а он требовал еще каких-то знаков внимания:

– Никто меня не пожалеет, право, никто!…

Этот богатырь, трижды раненный при Грос-Егерсдорфе, сейчас натер ноженьку в походе на Петергоф и лежал с голой, забинтованной ступней на дворцовом диване, все равно как в казарме. Екатерина стыдливо опускала голову, встречаясь глазами со своими приверженцами, особенно с Разумовским. Полагалось благодарить за награды и знаки внимания, но вместе с Паниным и Волконским получил пожизненную пенсию в пять тысяч рублей годовых. Зная, что казна пуста, едва пробормотал:

– Благодарю, ваше величество… не спешите, ваше величество, с выплатой…

Разумовский увидел тайные слезы в ее прекрасных, тихих глазах; придворные гиены без стеснения драли на части загнанную лань. Лицезреть это было страшно… и стыдно! Он поспешил высказать свою просьбу:

– Ваше величество, я давно уже слуга трех господ: Измайловский полк, Академия, Малороссия на мне! Смилуйтесь, разрываюсь на части, особливо в отношении Малороссии: она пребывает без управительства, едино в поручении моих старшин и полковников. Мздоимство, казнокрадство при таком удалении гетмана. Позвольте удалиться к исполнению своих главных обязанностей. Вы счастливо, и для нашего же счастия, обрели российский трон, теперь слуга трех господ может…

– Не может, – тихо остановила Екатерина, склоняясь головкой к его уху. – Есть приватный разговор, пройдите, граф, в мой кабинет…

Она быстрым шагом, словно убегая от стаи гиен, прошла из общей дворцовой гостиной в приватный кабинет, а дворцовый камердинер ловко захлопнул за спиной Разумовского дверь.

Еще и не садясь, строго и внимательно устремила на него взгляд:

– Нет, вы не бросите меня, Кирилл Григорьевич. Кругом разброд и шатание, а"вблизи трона еще два Императора. Двое! Вокруг которых быстро может собраться шайка негодяев. Думаете, я смогу удовлетворить все алчущие души? Уже раздала почти все деньги… Откуда их брать? Откуда… ничего не просящий Кирилл Григорьевич?!

– Ваше величество!

– Назовите меня как прежде!

– Да, Екатерина Алексеевна. Я сделаю все, что прикажете!

– Не приказываю – прошу. Не отдаляйтесь пока, до времени. Как вся уляжется, не стану держать долее… Но чего ж мы стоим? – спохватилась она. – Императрица и гетман!

Она опустилась в кресло, решительным жестом указав на соседнее.

– Вот так-то лучше. Слушайте, Кирилл Григорьевич… столь Государыню, столь же и женщину. Боюсь беззакония, боюсь нового какого-нибудь переворота. Полки? Гвардейцы?.. Они стихии подвластные. Небось, вам тоже страшновато стало, как ваши дражайшие измайловцы не очень-то и слушались, перепившись, своего командира? Так что будьте и четвертым слугой…

Он в знак покорности склонил голову: думая: «Что еще судьба грядет?!»

– Вот Указ, мною уже изготовленный, хотя еще и не подписанный, – из стопки бумаг выдернула нижний, как бы припрятанный лист. – Видите? «Гетману Малороссийскому надлежит иметь в своей команде все пехотные полки, близ Петербурга расположенные, и гарнизоны Петербургский и Выборгский, впредь до нового моего распоряжения». Понимаете, что это такое?

– Понимаю, – выдавил он из стесненной груди. – Это назначение меня главнокомандующим.

– По сути – да. Но понимаете, почему слово «главнокомандующий» я не употребляю?

– Я ведь человек, собственно, не военный… Чтоб не возбуждать амбиции и страсти?

– Глупые амбиции! Глупые страсти! Ведь крутится тут же при дворце не смещенный еще главнокомандующий Бутурлин, да и другие, страждущие этого великого поста… А у меня нет никого на примете, Кирилл Григорьевич!

Он ничего не отвечал, уже предвидя, каков будет его ответ.

– Как только подыщу кого-нибудь, я освобожу вас, Кирилл Григорьевич, для дел малороссийских. Подписывать? – подняла она, как иконку, обычный канцелярский лист.

– Подписывайте… ваше величество, – докончил Разумовский, видя, как в кабинет без стука, с босой ногой входит Григорий Орлов.

Екатерина хотела вспылить, но вместо этого лишь кивнула, заметая следы разговора: – Надеюсь, подполковник, что Измайловский полк не выйдет больше из препозиции и дисциплины?

– Не выйдет, ваше величество! – с поклоном заверил он. – Виновные понесут надлежащее наказание.

Орлов, театрально прихрамывая забинтованной ногой, пьяненько махнул:

– Э, граф! Не портить же измайловцам такую знатную победу! Уходите? Но мы еще не выпили за мое камергерство!…

У Екатерины все-таки сошла с лица показная благость.

– Но не здесь же!

Так обычно жена прикрикивает на зарвавшегося муженька…

Орлов покачал красивой, величественной головой, но бессловесно вывел своего соперника через другую, заднюю дверь. За несколько дней новый камергер уже, видно, хорошо изучил дворцовые коридоры.

– Эк ее разобрало! – высказался уже в небольшой буфетной комнате, о существовании которой не знал даже Кирилл, во времена Елизаветы забегавший во дворец, как к себе домой.

По-дружески посидеть – подсказывала вся дворцовая традиция. Благо!

III

Пока гетман Кирилл Разумовский входил в свою новую, непонятную должность – Господи, за всеми полками и гарнизонами смотреть! – пока со старшим братом в уединенных Гостилицах обсуждал, как дальше-то жить, в соседней Ропше тоже дела обсуждали, да так шумно, что…