Тайна 21 июня 1941 - Владимир Чунихин

Поэтому, думаю, что жуковский рассказ о том, как они по дороге в Кремль «…договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность…», мягко говоря, не соответствует действительности.

Потому что, в принципе, это решение уже было продиктовано им самим Сталиным. Другой вопрос, какие меры военное руководство предлагало помимо приведения войск в полную боевую готовность?

Только Жуков о тех мерах, которые предлагались в его проекте директивы, о котором Сталин сказал «преждевременно», почему-то забыл рассказать в своих воспоминаниях.

Итак, в 19.05 в кабинет Сталина, где уже 38 минут находился Молотов, вошли семь человек: Тимошенко, Кузнецов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Сафонов.

Пробыли они там до 20 часов 15 минут.

Что происходило там в эти один час десять минут?

Точно мы этого никогда не узнаем.

Однако я предлагаю все же, по возможности, реконструировать ход событий.

Только сначала хочу оговорить особо одно обстоятельство.

Об этом совещании, как я уже говорил, нигде ничего ранее не упоминалось. Я, по крайней мере, не встречал об этом никаких сведений. Даже намеков.

Более того, налицо явное стремление скрыть сам факт этого события.

Напомню. Жуков в своих воспоминаниях ни разу не упомянул о том, что происходило до 20 часов 21 июня.

Случайность? А ведь это примерно то самое время, когда совещание это подходило к концу.

Кузнецов же, рассказывая об этом дне, тоже ничего не упомянул о совещании.

Только здесь бросается в глаза другое.

Он не только промолчал, но сознательно сказал неправду.

Вспомним. Он зачем-то подчеркнул, что после 13 (или 14) июня и до самого начала войны, со Сталиным не встречался.

Вызвав Воронцова в Москву, он будто бы принял его в 20.00. В то время, как на самом деле, с 19.05 до 20.15 он был вместе с ним на совещании у Сталина.

Кузнецов забыл? Не верю.

Такие события врезаются в память намертво. Думаю, не ошибусь, если предположу, что для их участников 21 и 22 июня были самыми драматичными событиями в жизни.

Кузнецов помнит, что вызвал в Москву Воронцова, помнит, что тот явился к нему в 20.00. Помнит разговор.

Помнит мельчайшие подробности дня 21 июня.

Даже ту, что солидному адмиралу Алафузову пришлось, как школьнику, бежать из Наркомата Обороны в Наркомат ВМФ, чтобы быстрей связаться с флотами.

Да и не забывается такое.

Но он не помнит совещания у Сталина, где были он сам и Тимошенко. Где был всё тот же Воронцов.

Всего за несколько часов до германского нападения.

Здесь, судя по всему, речь идет не о провале в памяти. Здесь должна быть очень весомая причина.

Кузнецов не упоминает о совещании вынужденно, как я понимаю. Иначе бы не было некоторых обмолвок и намёков дважды разжалованного, битого — перебитого властью адмирала.

Вот Жуков, тот просто — не упомянул о событиях 21 июня до своего звонка Сталину в 20 часов, и все.

Без намеков.

Неужели для послесталинского руководства СССР было настолько важно, чтобы никто и никогда не узнал, зачем Сталин собрал этих людей?

Думаю, это действительно было для них важно.

Потому что одно только упоминание об этом факте рушит легенду о сталинской вине в том, что армия не была приведена своевременно в полную боевую готовность.

Мне, например, понадобилось совсем немного времени, чтобы понять самое главное, узнав об этом совещании. Всего лишь взглянув на состав его участников.

Давайте к нему присмотримся.

Только хочу сначала напомнить одну вещь. Она предельно очевидна, но почему-то некоторые все равно о ней забывают.

Люди, которые вошли в кабинет Сталина, были Сталиным ВЫЗВАНЫ.

Им самим.

По его собственному усмотрению.

К нему никто не мог ввалиться без приглашения, по своему желанию. Некоторые члены правительства не могли попасть к нему на прием неделями. И вовсе не означает, что если кто-то на прием к Сталину просился, он его обязательно принимал.

Сталин был тираном, никто не забыл об этом?

Поэтому, по составу участников очень часто можно судить не только о характере рассматриваемых вопросов, но и о позиции Сталина по этим вопросам.

Итак, список участников.

О Молотове я уже говорил.

Тимошенко и Кузнецов.

Значит, речь шла о военных мероприятиях. Это логично.

События последних дней сложились в кризис, связанный с Германией.

Однако нас упорно приучали к мысли, что Сталин не верил в нападение немцев, так как считал, что может урегулировать вопрос исключительно с помощью дипломатических шагов.

Вопрос. Зачем тогда на совещание были вызваны такие не дипломатические лица, как Нарком Обороны и Нарком Военно-Морского Флота?

Но, может быть, речь не шла о Германии? Обсуждались другие военные вопросы?

Нет, речь шла именно о Германии.

Это подтверждает присутствие на совещании военно-морского атташе советского посольства в Германии Воронцова.

Это — одна из ключевых фигур для понимания не только характера обсуждения, но и отношения Сталина к угрозе военного нападения Германии.

Что я имею в виду?

Присутствие в сталинском кабинете военного дипломата вовсе не означало интереса Сталина к чисто дипломатическим вопросам. Если было бы иначе, здесь сидел бы посол в Берлине Деканозов. Или кто-то из его заместителей. Или, если речь шла о вопросах военно-дипломатических, присутствовал бы военный атташе (а не военно-морской).

Далее.

Вызов к Сталину рядового дипломатического работника (Воронцов по званию — капитан первого ранга) является событием экстраординарным.

И хотя Сталин обычно не обращал внимания на ранги (вспомним майора Ветрова, о котором я писал в статье «Зачем Сталину была нужна власть?»), все же присутствие здесь Воронцова явно было вызвано причиной также экстраординарной.

Почему Сталин приказал явиться Воронцову?

Думаю, ясно. Да и Кузнецов сам упомянул о причинах вызова Воронцова в Москву — важные разведданные, полученные последним в Берлине.

«…Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны…»

Теперь — важный вопрос.

Как отнесся к этим сведениям Сталин?

А его отношение к ним лежит на поверхности.

Оно видно из самого факта вызова в Москву Воронцова. И его присутствия в кабинете Сталина в столь представительном окружении. В такой острый момент истории советского государства.

Чего никогда бы не случилось, если бы Сталин «не верил» в нападение немцев.

Хочу отдать должное адмиралу Кузнецову. Мог бы погордиться (Хрущевым это одобрялось) — я де сразу, получив сведения от Воронцова, забил во все колокола, позвонил Сталину, потребовал принять срочные меры… Я говорил… я предупреждал…

Вместо этого он написал:

«…Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада…»

То есть фактически признал, что информации Воронцова он не поверил.

Но (люди, знакомые с бюрократическими процедурами меня поймут) решил подстраховаться и дать ход этим сведениям.

Признаться в этом, думаю, Кузнецову было непросто. Поэтому такое признание не может не вызывать уважения.

Однако и здесь, по-моему, Кузнецов не совсем точен. По той же причине — необходимости не проговориться о совещании.

Дело в том, что вызвать Воронцова он мог только в том случае, если бы поверил (или почти поверил) его сведениям.

Если же он им не поверил — зачем его вызывать? Какой в этом шаге смысл? Он был бы, этот смысл, если бы он Воронцова не понял, если бы надо было что-то уточнить в непонятом.

Кузнецов же Воронцова понял. И не поверил. Или, как он дипломатически выразился «взял под сомнение».

Здесь еще вот что необходимо учесть. Обстановка тогда была накаленной. В Берлине каждый человек был на счету.

К тому же, прямо не говорится, но из описания событий ясно, что Воронцов был резидентом (или, во всяком случае, одним из руководителей) военно-морской разведки в Германии. Военная дипломатия — она ведь тесно связана с военной разведкой. Это подтверждает, кстати, тот факт, что вскоре после начала войны капитан первого ранга Воронцов был назначен начальником Разведывательного управления Главного Штаба Военно-Морского Флота СССР.

Чтобы сорвать с места в такой обстановке крупного разведчика, через которого идет ценнейшая информация…

Не думаю, что сам адмирал Кузнецов (верил он Воронцову или нет) решился бы на это.

И заметьте, сразу после прибытия Воронцов оказывается в кабинете у Сталина.

По одному этому ясно, что инициатором вызова в Москву Воронцова мог быть только сам Сталин.

Вызывал, действительно, Кузнецов. Но по приказу Сталина.