Кровавые сны - Станислав Блейк

Когда он проснулся в следующий раз, его спасительница разожгла лучину и вложила в его руки ворох бумаг, произнеся при этом одно слово:

— Гаврила.

Феликс вгляделся в нацарапанные по-латыни слова — и понял, что его маленький друг составил специально для него словарь языка московитов. Бесценный подарок! Он полежал немного в раздумьях, нашел в бумагах нужные слова.

— Ti, spasibo! Gabrilo gde?

С этого момента Феликс ежедневно по нескольку часов пытался разговаривать с женщиной, приютившей и спасшей его.

Ее звали Чернавой, и жила она в паре верст от ближайшей деревни, состоя в непростых отношениях с ее обитателями. По всем видимым признакам спасительница Феликса была знахаркой и ведьмой, и те же самые крестьяне, которые в час нужды обращались к ней со своими нуждами, в другое время могли бы вполне ополчиться на лесную травницу с дрекольем, а то и поджечь ее деревянную избушку. Поэтому Чернава почти не показывалась в ближайших населенных людьми местах. Когда Феликс рассказал ей о том, что в Европе лесных ведьм и колдунов уже почти всех извели инквизиторы, Чернава с какой-то обреченностью ответила, что и в православных землях жизни ворожей и баб-шептуний тоже неоднократно заканчивалась на костре, либо в проруби. Какая-то покорность судьбе послышалась Феликсу в словах Чернавы, объяснявшей, что ею до сих пор не заинтересовались церковные власти лишь потому, что священники в округе люди незлобивые и много пьющие.

Естественно, что первым делом, едва освоив несколько слов и фраз чужого языка, Феликс поинтересовался судьбой Гаврилы. Оказывается, его смиренного друга разбойники не тронули, удовлетворившись расправой над Феликсом и ограбив их до нитки. Один из Чернавиных знакомцев случайно наткнулся в лесу на мальчика, плачущего над телом друга, которого считал мертвым. Приятель поспешил сообщить ворожее об этой находке, и та выбралась посмотреть на странного мальчика, бормотавшего русские слова вперемешку с басурманскими.

— В одежде, которую оставили на тебе, я нашла вот это, — улыбнулась Чернава, демонстрируя хорошо сохранившиеся зубы. В руках ведьмы Феликс увидел два кубика — гранитный и мраморный. Последняя память о матери. Все еще слабый и беспомощный, Феликс расплакался. Чернава села на край полатей, где раскинулся раненый, и стала вновь гладить его.

— Ты знаешь, что это такое, — сказал, а не спросил Феликс.

— Конечно, — кивнула Чернава. — Та, кто дала тебе амулет, любила тебя больше собственной жизни, как может любить одна лишь мать. Расскажи мне о ней.

— Двум женщинам я обязан всем на свете, — сказал Феликс. — Ей и тебе. Она привела меня в мир, а ты — вернула. Я чувствую в тебе сходство с ней. Ты ведь не просто лесная ведьма?

Чернава рассмеялась мурлыкающим, уютным смехом.

— В Темном облике раны заживут быстрее, — сказала она. — Этот облик ближе к земле, древним лесным богам и таинствам исцеления плоти. Дай, помогу тебе снять сорочку.

Феликс ощутил волнение, когда она наклонилась над ним, помогая остаться без одежды. Сколько времени она обхаживала меня, убирала за мной, подумал он, отгоняя стеснительность. Я никогда не смогу ее отблагодарить. Мышцы, с трудом вспоминая, что от них требуется, как сухой песок, мучительно потекли под кожей. Это было намного больнее, чем обычно, Феликс едва вытерпел, припал к земляному полу, потерся о ноги Чернавы.

— Подожди, покажись-ка лучше, — шептала женщина, наклоняясь над ним, — никогда не видела живого пардуса. А пузо-то светлое у тебя, Пятнистик. Как ты свалился на мою голову!

Пока Феликс на непослушных ногах искал выход наружу, Чернава отошла за полог, откуда послышался шорох сбрасываемой одежды. Феликс озадаченно сел, когда из-за полога к нему вышла крупная кошка с кисточками на ушах и коротким хвостом. Глаза у рыси были зеленые, очень похожие на его собственные, но спокойные и мудрые. Они потерлись щеками, как это принято у кошачьих, и Феликс, внутренне потешаясь над несолидным хвостиком рыси, устремился за ней наружу. А там повсюду лежал снег.

Сколько же он провалялся в беспамятстве, как сильно был покалечен! Феликс, сделав необходимые дела и поточив когти о ближайший ствол, почувствовал, что силы покидают его, и вернулся в избу. Принял Человеческий облик, натянул сорочку, лег, прислушиваясь к ощущениям в теле.

— Ты не закончила про Габрило, — напомнил, когда Чернава вернулась, неся мелкую птичку в зубах.

— Ходил твой Гаврила в Новгород, — Чернава, уже одетая, раздула огонь в очаге, ощипала птицу и, разделав ее, бросила в чугунок. Феликс не торопил, он закрыл глаза, чтобы дым не мешал ему. Зимой в Московии ничего не делается быстро. Спешить некуда.

— После вернулся, сказал, де отца его в Москву перевели, вместе с новгородским полоном. Удумал царь Иван за измену покарать Великий прежде Новгород, заселить его пришлыми людьми, а коренных поистреблять, али выслать подале.

— Стало быть, правду сказывали нам купцы в Польше, — прошептал Феликс, по-прежнему, не открывая глаз. — А мы, дураки, не верили.

— Не мудрено, — ответила Чернава, — отродясь и в наших землях такого не бывало.

— Значит, в Москву подался Габрило?

— Ты слышал, как он говорил? — удивилась женщина, добавляя какие-то травы и корешки в отрадно пахнущее варево.

— Нет, зная его, догадался. — Феликс подумал, что удивительного ничего нет в намерении Габри следовать за отцом. Еще на развилке дорог у Антверпена, повернув на восток, маленький безумец решил судьбу их обоих. Если у меня не хватило ума тогда отправиться к Флиссингену, решил Феликс, на кого я могу пенять?

Молодость и время были наилучшими лекарствами. Попеременно охотясь в Темном облике и заготавливая дрова в человеческом, он становился все сильнее, все крепче. Несколько раз он издалека видел волков, но хищники не рисковали приближаться к их с Чернавой избе. Когда к хозяйке приходили крестьянки из соседних деревень, Феликс то уходил, чтобы не попадаться на глаза любопытным, то сидел на стропилах в темноте, наблюдая местных жительниц и слушая их простые и суеверные речи. Выходя от ведьмы, многие крестьянки бормотали молитвы и сотворяли крестное знамение, уберегаясь от скверны. Феликс боялся, что однажды увидит толпу вооруженных местных жителей у порога Чернавиной избы.

— Не хочешь уйти со мной отсюда? — спросил Феликс однажды, ближе к весне, когда уже льды и снега оседали в освобожденные теплом ручьи, а у кошек начинается брачная пора.

— Куда? — Чернава расширила круглые глаза. Они оба стояли на крылечке, полной грудью вдыхая неповторимый аромат весны и тающего снега.

— Сначала в Москву, — сказал Феликс, — а потом решим.

— Кем же мы в стольном граде объявимся? — с досадливым смешком отвечала Чернава. — Скажут, старуха-греховодница отрока соблазнила.

— Ты не старуха! — возмущенный ее самоуничижением, Феликс обхватил Чернавину спину, сомкнул руки спереди, на груди, начал мять эти восхитительные мягкие округлости, прижался к пахнущим лесным зверем волосам.

— Ох, что ты, что ты, — по-бабьи запричитала Чернава, вывернулась из его рук, поцеловала мягким и мокрым ртом, скользнула в избу. Феликс — за ней.

Чувство признательности, благодарности, это, возможно, не было любовью в полном смысле слова, но Феликс не хотел знать ничего иного — настолько восхитительными были новые ощущения. Бесконечно изучая и лаская женское тело, пусть и принадлежавшее существу, старшему, чем ван Бролин, раза в три, но такому же метаморфу, Феликс постигал глубины любовных игр, их скрытые тайны и сладостные открытия. На некоторое время он почувствовал себя счастливым и молил Пресвятую Деву, чтобы эта радость не заканчивалась.

Однажды, когда он с юношеской неутомимостью вновь набросился на тело своей любовницы, та вдруг оттолкнула его и принялась спешно одеваться.

— Не валяйся, — грубо крикнула ему, — вон твои портки.

Феликс прислушался и уловил чьи-то тяжелые шаги, обходящие лесную избушку.

— Кто это?

— Местный хозяин, — сказала Чернава, явственно бледнея. И шепотом добавила. — Медведь.

Входная дверь в избу распахнулась от могучего толчка, некто огромных размеров завозился в сенях, согнувшись, показался внутри. Это оказался лохматый плечистый мужчина огромного роста с узко посаженными глазами на широкоскулом лице и низким лбом. Его рожа склонялась надо мной, когда я лежал без сознания, определил Феликс. К его удивлению, Чернава кинулась лебезить перед незваным гостем:

— Михайло Иваныч, исполать тебе, драгоценный наш государь, — спина женщины изогнулась, выражая желание хозяйской ласки. Тяжелая рука Михайло Иваныча протянулась и погладила Чернавину спину и бок. — Как спалось тебе, хозяин? Не беспокоил никто?