Десять чайных чашек, или Убийство павлиньими перьями - Джон Диксон Карр

– Кто-то постучал в парадную дверь, – ответил антиквар и замолчал. – Сделайте одолжение, подумайте, в каком положении я очутился, – мрачно продолжил он после долгой паузы. – У меня были все основания полагать, что кто-то устроил здесь западню и теперь я могу рассчитывать лишь на хорошо намыленную веревку и прыжок с десятифутовой высоты. Улик против меня было предостаточно: на полу распростерся мертвец; чтобы не залить пол кровью, под него подложили газету, и он лежал на ней, как распакованная посылка. А дверной молоток стучал без остановки. Я побежал наверх и выглянул в окно. У двери стоял Дервент – я узнал его по плиссированному плащу. В тот момент мне показалось, что это сам дьявол. Рано или поздно открыть ему все равно бы пришлось – это я тоже понимал. Потому что иначе он бы привел полицию…

Ну, как вы уже догадались, я использовал старый трюк из «Похищенного письма»[35]: оставил тело на виду, там, где никому в голову не придет его искать. В крайнем случае я мог на него сесть, как на стул. На все это мне понадобилось не больше двух минут. Бечевку и доски от книжных полок искать не пришлось – одно из преимуществ переезда в том и заключается, что подобные вещи разбросаны по всему дому. К сожалению, чтобы посадить его в плетеное кресло, пришлось вытащить из спины нож. Потом я накрыл все это чехлом от пыли и подоткнул ткань так, чтобы ноги не торчали наружу, завернул в газету нож, а его котелок повесил на крючок в прихожей. Но забыл снять перчатки, которые надел, чтобы не испачкать руки в крови. Поэтому я встретил вас, засунув руки в карманы. Впрочем, в тот момент я и так не был настроен на рукопожатия.

– Вы решили, – хмуро предположил Дервент, – что я… – Он показал пальцем на труп.

– А что мне еще оставалось думать, – ответил Соар более любезным тоном, – если сразу после вашего прихода в дверь заколотили опять?

Пришлось снова подниматься наверх, чтобы выглянуть наружу, хоть и не хотелось рисковать, оставляя вас внизу одного.

Мастерс кивнул:

– Вот это другой разговор. Значит, у окна, в перчатках и с пистолетом, стояли вы?

– Не для того, чтобы напугать вас, – ответил Соар. Его широкая грудь опять заходила ходуном. – Признаться, я скорее подумывал, не пустить ли пулю себе в лоб. Ладно, чего уж теперь… Я был тогда на грани. Понимаете, я стоял там, наверху, в темноте, и чувствовал, что сейчас взорвусь от напряжения. Но вы ушли, – во всяком случае, так я тогда подумал. Я снял перчатки, накинул халат и спустился вниз. Вы были уже в библиотеке. Даже не знаю, почему я сразу же во всем не признался. А потом Дервент бросил мне в лицо обвинение против моего отца. Я был словно пьяный: перед глазами стояли ряды виселиц и шеренги палачей. Но время шло, а труп так никто и не заметил, и я начал надеяться, что вы никогда его не найдете. И решил бросить вам вызов. Если бы я смог взять себя в руки и не трястись как осиновый лист на коленях у этого болвана, вы бы так и ушли ни с чем. В этом я весь. Господи, как хочется бренди! – неожиданно добавил он. – Но, сдается мне, в доме нет ни капли спиртного.

Мастерс повернулся к Г. М.:

– Вы верите в это, сэр?

Г. М. кивнул. Он неуклюже проковылял к креслу, в котором снова сидела Джанет Дервент, и остановился, глядя на нее.

– Я хотел спросить, верите ли в это вы? – произнес Г. М. – Но такого вы не ожидали, правда? – Он мрачно показал большим пальцем на Бартлетта. – Миссис Джем, у меня больше нет времени валять с вами дурака. Я даю вам последний шанс. Собираетесь ли вы честно рассказать все, что вам известно об этом деле? В противном случае мне придется вести себя более неприятным образом. Честное индейское, я не испытываю к вам неприязни, но предпочел бы, чтобы вы были менее целомудренны, тогда из-за вас не заварилась бы вся эта каша. Послушайте, во вторник вечером, на вечеринке с убийством, дружищу Соару вы привиделись с петлей на шее. Будете продолжать в том же духе – и это видение превратится в пророчество.

– Вы шутите. Или блефуете. Вы… вы даже не знаете, почему убили Бартлетта…

– Да нет, знаю, – почти ласково ответил Г. М. – Он был убит, потому что слишком много знал. К примеру, ему было известно, почему Вэнс Китинг надел шляпу.

Казалось, его ответ был сущей банальностью, если не бессмыслицей, но у Джанет Дервент сдали нервы. Все случилось так внезапно, будто какой-то химический процесс внезапно вышел из-под контроля, и эта мраморная красавица вдруг начала распадаться на куски. Когда она подняла глаза на Г. М., тот стал еще угрюмее.

– Очень жаль, что вам это тоже известно, – проворчал Г. М. – Я надеялся, что нет. А теперь выкладывайте своего козырного туза: скажите, что я не знаю, как невидимый убийца проделывал свои трюки и, следовательно, не могу произвести арест.

– Не знаете и не можете!

– Первый выстрел, – продолжал Г. М., – был гораздо более приглушенным, чем второй. Вам это о чем-нибудь говорит?

Она сжала ладонями виски:

– Я этого не делала! Я его не убивала! Я ничего об этом не знаю. Я…

– Вы же умная женщина, миссис Джем, – мягко сказал Г. М. – Вы же понимаете, что это конец. Пару лет назад (кажется, это было во время работы над делом о Белом Монастыре) я пришел к выводу, что существуют только три вида убийства в запертой комнате: первый – с фальшивым самоубийством, второй – с фальшивым призраком, и третий – с серией несчастных случаев, которые убийца якобы никак не мог предотвратить. Что ж, я ошибался. Начиная мало-помалу понимать, на чем основан этот изящный трюк, я обнаружил четвертый вид, самый остроумный из всех. Хитроумный преступник осознал юридическую ценность невозможности. Он понял, что, если ему удастся создать невозможную ситуацию, его никогда не осудят за убийство, даже если доказательств будет достаточно, чтобы повесить коллегию епископов. Он пытается избежать не столько разоблачения, сколько карающей ипостаси закона. Он сознает, что, помимо немыслимости, все остальные способы сокрытия следов преступления неуклюжи и ненадежны.

Вот смотрите. Допустим, ординарный преступник замыслил совершить преступление. Как ему это сделать, чтобы уйти от наказания? Обычно помогает наличие алиби. Он подстраивает часы, использует велосипед или поезд,