Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева

надо ехать в Брюссель. Вода? В колодце. Кухни нет, во дворе сложен очаг, там можно что-нибудь стряпать. Отхожая яма – за домом.

Магдалена готова была бить себя кулаками по глупой голове. Потратить целые часы на ожидание, вместо того чтобы запастись нужными вещами! И генералы тоже хороши! Нет чтобы сказать: «Ваш муж жив, ему нужны сменная сорочка, тарелка, ложка, чистая постель, чай, сахар, лимоны, чтобы делать лимонад», – она бы сразу поверила и не сходила бы с ума! Подумать только, она могла бы заехать в Брюсселе на их квартиру в Парке и забрать вещи Уильяма – но нет, теперь придется посылать туда Джозефа, который неизвестно когда вернется!

Джозеф принес ведро воды из колодца и развел огонь в очаге, на огонь поставили чайник. Пришел какой-то офицер – навестить Уильяма – и церемонно представился Магдалене, дав ей свою визитную карточку. Эту карточку она превратила в ложечку, чтобы напоить Уильяма горячим чаем с размоченным в нём сухарем. Какое счастье, что они в Бельгии, а не во Франции, иначе хозяева, пожалуй, уморили бы их, вместо того чтобы делиться последним.

– Жаль, что без молока, – сказал Уильям с тихой улыбкой.

Разговор с офицером явно утомил его. Магдалена вышла к солдатам, оставленным Сковеллом, и велела им никого больше не пускать: полковнику надо отдохнуть. Но почти тотчас явился аптекарь. Он был весь в пыли, в разбитых башмаках, и от него на версту разило по́том: чтобы добраться сюда, ему пришлось проделать много миль пешком через поля. Уильям знал его и поделился своей радостью: к нему приехала жена! Аптекарь поднял к Магдалене потное красное лицо с грязными потеками. Это был еще молодой мужчина, хмурый от усталости. Магдалена не внушила ему доверия; он стал объяснять Эмме, как разводить в воде порошки и в каком порядке давать их больному. Потом пощупал ему пульс и задрал рубашку. Магдалена чуть не вскрикнула, увидев серо-лиловый кровоподтек во весь правый бок.

– Может, приставить к нему пиявок? – спросил Уильям.

– Пожалуй, – согласился аптекарь. – Только пиявок у меня нет, их надо купить в Брюсселе.

– Наш слуга скоро едет туда, он привезет, – сказала Магдалена.

– Отлично. – Аптекарь с усилием поднялся со стула. – Пошлите за мной в Брен-л’Аллё, когда их доставят. Спросите Джеймса Пауэлла, меня там все знают.

Явился торжествующий Джозеф с полным горшком молока. Как, где? Там, за околицей, пасутся коровы; доить коров он умеет. Но они же чьи-то? Разве можно без спроса? Слуга посмотрел на хозяйку, точно на глупенькую девочку, и вздохнул. Ну что с нее взять? Молодая, жизни не знает…

Когда Джозеф вернулся из Брюсселя, уже стемнело. Сковелл передал с ним пайки на Уильяма и солдат и походную кровать для Магдалены; в стеклянной банке с водой извивались пиявки. Лечение отложили до утра, ограничившись сменой рубашки и постланьем простыней; Уильям стискивал зубы, чтобы не стонать, когда его переворачивали. От еды он отказался, но жадно выпил целую кружку воды.

– Иди отдохни, милая, на тебе лица нет.

Джозеф где-то раздобыл два тюфяка – для себя и для Эммы. Одеял для них не нашлось: он привез только легкое французское покрывало из хлопка для Уильяма (Магдалена боялась, что под фланелевым ему будет душно). Легли спать прямо в одежде: Джозеф – на полу в комнате Уильяма, заняв противоположный угол, Эмма – на полу в комнате с окнами на улицу, Магдалена – на туго натянутой ткани кровати. Она повернулась на бок, спиной к окну, и засунула руки между коленями, как в детстве. Какие-то люди затеяли ссору прямо под окнами; солдаты их прогнали.

Как ни устала Магдалена за два этих ужасных дня, она мгновенно проснулась, услышав тихий шепот Уильяма: «Пить!» Джозеф похрапывал на своем тюфяке и ничего не слыхал. Магдалена наполнила кружку из кувшина, дала мужу напиться и села на стул у кровати. Каждый раз, когда он просыпался, мучимый жаждой, она была рядом. У них не так много времени, чтобы проводить его порознь.

Глава девятнадцатая. Благая весть

Буонапарте не взял Брюссель! Сражение при Ватерлоо выиграл Веллингтон.

Самое омерзительное в мужчинах – это их способность говорить сегодня одно, а завтра другое, но с таким видом, будто они совсем не меняли своих убеждений. В воскресенье днем все кричали: «Спасайся, кто может!», Месье бранил пруссаков и Веллингтона (бездарного генерала, не способного воевать даже числом, которому никогда не совладать с гением Наполеона), комендант и губернатор Гента распространяли слухи не хуже рыночных торговок; все, у кого хоть что-то осталось, перекупали друг у друга лошадей за бешеные деньги и уезжали; Кот пытался отправить Селесту одну в Антверпен, но она отказалась наотрез. Однако в ночь на понедельник в Гент прискакал Поццо ди Борго (корсиканец на российской службе, ненавидящий Буонапарте) и сообщил о том, что Веллингтон выиграл «страшнейшее и славнейшее сражение с величайшими последствиями для истории». Утром приехал майор Генри Перси с торчавшими из почтовой кареты двумя французскими «орлами», сменил лошадей и умчался в Брюгге. И что же? Бездарный генерал тотчас превратился в талантливого полководца, трусливые пруссаки – в храбрых солдат с несокрушимой дисциплиной, гениальный Наполеон – в неудачника, который малодушно сбежал верхом, в очередной раз бросив в беде поверивших ему людей. А главное – все изначально знали, что так и будет. Из фургона, куда сложили королевские драгоценности, даже не стали выпрягать лошадей: он поедет в Монс, а не в Остенде. Месье торопил брата с возвращением в Париж, пока его не опередил герцог Орлеанский. Кот рассказывал в салонах, что его бонапартистка-жена превозмогла свой страх перед стрельбой, чтобы остаться с ним, и вспоминал свою первую эмиграцию: тогда у него был с собой вещмешок, служивший подушкой ему самому и пеленками «Атале», а сейчас – только шейный платок, который он по ночам повязывает на голову вместо колпака, и тощий министерский портфель. Как всё это мерзко, мерзко! Селесте ли не знать: он просто хотел ее спровадить, чтобы остаться одному с Мушкой. Ничего, мой дорогой: и портфель твой у тебя скоро отберут, и Мушка найдет себе другого.

* * *

Строчки смазались: Роворт выхватил газету прямо из-под печатного пресса и сунул за пазуху, прежде чем пуститься в