Эфирное время - Полина Дашкова

Свидетельница эта, Кускова Наталья Сергеевна; проходила по делу о квартирной краже. Рецидивист Сизарь был задержан в качестве главного подозреваемого. Вася знал, что в этом деле многое зависит от того, в каком виде он передаст документы в прокуратуру, причем никто его за руку поймать не сумеет, если он устроит все так, что Сизарь из подозреваемых перейдет в ряды свидетелей.

Вечером ему позвонили домой.

— Ну что, надумал? — спросил его приятный женский голос.

— Кто это? С кем я говорю?

— Вот дурной, — в трубке захихикали, — Пныря говорил, ты умный, а ты, оказывается, совсем дурачок, Вася. Так надумал или нет?

— Иди ты… — рявкнул Вася и бросил трубку.

Утром его вызвал начальник отделения и сказал, что поступило заявление от гражданки Кусковой Н.С. Гражданка эта обвиняет его, старшего лейтенанта Соколова, в том, что он, угрожая посадить, склонял ее к интимной близости, а получив отказ, попытался изнасиловать прямо в своем кабинет. К. заявлению приложена справка из поликлиники, подтверждающая, что у гражданки Кусковой Н.С. обнаружены на теле синяки, ссадины и прочие характерные следы.

Вася кинулся к тому дежурному, который заглянул в кабинет:

— Ты же все видел…

— Я видел, как ты на ней лежал, — отводя глаза, сказал дежурный.

Соколов заперся в своем крошечном кабинете, занялся писаниной, оформлением документов по делу о квартирной краже. Вскоре рецидивист Сизарь был освобожден из-под стражи. Начальник отделения вызвал к себе Васю и сообщил, что гражданка Кускова свое заявление забрала.

— В следующий раз ни в коем случае не подходи, сразу звони, вызывай подкрепление, — посоветовал он Васе, влепив строгий выговор без занесения.

Через полгода ему опять передали привет от Пныри. Поступило заявление от хозяйки квартиры, в которой Вася вместе с опергруппой проводил обыск, что после обыска пропали золотые женские часы швейцарского производства стоимостью тысяча условных единиц, с бриллиантами на циферблате и на браслете. Вечером, вернувшись домой, Вася заметил, что на полном запястье его мамы поблескивают новенькие золотые часики.

— Откуда это у тебя? — спросил, разглядывая немыслимой красоты безделушку и чувствуя, как на лбу выступает холодный пот.

— Ох, ты не поверишь, — счастливо рассмеялась мама, — я их выиграла в беспроигрышную лотерею. Возле кулинарии, на углу, стоял столик. За столиком — девушка. Привязалась ко мне, как банный лист. Ну, думаю, чем черт не шутит? Главное, платить ничего не надо. Просто развернуть бумажку и посмотреть, сколько там звездочек. Ты подумай, никогда раньше не играла ни в какие лотереи, и вот, сразу повезло. Нет, это, конечно, не золото, не бриллианты, иначе такая вещь стоила бы страшных денег. Подделка, разумеется. Но все равно, очень красиво, — она вытянула руку, полюбовалась часиками, потом расстегнула браслет, поднесла их близко к глазам, — конечно, подделка, хотя вот, проба есть, и камни сверкают, прямо как настоящие.

Раздался телефонный звонок, Васе передали привет от Пныри и изложили очередные требования. Он уже не посылал звонившего на три буквы. Он сделал все, о чем его просили. На следующий день хозяйка квартиры, извинившись, сообщила, что часы нашлись, и забрала свое заявление. А Васина мама так до сих пор и носит золотые швейцарские часы с бриллиантами, не веря даже часовщику, который менял кварцевые батарейки, что и золото, и бриллианты, все настоящее.

С тех пор два-три раза в год он получал приветы от Пныри и выполнял все, о чем просили. Страх потихоньку притупился, а совесть не мучила его с того самого момента, как дежурный капитан, опустив глаза, сказал: «Я видел, как ты на ней лежал».

К двадцати пяти годам Соколов получил капитанские погоны.

Сослуживцы его хоть и не любили, но уважали. То есть он считал, что уважают, на самом деле сторонились и не хотели связываться. Во-первых, из-за патологического отсутствия чувства юмора и стерильной трезвости с ним было скучно. Во-вторых, у него был неприятный, пронизывающий взгляд, в-третьих, слишком теплые и доверительные отношения с начальством. Но Вася и не стремился к дружбе с сослуживцами. Его, как в детстве, тянуло к старшим по возрасту и по званию. Количество звезд на погонах было для него главным и решающим достоинством человека.

Все в его жизни складывалось правильно и гармонично. Он шел вверх по служебной лестнице, его наконец приподняли над «землей», из районного отделения перевели в округ. Взятки он брал умеренно и умело, иногда ему неплохо платили за выполнение поручений Пныри. Он успел узнать, что Пныря коронован на зоне, сидеть ему еще долго, однако он не скучает, продолжает активно работать на своем поприще.

Вася Соколов тоже работал активно. За аккуратность в ведении дел получал денежные премии. Был экономен, умел копить, никогда не тратил на пустяки, только на серьезные покупки, например, на машину. Правда, он не рискнул купить иномарку, хотя денег хватило бы. Ограничился новенькой «шестеркой». Зачем выпендриваться? Капитан УВД на иномарке — это как-то нехорошо, это может вызвать лишние вопросы, разговоры. Следующим пунктом его жизненной программы стала квартира, небольшая, но собственная, потому как жить вместе с мамой и бабушкой ему надоело. У взрослого мужика должна быть собственная жилплощадь.

Женщинам Соколов нравился. На него обращали внимание по-настоящему красивые, уверенные в себе женщины. Фокус заключался в том, что застывший пронзительный взгляд они воспринимали как загадочный и влюбленный. Внимательные глаза крепкого, ладного, широкоплечего капитана их гипнотизировали, но вместо неприятных ощущений вызывали приятные. Красивые женщины не чувствовали себя пойманными врасплох, они не сомневались, что за внимательным застывшим взглядом стоит влюбленность.

Развлекать дам рассказами о суровых милицейских буднях капитан не умел, зато умел многозначительно молчать, изъясняться туманными намеками, и в сочетании с пристальным взглядом это создавало иллюзию некоего богатого таинственного прошлого, наполненного подвигами и риском. Однако иллюзии хватало ненадолго. Капитан не дарил цветов, не водил в рестораны, вообще не ухаживал. Когда дело доходило до интимной близости, он делался безобразно груб, как какой-нибудь маньяк-насильник.

От каждой он хотел добиться животной покорности Гальки Глюкозки, распластанной на матрасе. Только так ему нравилось, чтобы он главный, а она — никто. Только так он получал удовольствие. Но при этом брезговал платной любовью, которая дает возможность удовлетворить самые сложные потребности.

Соколов хотел завести одну постоянную женщину, причем обязательно очень красивую, неглупую, верную, скромную, чтобы не тянула деньги, не качала права, не требовала жениться, чтобы не рожала детей, потому что детей он совсем не любил.

И вот однажды ему крупно повезло. Он вытащил из ледяной Москвы-реки Варю Богданову. Она была совсем молоденькой, необыкновенно красивой, несчастной и беззащитной.

Для нее застывший внимательный взгляд капитана стал символом спасения. Она была жива постольку, поскольку он был рядом с ней. Пережитый кошмар почти лишил ее рассудка. Она боялась не только воды и холода, но и людей. Самой себе она казалась грязной, растоптанной, никчемной. После выписки из больницы она не могла ходить по улицам. Ее все время колотил озноб. Ей казалось, что прохожие как-то особенно на нее смотрят, узнают в ней ту самую дуру, которая сама сняла с себя одежду в квартире маньяка, а потом пыталась утопиться.

— Да, действительно, — сказал Соколов, когда она поделилась с ним своими страхами, — у тебя все это написано на лице. Знаешь, как у проституток их профессия почти сразу накладывает отпечаток, так и у тебя есть что-то такое в глазах. Ведь ты действительно пошла за Тенаяном добровольно и добровольно разделась. Значит, тебе хотелось этого.

Под видом жестокой правды он говорил ей много гадостей, которые усугубляли ее страх, делали еще беззащитней. Он добился совершенной покорности и зависимости. Ее мама попала в больницу с целым букетом нервных болезней. Варя не могла оставаться дома одна, у нее не было денег, она нигде не работала и не училась. Соколов перевез ее к себе. Он наконец купил себе двухкомнатную квартиру в Строгинской новостройке.

Две пустые, необставленные комнаты на отшибе, с голыми окнами, выходившими на пыльный пустырь, стали для Вари единственным безопасным местом в мире. Она постепенно превращалась в испуганного, забитого звереныша. В квартире не было ни радио, ни телевизора. Соколов обедал на работе, по дороге обычно сам покупал еду, поэтому она могла неделями не выходить из дома. Иногда она ездила к маме в больницу, и всякий раз дорога становилась для нее пыткой. Ей казалось, что в автобусе и в метро на нее все смотрят.