На суше и на море - Джеймс Купер

Так как Дреуэтт, видимо, терял свое хладнокровие, то я решил принять меры не только в его интересах, но и в интересах коробки Люси.

Неб, не дождавшись моего приказания, сам подскочил ко мне.

— Коробка упадет в море, хозяин, — сказал он мне вполголоса. — Его ноги уже дрожат, и скоро он все выпустит.

— Что же сделать, Неб? Какое средство придумать?

— Если хозяин разрешит. Неб побежит по гику, возьмет ящик и принесет его мисс Люси.

— Что ж, иди, будь только осторожнее.

Крик Хлои был сигналом того, что Неб начал опасное шествие. Он подвигался по гику твердой поступью, невзирая на протесты Дреуэтта, не желающего посторонней помощи; Неб подошел к нему в тот момент, когда молодой человек ухватился за канат и ноги его тряслись так, что его положение внушало серьезную опасность. Лицо Неба изобразило любезную гримасу, и он протянул руку за целью своего визита.

— Хозяин Милс полагает, что лучше отдать мне ящичек мисс Люси, — сказал он со всей вежливостью, на которую был способен.

Несмотря на оскорбленную гордость, Дреуэтт не прочь был получить эту маленькую поддержку и, ни слова не говоря, отдал негру ящик, на что Неб наклонил голову, спокойно повернулся на месте и твердым шагом пошел к самой мачте, и в этот момент, когда он вспрыгнул на палубу, я опять услышал знакомое восклицание: «Парень»!

Неб с торжествующим видом преподнес Люси свой трофей, она молча передала ящик Хлое, не отрывая своего взора, устремленного на Дреуэтта, в положении которого она принимала горячее участие.

— Мерси, господин Дреуэтт, — сказала она, — теперь ящик в безопасности, вам нечего приходить сюда, мистер Веллингфорд поможет вам добраться до вашего шлюпа.

Я действительно принялся объяснять, как это сделать, но совсем неожиданно натолкнулся на два препятствия: во-первых, на самолюбие Дреуэтта, который ни за что не согласился отступить, а во-вторых, шкипер «Орфея», взбесившись, что мы обогнали его, решился отомстить, отъехав от нас на сто аршин. Таким образом, теперь оставалось только одно средство к спасению Дреуэтта.

— Держитесь за канат, господин Дреуэтт! — закричал я. — Я втащу гик на борт, и тогда вам будет легко подняться к нам.

Но Дреуэтт умолял меня ничего не делать, говоря, что он приноровился уже и сейчас последует примеру Неба.

— Нет, нет, прошу вас не беспокойтесь, господин Веллингфорд, неужели вы думаете, что я не смогу добраться до вас, как этот негр?!

— Но ведь негр — матрос, привычный к упражнениям такого рода; и он — босой, а вы в тонких и скользких башмаках.

— Да, это мне ужасно мешает. Но все же я надеюсь без всякой помощи дойти до мисс Гардинг, чтобы поздороваться с ней.

Сам Гардинг вмешался в дело, но все напрасно. Дреуэтт упорствовал.

— Оставьте его, — сказала Люси умоляющим голосом. — Он говорил, что умеет плавать.

Но было уже слишком поздно. Гордость, упрямство, тщеславие, любовь заставили его поступить по-своему; он двинулся, оставив канат, последнюю точку опоры. Я прекрасно знал, что ему не дойти до мачты. Не прошло нескольких секунд, как он бултыхнулся в воду. По его отчаянным барахтаньям сразу было видно, что несчастный не умеет плавать. На мне была куртка, матросские штаны и башмаки.

Я тотчас же бросился вслед за ним. Дождавшись, когда он вынырнул, я схватил его за волосы, стараясь перевернуть на спину, лицом к воздуху, но вследствие усилия, которое мне пришлось употребить, я сам пошел ко дну. Пришлось на минуту выпустить его, чтобы набрать воздуху. Потом я сказал, чтобы он держался за мои плечи, опустив туловище в воду; если человек, находящийся в опасности, исполняет эти правила, то хороший пловец без труда может протащить его целую милю. Но Дреуэтт пребывал в страхе и отчаянно отбивался от меня. На земле я бы живо справился с ним, но в воде приходится бояться даже ребенка. Да простит мне Бог, если я говорю неправду. Но мне показалось, что Дреуэтт сознает, кто я, и он вне себя от ревности. Мне ясно послышались слова: «Люси», «Веллингфорд», «Клаубонни», «соперник».

Преимущество, которое я предоставил ему, сказав, чтоб он держался за мои плечи, обошлось мне дорого. Он вместо этого стиснул мне шею обеими руками и, опираясь на меня, силился подняться наружу, а я вследствие такой тяжести шел вниз.

Каждая минута была дорога. Я делал над собой нечеловеческие усилия, стараясь выплыть, но не мог. Его руки, как тиски, сжимали мне горло, мои движения были стеснены. Надо было решиться: или отделаться от него, или потонуть самому.

Схватив его руки, я силился высвободиться от него. Но в этой борьбе мы оба пошли ко дну.

Мне трудно описать то, что последовало. Сознаюсь, я отказался от мысли спасти жизнь Дреуэтта и думал только о себе. В воде мы с ним сцепились, как два смертельных врага. Три раза мне удалось вынырнуть, чтобы перевести дыхание, таща за собой и Дреуэтта, который находился в более благоприятных условиях, чем я. Такая отчаянная борьба не могла продолжаться долго.

В четвертый раз мы пошли ко дну, и я чувствовал, что мне больше не подняться, силы стали мне изменять, но меня спасло неожиданное обстоятельство. В молодости отец приучил меня оставаться в воде с открытыми глазами. Вследствие этого у меня оказался маленький перевес над Дреуэттом, я по крайней мере мог видеть, куда направлять свои движения. И когда я настолько ослабел, что у меня исчез последний луч надежды на спасение, мне показалось, что на меня надвигалась в воде какая-то масса, точно акула, хотя она редко попадает в Гудзон. Этот предмет вдруг нырнул около нас, как бы намереваясь схватить свою добычу. Я почувствовал, что кто-то осторожно поднимает меня на поверхность, и как только показался свет и я мог вздохнуть, Мрамор оторвал от меня Дреуэтта. В это же время моя акула, отдуваясь, выплыла из воды и заговорила человеческим голосом: — Мужайтесь, хозяин! Неб с вами!

Не знаю уж, как меня втащили на борт, где я лежал в полном изнеможении, между тем как Дреуэтт не подавал признаков жизни. В это время Неб, промокший до костей, уселся на дно лодки, положил мою голову себе на колени, стал выжимать воду из моих волос и вытирать мне лицо платком…

Мне остается немного добавить. Когда Люси увидела меня, пришедшего в чувство, то не могла удержаться от радостного восклицания и со слезами кинулась мне на грудь. Безумно прижимая к себе чудную девушку, я по одним ее глазам увидел, как сильно она любит меня. Безмерная радость наполнила мое сердце. Губы наши слились в одном долгом, долгом поцелуе.

Возвратившись домой, мы без лишних слов обручились, а там и повенчались; наша радость омрачалась только видом бедной Грации. Но, отправившись вместе с нами в путешествие, она скоро выздоровела…