Золотое снадобье - Гроув С. И.

«Он просил меня отослать письмо друзьям… Куда-то на Новый Запад… а я не знаю, как это делается. Вы мне не поможете?»

«Помогу. Только пускай он с этим не тянет, ведь теперь, когда Касаветти сознался, священник с приговором медлить не будет…»

«Я знаю, – ответила девочка. – Я сегодня же сбегаю к тюрьме и велю ему написать, а потом отнесу письмо вам».

«Договорились, – кивнул шериф. И со вздохом добавил: – Ты там поосторожнее, Розмари».

Она кивнула в ответ и скрылась в доме, а шериф Кабеза де Кабра пошел назад в Муртию. Медленно, тяжелой походкой…

Он вновь покинул деревню лишь через несколько дней, на сей раз – во главе небольшой толпы. Там были все его помощники, но не только они. Взрослые мужчины, несколько старух, даже дети. Они исчезли в направлении тюрьмы и вновь появились, ведя с собой Бруно. Отощавшего, неописуемо грязного…

Когда процессия проходила мимо фермерского домика, к толпе присоединилась Розмари, ожидавшая у порога, как часовой. Все вместе двинулись на север – к каменному мосту. София увидела, что пейзаж на той стороне разительно изменился. Там теперь кочками залег темно-фиолетовый мох, в нем стояли черные, обросшие острыми шипами деревья. Там и сям виднелись камни, возле них клочками торчала прежняя засохшая травка.

София никак не могла понять, почему так отчаянно колотилось сердце шерифа, почему у него тряслись руки, когда он развязывал узника… В чем дело? Что они собирались над ним сотворить?..

Бруно повернулся и обратился к толпе. Он говорил по-английски:

«Не бойтесь. Я знаю эти холмы, а они знают меня. Авзентиния меня защитит. Я найду утраченные путевые знаки и доберусь по ним в город. Возможно, сюда я не вернусь, но не сомневайтесь: я спасусь!»

София услышала, как рядом с шерифом всхлипывает Розмари.

Бруно решительно пересек мост и ступил на ближайший клочок желтой травы. Пригнулся – и вдруг побежал вглубь холмов. Он мчался так, словно от этого зависела его жизнь. Внезапно взревел ветер, одинокий порыв пронесся по черным деревьям, размахивая ветвями, превращая их в грабастающие черные руки… Притихшая толпа следила за тем, что происходило на той стороне. Тянулись минуты… Было невозможно с уверенностью сказать, утих тот воздушный порыв или просто унесся в холмы, растаяв вдали…

Бесследно исчез и Бруно.

«Вы видели торжество справедливости!» – провозгласил священник, накрывая ладонью золотой крест, висевший на шее.

Люди с видимой неохотой потянулись прочь от моста. Кто-то в толпе ворчал, выражая общее разочарование. Дескать, справедливость – дело хорошее, но как насчет зрелища? Розмари осталась на месте. Кабеза де Кабра подошел к ней.

«Пойдем, – сказал он. – Смотреть больше не на что».

«Он вернется», – тихо проговорила Розмари, не сводя взгляда с холмов.

«Непохоже».

«Он обещал найти Авзентинию. С ним ничего не может случиться!»

«А если Темная эпоха поглотит его душу? Если его лицо будет похищено, как предопределено приговором? Что тогда, Розмари?»

София как будто говорила вместе с шерифом, ее охватило странное чувство двойственности.

Часть ее, остававшаяся в «Серой голубке», поняла: Кабеза де Кабра говорил о лакримах. Открытие стронуло в памяти сущую лавину, поток разрозненных частиц предстал вразумительным целым. Письмо, адресованное родителям… их исчезновение… пропавшая Авзентиния, поиски «затерянных путей». Теперь София понимала, что произошло, – так уверенно, будто все видела собственными глазами.

Совершенно ошеломленная, София оторвалась от реальности, забыла, что на самом деле покоится в прохладной комнате придорожной гостиницы. Она утратила самость, превратившись в бесплотное нечто, которое двигалось и думало вместе с Кабезой де Каброй. София словно полностью переселилась внутрь карты. Настоящая жизнь протекала там, все прочее не имело значения.

…Розмари смотрела на мостик.

«Если он вернется, я о нем позабочусь!» – с тихой яростью проговорила она.

Шериф положил руку ей на плечо:

«Я приду за тобой на закате. Домой отведу».

После этого он посещал домик Розмари не реже раза в неделю. Проверял, все ли у нее хорошо. Под конец месяца, идя по дорожке к дому, он услышал, как она пела о серой голубке и о стреле, сбившей ее наземь. К тому времени у шерифа лежала тяжесть на сердце. И не только из-за девочки, скорбевшей по другу. Навалились иные беды.

Приведя в исполнение приговор, вынесенный Бруно, священник начал и других отправлять за каменный мост. Толпы, собиравшиеся поглядеть, становились все обширнее. Вторая осужденная, молодая женщина, куда больше удовлетворила священника и народ. Она остановилась в травяных зарослях за мостом и замерла, вся дрожа. Взревел ветер… и земля у нее под ногами изменилась, подернувшись черным мхом. Все слышали дикий визг женщины, ее крики и плач… Потом, шатаясь и спотыкаясь, она вышла обратно на мост.

Кабеза де Кабра отпрянул. У нее больше не было лица. На его месте виднелась совершенно гладкая кожа. Тем не менее отсутствующий рот продолжал голосить – да так, что сердца обращались в лед, а ушные перепонки едва не лопались…

В феврале приговор исполнили еще над двоими…

А в марте деревенская каталажка приняла сразу пятерых незнакомцев. Супружескую пару исследователей с Нового Запада и троих проводников, пораженных лапеной. Кабеза де Кабра исполнился любопытства и горечи. Эти люди принесли в деревню моровое поветрие и с ним – неисчислимые беды. Его снедала жалость, когда двоим выжившим вынесли приговор. Женщина держалась с яростной решимостью. У моста священник зачитал им приговор, а она смотрела на клирика, как на ядовитую гадину. Ее муж был само спокойствие и долготерпение. Когда Кабеза де Кабра разрезал на нем веревки и объяснил смысл приговора, он не выказал ни малейшего озлобления, не пообещал отомстить.

«Приговор обязывает вас войти в Темную эпоху, поглотившую авзентинийские тропы, – сообщил им шериф. – Если сумеете выжить, в Муртию больше не возвращайтесь. Можете произнести последнее слово».

Священник и с ним бо́льшая половина деревни, вышедшая посмотреть, затаили дыхание. Сунув руку в карман, женщина вытащила связку бумаг и часы на длинной цепочке. Она передала бумаги Кабезе де Кабре.

«Прошу вас, сохраните вот это», – тихо сказала она.

«Я сохраню».

Она передала часы мужу:

«Попробуем в последний раз вызвать Рена, Бронсон?»

Он улыбнулся:

«А что? Небось не повредит».

Открыл крышечку и пальцем прижал что-то внутри. Опустил крышечку… Супруги еще чуть-чуть постояли, глядя друг на дружку.

«Скажите им: время вышло», – бессердечно подал голос священник.

Шериф промолчал.

«Шадрак позаботится о ней, Минна», – проговорил Бронсон.

«Да, я знаю. Он любит ее не меньше нашего, правда?»

Женщина попробовала засмеяться, но поперхнулась. В глазах у нее стояли слезы.

«Это уж точно, – тихо отозвался Бронсон. – А теперь, милая, сделаем-ка так же, как на „Пустельге“! – И длинная цепочка часов обвила запястье жены, потом его собственное. – Куда бы нас ни занесло, мы будем вместе. Что бы ни отняли у нас эти холмы, друг друга мы не потеряем!»

«Да, Бронсон», – ответила Минна.

Соединив руки, связанные цепочкой, они пошли вперед по каменному мосту. Чуть-чуть постояли на дальнем конце – и сделали шаг. Так уверенно и спокойно, словно в точности знали, куда направляются. Завыл ветер, устремился в погоню… Минна и Бронсон исчезли, как прежде Бруно. Еще несколько минут – и толпа, утратив интерес, разочарованно двинулась прочь.

«Думается, мы можем быть уверены: их постигла заслуженная кара, – сказал клирик Кабезе де Кабре. Тот не ответил, и священник спросил: – Вы разве не в деревню идете?»

«Я повременю здесь, вдруг они выйдут», – сказал шериф, продолжая смотреть на каменный мост.

«Как вам будет угодно», – пожал плечами священник и удалился, оставив Кабезу де Кабру в одиночестве.

«Два лика будут пусты, – тихо пробормотал шериф. – Третий же, два первых связавший, двенадцатью часами обладать будет. Следуй же за тремя ликами, куда бы ни повели, сквозь эпохи: указуют тебе они в твоем поиске путь…»