Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс

Также Сталин представил Черчиллю и Гарриману меморандум, в котором говорилось, что планы Советского Союза относительно военных действий летом и осенью составлялись с расчетом на открытие второго фронта в Европе в 1942 г.83.

15 августа Черчилль вновь встретился со Сталиным, на этот раз без Гарримана. Эта встреча оказалась гораздо более теплой и дружеской, чем предыдущие две, и перешла в закрытый ужин в апартаментах Сталина84. Сталин попытался еще оказать давление по вопросу второго фронта, утверждая, что в случае успешного осуществления операции «Факел» союзникам придется занять и Южную Францию. С этим Черчилль сразу согласился. Однако в основном разговор был посвящен другим темам. Особенно интересно отметить, в каких радужных тонах Сталин рассказывал Черчиллю о ситуации на Восточном фронте. Немцы, по словам Сталина, наступали по двум направлениям: один поток войск направлялся к Кавказу, а второй – к Воронежу и Сталинграду. «Фронт разбит, враг достиг успеха, но у него недостаточно мощи, чтобы закрепить этот успех… Они надеялись прорваться к Сталинграду, но не смогли дойти до Волги. [Он] считает, что это им не удастся. Под Воронежем они хотели пройти к Ельцу и Рязани, тем самым выйти на Московский фронт. Здесь они тоже потерпели неудачу… Под Ржевом русские немного выровняли фронт, и Ржев скоро будет взят. Затем русские будут двигаться в южном направлении, чтобы отрезать Смоленск. Под Воронежем немцам пришлось перейти через Дон. У русских есть большие резервы… к северу от Сталинграда, и он надеется вскоре начать наступление по двум направлениям: а) к Ростову и б) дальше на юг… Целью будет отрезать вражеские войска в северной части Кавказа. В заключение он сказал, что у Гитлера нет достаточных сил, чтобы вести наступление больше чем на одном участке фронта».

За ужином Сталин и Черчилль обсудили возможность совместных действий против Северной Норвегии с целью обезопасить маршруты конвоев из Великобритании в Мурманск85 и обменялись мнениями по будущему Германии. Черчилль заявил, что после войны прусский милитаризм и нацизм следует уничтожить, а Германию разоружить; Сталин сказал, что необходимо будет ликвидировать военные кадры Германии и ослабить страну, отделив от нее Рур. Сталин спросил Черчилля о слухах, будто англичане с немцами заключили соглашение о том, чтобы воздерживаться от взаимных бомбардировок Лондона и Берлина. Черчилль эти слухи отрицал, утверждая, что бомбардировки возобновятся, как только ночи станут достаточно длинными86. Черчилль отметил, что Майский – хороший посол, но Сталин сказал, что не лучший: «Он слишком много говорит и не держит язык за зубами». Черчилль говорил о довоенных планах создания «Лиги трех великих демократических стран: Великобритании, США и СССР, которые могли бы вместе встать во главе мира». Сталин согласился и сказал, что это хорошая идея, но не для правительства Чемберлена. К концу ужина было составлено совместное коммюнике о визите Черчилля и оба лидера обменялись подписанными фотографиями. Как заключает в своих записях британский переводчик, «в целом атмосфера была сердечной и дружеской».

Когда Черчилль уехал из Москвы, Молотов кратко написал Майскому о результатах визита. «Переговоры с Черчиллем прошли не совсем гладко», – писал Молотов, но после них «состоялась длительная беседа в личной резиденции товарища Сталина, во время которой был установлен более тесный личный контакт с гостем… Несмотря на то, что Черчилль так и не дал удовлетворительного ответа на главный вопрос [по второму фронту], результаты можно все же рассматривать как удовлетворительные». Далее Молотов в менее оптимистичном духе писал Майскому: «Ваша идея о выработке единой стратегии не обсуждалась. Мне кажется, на этом этапе, когда мы представляем собой единственную сторону, участвующую в войне, эта идея для нас неприемлема. Вам не следует предлагать эту идею британцам. Вы не получали, да и не могли получить, от нас таких указаний»87.

В течение всего общения с Черчиллем и Гарриманом Сталин подчеркивал, что рассматривает ситуацию с вопросом об открытии второго фронта как расхождение союзников во мнении, а не как вероломство или отсутствие доверия – несмотря на разногласия по поводу поставок и по другим вопросам. Личное общение двух лидеров, по словам Сталина, имело очень большое значение. Сталин также дал понять Гарриману, что хотел бы как можно скорее встретиться с Рузвельтом88. Впрочем, отношение Сталина вскоре стало более негативным, когда в свете критической ситуации под Сталинградом стало очевидным значение отсутствия второго фронта во Франции. Раздражение Сталина по отношению к союзникам достигло критической точки 3 октября, когда он решил дать письменный ответ на вопросы Генри Кэссиди, московского корреспондента «Associated Press»:

Вопрос : Какое место в советской оценке текущего положения занимает возможность второго фронта?

Ответ : Очень важное, – можно сказать, – первостепенное место.

Вопрос : Насколько эффективна помощь союзников Советскому Союзу и что можно было бы сделать, чтобы расширить и улучшить эту помощь?

Ответ : В сравнении с той помощью, которую оказывает союзникам Советский Союз, оттягивая на себя главные силы немецко-фашистских войск, – помощь союзников Советскому Союзу пока еще мало эффективна. Для расширения и улучшения этой помощи требуется лишь одно: полное и своевременное выполнение союзниками их обязательств89.

Открытая критика со стороны Сталина вызвала бурную реакцию в британской и американской прессе90 и стала сигналом того, что он пока отказался от идеи открытия второго фронта и теперь ставил на первое место вопрос поставок. Созвучные идеи Сталин высказывал и в частном общении с представителями Великобритании и США, в котором он прежде всего подчеркивал острую потребность в авиатехнике91. К вопросу второго фронта Сталин вернулся в выступлении, с которым он обратился к москвичам в ноябре 1942 г., в честь XXV годовщины Октябрьской революции. Своим слушателям он сказал, что отсутствие второго фронта в Европе объясняет военные успехи немцев в России: сейчас у них есть возможность сконцентрировать все свои силы на Восточном фронте. Если бы был открыт второй фронт, Красная Армия стояла бы теперь около Пскова, Житомира, Минска и Одессы, и «это было бы начало конца немецко-фашистских войск»92. Критические высказывания Сталина о политике Запада в отношении второго фронта были процитированы в бесчисленных газетных статьях и, если верить отчетам НКВД по общественному мнению, советская общественность их полностью разделяла93.

Разногласия союзников по вопросу второго фронта совпали с дискуссией вокруг суда и наказания военных преступников. В начале октября представители Советского Союза были приглашены британцами и американцами для участия в комиссии по военным преступлениям. Однако не успела Москва ответить на приглашение, как Великобритания обнародовала план, в котором говорилось, что военных преступников следует наказать после войны . В ответ Молотов сделал заявление об «ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершенные ими в оккупированных странах Европы»94. По сути, это сообщение, опубликованное 14 октября, представляло собой требование, чтобы изобличенные нацистские лидеры предстали перед международным трибуналом, и в том числе – Рудольф Гесс, бывший заместитель Гитлера, который со времени своего неожиданного перелета в Великобританию в мае 1941 г. томился в тюрьме. 19 октября «Правда» опубликовала передовицу с призывом судить Гесса как военного преступника и замечанием, что «признать, что Гесс не предстанет перед судом до конца войны, что в течение всей войны его не будет судить международный трибунал, означает закрыть глаза на преступления одного из самых кровавых гитлеровских преступников и смотреть на Гесса не как на преступника, а как на представителя другого государства, как на посла Гитлера»95.