Сталь остается - Ричард Морган

Ладони ощутили знакомое, нежное, как поцелуй, прикосновение рукояти, усмешка на лице растянулась в злобный оскал.

Короткий, холодный звон — ножны разжали объятия.

И Рейвенсфренд вырвался на волю.

— Хочешь знать, чем все кончается?

Дело было однажды вечером, в Ан-Монале. Загадочный, непривычно многословный и порядком пьяный, Гаршгал поднял только что выкованный меч и, держа его в своих черных, изуродованных шрамами руках, прошелся критическим взглядом по длинной бороздке. В комнате горел камин, и казалось, с краев клинка скатываются расплавленные капли пламени. Из-под крыши, где собрался сумрак, с резного бруса щерились горгульи.

— Я уже видел, чем все кончается. Когда-нибудь в городе, где люди поднимаются в воздух с такой же легкостью, как дышат, где кровь отдают чужакам как дар, а не отбирают ее железом и яростью, как делаем мы, когда-нибудь в таком вот месте эта нечисть будет висеть за стеклом, выставленная напоказ для малышей.

Гаршгал взял оружие одной рукой, махнул пару раз, рассекая воздух, и меч шепнул что-то про себя в полумраке.

— Я видел это, Гил. Дети смотрели на него через стекло, прижавшись к нему носами, и стекло туманилось от их дыхания, а когда они убежали поглазеть на что-то еще, на нем остались тающие отпечатки их ладоней. Для них этот меч ничего не значил. А хочешь знать почему?

Рингил, уютно устроившийся в кресле, благодушно кивнул. Он и сам был не слишком-то трезв.

— Нет. То есть да. В смысле… откуда мне знать? Расскажи.

— В том городе, Гил, никто уже ничего не понимает, потому что для них меч ничего не значит. Они не научились бояться стали и людей, что носят ее на поясе. Не научились и никогда не научатся, потому что в том нет нужды. Потому что там, в городе, который я видел, таких людей больше нет. Их просто нет.

— Тебя послушать, чудное местечко. И как же мне туда попасть? — Рингил зло усмехнулся кириатскому капитану. — Нет, подожди, сейчас ты скажешь, что плата уж больно велика. И чем мне там зарабатывать на жизнь, если они держат мечи в музее?

Грашгал посмотрел на него сверху вниз. Потом улыбнулся.

— Боюсь, Гил, тебе туда не попасть. Слишком далеко. Есть, правда, и короткий путь, но уж больно он извилист для человека. А если по прямой, то мы с тобой успеем стать прахом и останемся разве что в полузабытых легендах уже к тому времени, как строители заложат первый камень того города. Но город обязательно поднимется, и когда поднимется, этот меч будет там, и всякий сможет его увидеть. Кириатская сталь — для смерти и на века. Когда боль, причиненная им, пройдет, когда горе, принесенное им, забудется, когда даже боги перестанут помнить и сами кириаты станут мифом, эта страшная… эта проклятая… эта… эта вещь будет висеть без дела, и дети будут таращиться на нее. Вот чем все кончится, Гил. И никто не вспомнит, никто не скажет, никто даже не поймет, что она вытворяла, когда вырывалась на волю.

Первого из нападавших он встретил широкой голубой аркой клинка. Противник занес секиру, готовясь разрубить его пополам, и Рингил выставил меч, отражая удар. Крепко сжав рукоять, он нацелился не на саму секиру, но на державшую ее руку. Кириатская сталь рассекла ее аккурат в запястье. Из обрубка дождем ударила кровь, и что-то дикое завопило от радости в сердце. Рука завершила падающую дугу, обрызгав обоих кровью, и секира с глухим стуком упала на землю. Ее хозяин тупо уставился на отсеченную конечность, все еще сжимавшую древко. Крик застрял в горле. Рингил ударил сверху, метя в соединение плеча с шеей, рубя артерии и сухожилия.

Второй был уже за спиной — с коротким мечом в одной руке и булавой в другой. Рингил показал вправо, вынудив противника выставить блок, бросил палаш почти горизонтально и ткнул в живот. С мечом из человеческой стали такая смена вектора движения никогда бы не прошла, но Рейвенсфренд не просто выполнил маневр — он его пропел. Клинок разрезал врага от бока до бока и вышел, зацепив острием позвоночник.

Проклятье!

Его прошиб холодный пот — получилось неряшливо, и против равного такая небрежность могла стоить жизни. Давно не дрался, вот и терял навык.

Но сегодня против него равных не было, и кириатская сталь простила ошибку. Выдернув меч, Рингил шагнул вперед. Тот, с распоротым животом, пошатнулся, еще не вполне понимая, что же с ним случилось, попытался даже двинуться за ускользнувшим обидчиком, когда вдруг рана раскрылась, кишки вывалились на пол, и он, запутавшись в них, завалился с жалобным воплем.

Третий, наткнувшись на упавшего товарища, попятился. Вооруженный топором и дубинкой, он, похоже, не умел толком пользоваться ни тем, ни другим. Молодой, не старше семнадцати или восемнадцати, паренек вдруг побледнел от страха. Рингил устремился вперед, наступив при этом на грудь умирающего, и прямым ударом вогнал меч юнцу в горло. Лицо последнего перекосилось от боли. Хлынувшая из раны кровь залила грудь и живот, от шеи до пояса. Секунду он стоял, потом, словно вес отяжелевшей одежды потянул вниз, изящно осел, все еще сжимая оружие, которым так и не успел воспользоваться. Взгляд зацепился за лицо Рингила, губы шевельнулись…

Рингил уже отвернулся.

Возникшая передышка позволила оценить ситуацию. Кровь… Он чувствовал ее запах, ощущал ее теплый металлический вкус на языке, ее капли на лице. Вокруг кричали. Бой развалился на горячие рвущиеся куски. Эрил, прижавшись спиной к стене, отбивался ножами от двух нападавших. Третий истекал кровью у его ног. Неподалеку лежал Гирш со стрелой в бедре. Над ним, поднимая меч, навис какой-то здоровяк. В тот момент, когда меч пошел вниз, Гирш откатился в сторону и булавой ударил верзилу по голени. Тот взвыл от боли и покачнулся, бестолково тыча мечом. Отразив выпад, Гирш приподнялся на локте и врезал противнику ногой в колено. Здоровяк, не переставая вопить, рухнул рядом с ним.

Уловив краем глаза какое-то движение справа, Рингил повернулся и с удивлением обнаружил, что Терип Хейл пытается уколоть его чем-то, напоминающим столовый нож! Угол был неудобный, и он, нырнув в сторону, прикрылся от выпада левой рукой и одновременно ударил Хейла в лицо рукоятью меча. Работорговец вскрикнул и упал. Рингил оставил его лежать и обернулся. Как оказалось, вовремя — пущенная привратником булава летела ему в лицо. Он поймал ее на острие Рейвенсфренда, развернул, а когда увлекаемый инерцией Джаниш пошатнулся, сделал подсечку. Привратник покатился по полу. Рингил, догнав его, рубанул по спине и оглянулся — как там дела у Гирша? — но вместо Гирша увидел сразу двух с ревом бегущих к нему охранников.

Оскалившись, он тоже заревел, отскочил в сторону и метнулся к Гиршу, отвлекая на себя главные силы противника. Парочка обернулась и снова устремилась к нему, но уже с меньшим энтузиазмом.