Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви - Реймонд Карвер

class="p1">Они едут из Якимы за Айрис. Дождь пошел, когда выкатили на трассу Коламбиа-ривер, а к тому времени, как проехали через Арлингтон, лило уже сплошь.

Это как долгий тоннель, идущий под откос, и они набирают скорость по черной дороге, а густые сплетенные деревья близко над головой, и по переду машины каскадами льет вода. Рука Лоррейн вытянута вдоль спинки сиденья, ее ладонь легонько покоится на его левом плече. Она сидит так близко, что он чувствует, как от ее дыхания поднимается и опускается ее левая грудь. Она только что попробовала настроиться на что-то по радио, но там слишком много белого шума.

– Она может обустроить себе веранду, чтоб там ночевать и держать свои вещи, – говорит Фаррелл, не отводя взгляд от дороги. – Это же ненадолго.

Лоррейн поворачивается к нему на миг, подавшись вперед на сиденье, кладя свободную руку ему на бедро. Левой рукой она сжимает пальцы у него на плече, затем утыкается головой в него. Немного погодя произносит:

– Ты весь мой, Лью. Терпеть не могу делить тебя с кем-то даже ненадолго. Даже с твоей собственной сестрой.

Дождь постепенно слабнет, и у них над головами часто вообще никаких деревьев. Однажды Фаррелл замечает луну, резкий, четкий желтый месяц, сияющий сквозь дымку серых туч. Они выезжают из лесов, и дорога изгибается, и они едут по этому изгибу в долину, открывающуюся на реку внизу. Дождь прекратился, и небо – черный коврик с горстями разбросанных всюду поблескивающих звезд.

– Сколько она у нас будет? – спрашивает Лоррейн.

– Пару месяцев. Три максимум. У нее перед Рождеством начнется работа в Сиэтле. – От езды в желудке у него чуть подрагивает. Он закуривает. Серый дым струится у него из носа и тут же вытягивается за створку форточки.

Сигарета начала кусать его за кончик языка, и он чуть открутил окно и выронил ее наружу. Фрэнк свернул с бетонки на скользкий асфальт дороги, которая доставит их к реке. Они теперь оказались в хлебном краю, громадные пшеничные жнивья катили к тускло проступающим холмам подале и порой прерывались грязным взбороненным с виду полем, поблескивающим от лужиц воды. На следующий год их засадят, а летом пшеница будет стоять человеку до пояса, шипя и клонясь, когда подует ветер.

– Жалость какая, – произнес Фрэнк, – вся эта земля без зерна половину времени, а половина людей в мире голодает. – Он покачал головой. – Если власти не станут лезть на ферму своими лапами, нам будет гораздо лучше жить.

Мостовая закончилась зубцами трещин и выбоин, и машина, подскакивая, выкатилась на упругую черную щербатую дорогу, тянувшуюся к холмам длинным черным проспектом.

– Ты их когда-нибудь видел в пору урожая, Лью?

– Нет.

Утро посерело. На глазах у Фаррелла стерня становится мухлежно-желтой. Он выглянул в окно и посмотрел на небо, где катили серые тучи и разламывались на неуклюжие кусищи.

– Дождь перестанет.

Они подъехали к подножью холмов, где заканчивались поля, затем свернули и поехали вдоль кромки, следуя линии холмов, пока не достигли верховья каньона. Далеко внизу на самом дне ущелья с каменными ребрами лежала река, ее дальняя сторона укутана грядой тумана.

– Дождь перестал, – сказал Фаррелл.

Фрэнк загнал машину задом в небольшой скалистый овраг и сказал, что место сгодится. Фаррелл вытащил ружье и прислонил его к заднему крылу, а затем достал мешок с патронами и лишнюю куртку. Потом вытащил бумажный кулек с сэндвичами, и рука его туго сомкнулась на теплом, жестком термосе. От машины они отошли, не разговаривая, и двинулись по хребту, а затем начали спускаться к одной из лощинок, что впадали в каньон. Землю там и сям утыкивали острые камни или черный каплющий кустарник.

Под ногами у него земля влажнела, с каждым шагом всасывала сапоги и чавкала, когда он их высвобождал. Правой рукой он нес мешок с патронами, размахивая им, как пращой: тот болтался у него на руке за лямку. Влажный ветер с реки дул в лицо. Бока низких обрывов, глядевших на реку внизу, были глубоко изборождены и врезаны в скалу – оставались торчать только похожие на столы выступы, отмечая линии подъема воды за тысячи прошедших лет. Груды голых белых бревен и куски плавника без счета набились на карниз, словно надгробные пирамиды костей, втащенные на утесы некой исполинской птицей. Фаррелл попробовал вспомнить, где гуси пролетали три года назад. Остановился на той стороне холма, где она шла под уклон в каньон, и прислонил ружье к скале. Надергал кустов и собрал поблизости камней, а еще сходил к реке кое за каким плавником, чтобы сделать себе засидку.

Он сел на дождевик, опершись спиной о жесткий куст, колени подтянуты к подбородку, и стал наблюдать, как белеет небо, а потом немного голубеет и вместе с ветром бегут облака. Где-то в тумане на другой стороне реки гоготали гуси. Он отдыхал, и курил, и смотрел, как у него изо рта сдувает дым. Ждал солнца.

Четыре пополудни. Солнце только что ушло за серые тучи конца дня, оставив низкорослую полутень, падающую на машину, следующую за ним, когда он ее обходит, чтобы открыть дверцу жене. Они целуются.

Они с Айрис вернутся за ней ровно через час и сорок пять минут. Заедут в скобяную лавку и потом в бакалею. Вернутся за ней в 5:45. Он снова проскальзывает за руль и мгновение спустя, заметив возможность, вливается в поток машин. По пути из городка вынужден останавливаться и ждать на каждом красном свете, наконец сворачивает влево на второстепенную и так жмет на газ, что их обоих немного вжимает в спинки. Сейчас 4:20. На развилке они сворачивают на асфальтированную дорогу, по обеим сторонам ее сады. Над верхушками деревьев – низкие бурые холмы, а за ними – иссиня-черные горы, увенчанные белым. От ближних рядов деревьев тени, чернея в обочины, ползут по мостовой перед машиной. В конце каждого ряда в садах белыми грудами навалены новые ящики, а под деревьями или насажены на ветви, или оперты об их развилки – лестницы. Он сбрасывает ход и останавливает машину, съехав на обочину поближе к одному дереву, чтобы Айрис можно было лишь открыть дверцу и достать до ветки. Та царапает дверцу, когда она ее отпускает. Яблоки тяжелы и желты, и сладкий сок брызжет ему в зубы, когда он кусает одно.

Дорога заканчивается, и они едут по запыленной грунтовке к самому краю холмов, где заканчиваются сады. Хотя он еще может проехать дальше, свернув на береговую дорогу, которая бежит вдоль оросительного канала. Сейчас канал пуст, и крутые грунтовые откосы сухи и осыпаются. Он переключился на вторую передачу. Дорога круче, вести машину труднее, и едут они