Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии на Тихом океане. 1941-1945 - Масатаке Окумия

Дни проходили, как в тумане. Каждый день мы посылали Зеро в полеты на перехват. Вчерашние неопытные курсанты стали ветеранами, закаленными в битвах. По их лицам было видно, что они вдруг ощутили нависшую над ними смерть. Американцы ни на момент не ослабляли своего беспрерывного давления. Днем и ночью бомбардировщики совершали налеты на Рабаул, чтобы разнести в клочья взлетную полосу и корабли в гавани, а в это время их истребители с ревом проносились на малой высоте, расстреливая все, что им казалось заслуживающим внимания. Вражеские атаки были так интенсивны, что мы буквально не могли найти времени, чтобы совершать налеты на их базы. Наши потери неуклонно росли, а список погибших и пропавших без вести летчиков заметно увеличился. Под волнами этих атак мы нанесли врагу большие потери среди бомбардировщиков и истребителей, но даже наши самые успешные перехваты не могли остановить воздушное наступление американцев. Они бросали в бой все больше и больше подкреплений, и соотношение вражеских самолетов к нашим непреодолимо росло. В таких условиях воздушный дивизион продержаться дольше не мог.

Стало очевидным, что, если мы будем продолжать воевать так и дальше, американцы сотрут нас в порошок. Требовались перемены, и я порекомендовал адмиралу Джодзиме то, что для нашей авиации являлось необыкновенным новшеством в тактике. Командир группы истребителей дивизиона капитан 2-го ранга Сабуро Синдо – бывший командир звена, получивший особое похвальное письмо за выдающуюся личную победу на истребителе Зеро в Китае 13 сентября 1940 года, – собрал своих летчиков и передал им новый приказ: «В будущем от вас больше не требуется вступать в бой с вражескими самолетами, когда бы они ни встретились. Атакуйте или защищайтесь лишь тогда, когда боевые условия представятся вам особо благоприятными».

Какие же это грустные слова! Как нашим летчикам определить, что есть «особо благоприятные» обстоятельства? В молниеносно меняющейся обстановке воздушного боя невозможно определить, когда ты оказался в достаточно выигрышной позиции для того, чтобы вступить в бой с противником. Сказать легко, сделать трудно. Другое дело – надводные корабли, здесь, вступить в бой или избежать его, решает старший морской офицер. Я полностью осознавал тот факт, что мои экипажи не смогут правильно оценить все возможные факторы воздушной войны, которые позволят им разумно сделать выбор «атаковать или уйти», но я не мог найти ничего лучшего. Даже сам выход такого приказа производил угнетающее действие, потому что для наших авиаторов такие слова явно означали официальное признание нашей слабости перед разбушевавшимися американцами.

Чтобы нейтрализовать эффект от нового приказа, я возобновил малые ночные рейды одномоторных Кейтов. Ни на один миг я не верил, что эти ночные атаки заметно повлияют на темпы вражеского продвижения на север, но ощущение возвращения к наступательным действиям должно было повысить дух моих воинов. Кейты атаковали вражеские суда в проливе Дампир между островом Новая Британия и Новой Гвинеей. Иногда мы направляли пикирующие бомбардировщики Валь на авиабазу в Трипоиру (к северу от Буина), где они оставались на ночь, а рано утром бомбили американские корабли у островов Казначейства к югу от Бугенвиля. Реже мы отправляли двухмоторные Бетти для бомбежки вражеских наземных объектов. Для этих рейдов мы не могли набрать более двадцати самолетов, и, конечно, результаты были очень скромные.

Не обращая внимания на слабое противодействие нашей бомбардировочной авиации, враг начал новое вторжение и высадил несколько тысяч десантников на Зеленые острова, к северу от Бугенвиля и в 130 милях от Рабаула. Угроза Рабаулу быстро нарастала вместе с расширением наступательных операций вражеской авиации. Наши потери самолетов были ошеломляющи. Уже никто в Рабауле не таил сомнений в существовании колоссального разрыва между потенциалами Японии и Соединенных Штатов.

Каждый вражеский налет проводился в широких масштабах. Над нами регулярно гудели бомбардировщики, надменно летая большими группами, в которых легко просматривались пробелы в защите от наших перехватчиков. Воспользуйся мы этими погрешностями в построениях, мы могли бы нанести вражеским бомбардировщикам тяжелый урон. Но уверенность противника была хорошо обоснованна! Перед лицом таких огромных групп наши численно уступающие Зеро были почти беспомощны. Если бы Зеро превосходили соперника в боевых качествах, мы смогли бы нанести по врагу серьезный удар. Но Зеро уже не мог щеголять своими характеристиками, потому что прежняя гроза Тихого океана теперь плелась позади «Груммана F6F Хеллкэт» и даже не могла надеяться на схватку с «корсарами» и «лайтнингами», если только вражеские пилоты этого не пожелают. Практически с тем же истребителями, с которыми мы начали войну, нам нельзя было даже и надеяться на какие-либо успехи в бою с врагом, который столь поразительно шел в ногу с технологическим прогрессом.

В воздушном бою существуют и другие факторы, даже более важные, чем качество отдельно взятого боевого самолета, и, возможно, самым ценным из них является наличие опытных летчиков и членов экипажа. После каждого боя американцы посылали свои самолеты в районы недавних сражений для поиска и спасения экипажей сбитых самолетов, у которых были хорошие шансы на выживание на спасательных плотах. Каждая неуклюжая летающая лодка, обычно легкая добыча для наших истребителей, отправлялась на поиски в сопровождении девяти – двенадцати истребителей. Хотя их труд был очень опасен, экипажи этих летающих лодок доблестно с ним справлялись, и история войны знает мало подобных случаев, когда группы воинов с таким постоянством подвергались многочисленным опасностям. Эти смелые полеты производили впечатление и на наших летчиков, и, несмотря на то что летающими лодками управляли вражеские пилоты, наши авиаторы считали их невероятно храбрыми.

С другой стороны, хотя японское Верховное командование понимало важность спасения бойцов и считало, что каждую человеческую жизнь надо рассматривать как незаменимую, оно не придерживалось американской тактики спасения сбитых летчиков. Наши флотские командиры так боялись вероятных жертв, которые могли произойти в ходе спасения экипажей сбитых самолетов, что мы часто бросали в открытом море людей, которых наверняка могли бы спасти. Получалось, что морское командование в этой ситуации не могло допустить возможной потери своего транспорта ради того, чтобы наверняка спасти экипаж сбитого самолета.

Я не раз думал об этом. Дело в том, что нежелание заниматься спасением экипажей сбитых самолетов было характерно не только для Верховного командования… Наши собственные летчики, коллеги тех, кто, попав в беду, дрейфовал в открытом море, даже по приказу не предпринимали никаких активных действий для спасения их жизни. Чтобы не создалось впечатление, что авиаторы не питали сочувствия к своим товарищам, следует добавить, что они сами не ожидали чего-то иного, если их самих собьют. Всякий, кого сбили и кому удалось уцелеть, надув спасательный плот, понимал, что его шанс на спасение находится только в его собственных руках. Наши летчики стоически воспринимали то, что их бросали на произвол судьбы. В любом случае весь японский флот не проявлял большого внимания к спасательным операциям такого рода.

Конечно, были исключения, и в последние дни моего пребывания в Рабауле командир группы гидросамолетов проявил себя одним из них. Он со своими товарищами совершил несколько опасных вылетов для спасения жизни летчиков, упавших в море. Его гидросамолеты были малы по размерам, да и их количество было незначительным, поэтому, несмотря на самые отчаянные усилия, они мало что могли сделать.

В Рабауле имели значение некоторые закулисные факторы. Наше положение неуклонно ухудшалось и наконец достигло той точки, когда мы оказались под ливнем вражеских бомб и пуль. Стало ясно, что Рабаул мы не удержим. Может показаться невероятным, но за все это время я ни разу не заболел. Все до одного штабные работники, включая самого контр-адмирала Джодзиму, страдали либо от лихорадки денге, либо от малярии, либо от того и другого вместе. Может быть, я избежал болезней потому, что, несмотря на то что мои дежурства были дольше, чем у любого другого штабиста и мне приходилось оставаться на открытом воздухе дольше, чем обычно, я всегда был очень внимателен к выбору пищи и воды. Более того, я, независимо от жуткой жары, всегда носил длинные брюки и ботинки. Согласен, это было не так удобно, как дающие прохладу шорты, но так меньше подвергаешься опасности заболеть лихорадкой и другими недугами.

20 февраля 1944 года, после того как мы потеряли большую часть своего личного состава и самолетов за месяц мучительных боев, 2-я авианосная эскадра прекратила борьбу за Рабаул. С тяжелым чувством дивизион оставил эту жизненно важную базу и отошел в Трук.