Шкура - Курцио Малапарте

– Хорошо, попробуем холодной, – сказала женщина и вместе со своей товаркой стала руками брызгать воду на мертвого: увлажненный, тот немного раздулся, но мало, не больше чем на толщину плотного фетра. Издалека, с Имперской улицы, с площади Венеции, с Форума Траяна, от Субуры доносились гордые звуки фанфар, победные крики. Я смотрел на ужасное нечто, простертое на кровати, и смеялся про себя, думая о том, что все мы считали себя Брутами, Суллами, Аристогитонами, а на самом деле мы все, победители и побежденные, были как это лежащее на кровати нечто: шкура, имеющая форму человека, жалкая человечья шкура. Я отвернулся к распахнутому окну и, глядя на высокую башню Капитолия, смеялся про себя, думая, что это знамя из человечьей шкуры было нашим знаменем, настоящим знаменем всех нас, побежденных и победителей, единственным знаменем, достойным в тот вечер развеваться на башне Капитолия. Я смеялся про себя, представляя себе знамя из человеческой шкуры развевающимся на вершине башни Капитолия.

Я сделал знак полковнику Брауну, и мы направились к выходу. На пороге мы обернулись и низко поклонились.

Спустившись по лестнице, в темном коридоре полковник Браун остановился:

– Может, если бы его смочили горячей водой, – сказал он тихо, – он раздулся бы сильнее.

XI

Процесс

Мальчишки, сидящие на ступеньках церкви Санта-Мария-Новелла, небольшая толпа любопытных вокруг обелиска, у подножия церковной лестницы партизанский командир, оседлавший табурет и облокотившийся о железный столик, взятый из какого-то кафе на площади, группа молодых партизан-коммунистов из дивизии имени Потенте, выстроившихся с автоматами на церковном дворе перед сваленными в беспорядке трупами, – все они казались персонажами фрески Мазаччо, написанной по серой штукатурке. Освещенные сверху грязным светом, падавшим с облачного неба, люди молчали, не двигаясь, повернув головы в одну сторону. Струйка крови сбегала вниз по мраморным ступеням.

На церковной лестнице сидели фашисты, мальчишки пятнадцати-семнадцати лет: спадающие на лоб челки, живые черные глаза на удлиненных бледных лицах. Самый молодой, в черном свитере и коротких штанах, из которых выглядывали голые худые ноги, – совсем ребенок. Среди них одна девушка, молоденькая, черноглазая, с темно-русыми распущенными волосами, такие волосы часто увидишь в Тоскане у женщин из народа. Она сидела, запрокинув лицо, глядя на летние облака над вымытыми дождем крышами Флоренции, на тяжелое гипсовое небо, местами потрескавшееся, как небо Мазаччо на фресках церкви Кармине[355].

Когда раздались выстрелы, мы были на середине Виа-делла-Скала, около садов Оричеллари. Выехав на площадь, мы подрулили к подножию лестницы церкви Санта-Мария-Новелла и остановились за спиной партизанского командира за железным столиком.

Скрип тормозов двух наших джипов не заставил командира обернуться. Секунду помедлив, он указал пальцем на одного из мальчишек и сказал:

– Твоя очередь. Как тебя зовут?

– Сейчас очередь моя, – сказал, вставая, мальчишка, – но будет день, придет и ваша.

– Как тебя зовут?

– Как меня зовут – мое дело, – ответил мальчик.

– Ты еще отвечаешь ему, этому подонку? – сказал его товарищ, сидящий рядом.

– Отвечаю, чтоб научить этого типа хорошим манерам, – ответил мальчик, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Он был бледен, его губы дрожали, но он посмеивался с независимым видом, глядя в упор на командира. Тот опустил голову и принялся крутить карандаш.

Мальчишки вдруг оживленно и со смехом заговорили между собой. В их разговоре слышались простонародные интонации жителей Сан-Фредиано, Санта-Кроче, Палаццоло.

– А эти бездельники, чего они уставились? Или никогда не видели, как убивают христиан?

– Им лишь бы поразвлечься, этим нехристям!

– Хотел бы я видеть их на нашем месте, что бы они делали, педерасты.

– Спорим, ползали бы на коленях!

– Визжали бы, как свиньи, бедняги!

Смертельно бледные, мальчишки смеялись, внимательно следя за руками командира.

– Посмотри на этого красавчика! У него красная косынка на шее!

– Зачем она ему?

– Как это зачем? Он же Гарибальди!

– До чего обидно, – сказал стоявший на лестнице мальчик, – умереть от рук этих засранцев!

– Он и так слишком долго возится с вами, недоносок! – крикнул кто-то из толпы.

– Если спешите, встаньте на мое место, – парировал мальчик, засовывая руки в карманы.

Командир партизан поднял голову и сказал:

– Давай быстрее. Не заставляй меня терять время. Твоя очередь.

– Если ему не терпится, – сказал насмешливо мальчик, – то я потороплюсь. И, выбравшись из толпы своих, он встал перед вооруженными автоматами партизанами, рядом с кучей трупов, прямо посреди лужи крови, растекавшейся по мраморным плитам церковного двора.

– Смотри не запачкай ботинки! – крикнул один из друзей, и все рассмеялись.

Джек и я соскочили с джипа.

– Стой! – крикнул Джек.

Но в тот миг мальчик крикнул:

– Да здравствует Муссолини! – и упал, прошитый пулями.

– Good gosh! – воскликнул Джек, смертельно бледный.

Командир партизан поднял голову и посмотрел на Джека снизу вверх.

– Канадский офицер? – сказал он.

– Американский полковник, – ответил Джек и, указывая на сидящих на церковных ступеньках мальчишек, добавил: – Прекрасное занятие – убивать мальчишек.

Командир медленно повернулся, бросил косой взгляд на два джипа с канадскими солдатами, на пулемет, остановил взгляд на мне, оглядел мою форму и, положив карандаш на стол, сказал с примирительной улыбкой:

– Почему ты сам не ответишь своему американцу?

Я посмотрел ему в лицо и узнал его: это был один из помощников Потенте, молодого командира партизанского отряда, вместе с канадскими частями бравшего Флоренцию, который погиб несколькими днями раньше на наших глазах за рекой Арно.

– Союзное командование запретило массовые расстрелы, – сказал я. – Оставь мальчишек, если не хочешь неприятностей.

– Ты один из наших и так говоришь? – сказал командир.

– Я – один из ваших, но считаю, что нужно уважать приказы союзного командования.

– Я тебя видел, – сказал командир, – ты был там, когда погиб Потенте?

– Да, я был рядом с ним. И что из этого?

– Тебе нужны еще трупы? Не знал я, что ты заделался могильщиком.

– Мне нужны живые. Эти мальчишки.

– Бери тех мертвых. Много за них не возьму. Сигарета есть?

– Мне нужны живые, – сказал я, протягивая пачку. – Этих мальчишек будет судить военный трибунал.

– Военный трибунал? – сказал командир, зажигая сигарету. – Не слишком ли жирно?

– Ты не имеешь права судить их.

– Я не сужу, – сказал командир, – я убиваю.

– По какому праву?

– По какому праву? – переспросил командир.

– Почему вы хотите убить этих мальчишек? – спросил Джек.

– Я их убиваю за то, что они кричат «Да здравствует Муссолини!».

– Они кричат «Да здравствует Муссолини», потому что ты убиваешь, – сказал я.

– Чего им нужно, этим типам? – крикнул голос из толпы.

– Мы хотим знать, почему их убивают, – сказал я, повернувшись к толпе.

– Они стреляли с крыши, – крикнул другой голос.

– С крыши? – сказала пленная девочка. – Они что, за котов нас держат?

– Нечего тут на жалость давить, – прокричал парень, выйдя из толпы. – Говорю вам, они стреляли с крыши!

– Вы их видели?

– Я – нет, – сказал парень.

– Тогда почему говорите, что они стреляли с крыши?

– Кто-то же должен был быть на крыше, раз стреляли, – сказал парень, – и еще остались. Не слышите, стреляют?

Из глубины улицы долетал редкий треск ружейных выстрелов и отрывистые автоматные очереди.

– В таком случае и вы могли стрелять с крыши, – сказал я.

– Ну, ты, думай, что болтаешь, – сказал парень угрожающим тоном и сделал шаг вперед.

Джек подошел ко мне и прошептал на ухо:

– Take it easy[356], – и, повернувшись к канадским солдатам, сделал знак, те соскочили с джипов и встали за нами, выставив автоматы.

– Ну, теперь они не отлипнут, – сказала девушка.

– Чего вы лезете в наши дела? – спросил один из мальчишек, со злостью глядя на меня. – Думаете, мы боимся?

– Он боится больше, чем мы, – сказала девушка, – смотри, как побледнел. Дайте ему сердечных капель, бедолаге!

Все рассмеялись, Джек сказал командиру партизан:

– Этих мальчишек я заберу. Их будут судить по закону.

– По какому закону? – сказал командир.

– По закону военного трибунала, – сказал Джек, – надо было убить их сразу, на месте. Теперь поздно. Теперь очередь за трибуналом. Вы не имеете права судить их.

– Они ваши друзья? – спросил Джека командир партизан с издевательской улыбкой.

– Они итальянцы, – сказал я.

– Они? Итальянцы? – сказал командир.

– А что, может, вы нас за турок держите? – сказала девушка. – Гляди-ка, большая роскошь – быть итальянцем!