Прятки с тенью - Наталья Николаевна Александрова

class="p1">Я узнала экономку хозяина Венеру Викторовну, которую киношники за мерзкий характер прозвали Мегерой Викторовной.

– Ты кто такая? – прошипела Мегера, сверля меня своими крысиными глазками.

– С каких это пор мы на ты? – холодно осведомилась я.

Мегера зашипела, как змея, которой наступили на хвост, однако поправилась:

– Ну, вы кто такая и что здесь делаете?

– Я – член киногруппы, и я с позволения Андрея Константиновича осматриваю особняк!

– Пускает в дом кого ни попадя! – проворчала экономка. – Вы в библиотеке кино свое снимаете – вот и не выходите оттуда, а здесь вам делать нечего!

При этом она посмотрела на меня с самой настоящей ненавистью. Я невольно попятилась – было похоже, что взгляд этой ведьмы способен прожечь насквозь стальной лист сантиметровой толщины. А вдруг она повредит пальто, а оно чужое, отдать надо…

И тут сзади раздался знакомый мягкий голос:

– Венера Викторовна, не обижайте девушку!

Мегера смешалась, лицо ее, дышавшее злобой, сморщилось, как резиновая маска.

– Вы слишком строго обращаетесь с моими гостями, – продолжал Андрей Константинович, а это был он собственной персоной.

Я отметила, что сказал он эти слова вроде бы спокойно, но дал понять, что недоволен. Экономка упрямо поджала губы, опустила глаза и вышла, при этом спина ее выразила все, что она думает о подозрительных артисточках, шныряющих по всему дому, и об излишне доверчивых хозяевах, которые готовы отдать этот дом на растерзание разным проходимцам.

Когда она ушла, Андрей Константинович посмотрел на меня. Я расстроилась, потому что в глазах его не отразилось никакого узнавания. Ничего странного, в первый раз я предстала перед ним в виде трупа, уж гримерша в тот раз постаралась разрисовать мое лицо! А второй раз мы встретились на киностудии, я вообще была смуглой брюнеткой с короткой стрижкой.

– Не обижайтесь, – он увидел мое расстроенное лицо, – Венера Викторовна просто помешана на чистоте и порядке. Она боится…

– Она боится, что нечистые на руку актеры украдут ваше столовое серебро?

Улыбка сползла с его лица.

– Я хотел бы загладить… – пробормотал он нерешительно.

Господи, уж не денег ли он хочет мне предложить?

Меня спас истошный вопль Михала Михалыча из библиотеки.

– Ну где же она? Куда она подевалась?

– Простите, – сухо сказала я, – я и правда не должна была сюда входить.

С этими словами я выбежала из комнаты. Ну почему, если встречается мне приличный вежливый, обеспеченный мужчина, так на меня и не смотрит? Точнее, смотрит как на какое-то насекомое, которое по ошибке залетело к нему в дом. Надо бы выгнать, а он вдруг отчего-то заинтересовался, лапочки там считает, усики… Экономка же с насекомыми привыкла бороться, она твердо знает, что в порядочном доме их быть не должно, оттого и злится.

Я представила, как Мегера Викторовна входит в библиотеку, вооруженная баллоном с инсектицидом размером с трехведерную бочку. И направляет шланг на режиссера Михал Михалыча и иже с ним.

– Она еще смеется! – набросился на меня режиссер и дернул свои многострадальные волосы. – Да ты без моего разрешения не то что смеяться – в сторону посмотреть не можешь! Ни руки поднять, ни повернуться, ни сесть, ни встать!

– А дышать можно? – спросила я, и Вася тут же сделал страшные глаза и показал мне незаметно кулак – молчи, мол, и делай что велят, если хочешь работу получить.

И то верно. Слушая наставления Михал Михалыча, я хлопала ресницами и даже открыла рот. Ничего не помогло, во время съемок очередного эпизода выяснилось, что я неуклюжая и толстокожая бестолочь, не могу сыграть элементарных вещей и нарочно делаю все неправильно и бездарно, поскольку хочу смерти Михал Михалыча. Впрочем, этого хотят все.

– Не обращай внимания, – шептал Вася, – он Елисеевой то же самое говорил.

Я жутко позавидовала этой самой Елисеевой – летит сейчас небось в Австралию в обществе бывшего-нового мужа и позабыла про съемки если не навсегда, то надолго. А что, если бы мой муж Генка вернулся из Америки богатым человеком? Да хоть миллионером, после того, что он мне устроил, я его видеть не могу!

Первый съемочный день был тяжелым и насыщенным, и только вечером, вернувшись в свое временное пристанище, я вспомнила о рулончике пергамента, который нашла в старинных часах.

Я развернула его на столе.

Это был довольно большой кусок пергамента, на котором тонким пером было сделано несколько рисунков.

В верхней части листа была нарисована театральная маска – улыбающееся лицо с провалами глаз, такие маски часто изображают на фасадах театров, они символизируют комедию. Только, в отличие от обычных театральных масок, на голове у этой был украшенный гребнем античный шлем.

Где-то я видела такую маску…

Прямо под этой маской была нарисована закругленная сверху дверь, на нее указывала стрелка.

Ниже я увидела схематично изображенную лестницу, ведущие вниз ступени – и снова стрелка, которая указывала вниз.

Дальше стрелка указывала вперед, потом прямая линия разветвлялась на две, но стрелкой была помечена левая.

И наконец, в самом низу пергаментного листа была нарисована еще одна театральная маска – на этот раз трагическая, со скорбно опущенными углами рта.

И еще одна стрелка, указывающая прямо на этот страдальческий рот.

И сбоку от этой стрелки – единственные слова на листе пергамента: «Bocca della Verita».

Вот эти слова я сразу вспомнила.

Когда-то давно, еще до замужества, я ездила в Италию, и там был такой аттракцион для туристов – каменная маска на стене храма, которая называлась «Bocca della Verita», «Уста истины». Экскурсовод сообщил нам, что римляне вкладывали руку в рот этой маски, и тому, кто не был верен в браке, маска якобы откусывала руку. Все наши туристы наперебой совали руки в каменные уста, образовалась настоящая очередь.

Да, все это замечательно, но что мне это дает? Какой смысл в этих детских рисунках?

Ничуть не больше, чем в том листке, который я нашла в музее Скабичевского…

И тут меня осенило.

Точнее, я вспомнила, как, дожидаясь в этом самом музее появления экскурсовода, я целый час слонялась по фойе и несколько раз останавливалась возле точно такой же комической маски, как та, что нарисована в верхней части пергаментного листа.

Наверняка это снова пустой номер, но почему бы не наведаться еще раз в тот особняк? Просто для того, чтобы потом не думать, что я что-то упустила. Тем более что завтра на съемки мне нужно являться только к двум часам, так что все утро у меня свободно…

В черной тетрадке осталось несколько непрочитанных страниц.

Гостиная баронессы Крюденер была ярко освещена. Здесь собрался этим вечером самый цвет петербургской