Рабы - Садриддин Айни

Толпа, вырвавшись с площади на рынок, где продавали маш, свернула в сторону Кызыл-Тепе.

После двух часов пути передние ряды еще не достигли вод Мулиана.

Но толпа была похожа на снежную лавину, сползающую с горы, — чем дальше она ползла, тем больше редела. Она таяла. Люди, пользуясь каждым поворотом дороги, внезапно отставали, отходили в сторону, покидали непобедимые ряды бухарского эмирского воинства…

13

Первое сентября 1920 года.

По средам в Гиждуване бывал базар.

Обычно в этот день продавцы и покупатели съезжались со всех сторон от Вабкента до Нур-Аты, от Варданзе до Кызыл-Тепе, включая и всю степь.

Но в эту среду площадь пустовала.

Лишь около запертых купеческих лавок сидело несколько сторожей, да у полицейского участка гиждуванского Миршаба на рисовом рынке толкались стражники.

Двери арестантской выходили на север к реке Пирмаст. Комнату заполняли узники с цепями на шеях, руки и ноги их были закованы в колодки.

Узники обросли волосами, рваная одежда уже не могла прикрывать грязных тел.

На грязных телах и бледных лицах несчастных кишмя кишели вши, переползавшие от одного к другому.

Они были заперты, и казалось, о них позабыли. Дверь не открывалась даже днем, если не случалось чего-нибудь необычайного.

Но в ночь на второе сентября сердца узников дрогнули: за дверью раздались шаги. Не видя друг друга, узники прислушались к темноте.

— Палач? — вздрогнул один из пленников.

— О, если б бог послал палача! Могила спокойней, чем такая жизнь.

— Нет, — сказал другой, — я готов каждый день терпеть муку, любые мучения, но жить, обязательно жить, пока не увижу светлого дня! Если дождусь его — отдам за него жизнь. Ах, какой он будет светлый!

Узник, предпочитавший умереть, ответил с упреком:

— Пустые мечты! Сколько дней, дорогой хатырчинец, обнадеживали вы нас: «Это будет сегодня. Завтра дождемся». Ожидание хуже смерти. Довольно! Сыт по горло этой жизнью. Пора умереть.

Дверь распахнулась.

Палач?

Все замерли.

Но дверь снова закрылась.

— Кто это? Кто-то зашел! Кто тут? Может, вышел кто-то?

— Молчите. Сейчас узнаем. Тут что-то не так. Все настороженно вслушивались в темноту. Что-то заворочалось возле двери.

— Кто там? — громко спросил один из пленников. Ни звука, ни движения.

— Кто ты? Человек, животное, дьявол? Ну, говори!

— Ох!., смерть моя! — слабо простонал человек у двери.

— Кто ты?

— Я умираю… У меня… разбита голова. Много крови потерял… — пробормотал новый пленник.

— Что с тобой?

— Началась… война.

— А! — рванулся хатырчинец. Но цепь не пустила его выпрямиться. Хатырчинец попробовал привстать, но опять упал на спину.

Хатырчинец своим возгласом прервал речь нового узника. Но другой допытывался:

— Так, война. А потом?

— Людей набирают… Как услышали, что я рассказываю о проделках маддаха, меня схватили… избили… Бросили сюда.

— Слава богу! — заговорил хатырчинец, оживляясь и не в силах сидеть неподвижно. Цепь его зазвенела. — Я увижу это раньше, чем умру!

— Если революционеры осилят, мы увидим. А если отступят, как при Колесове, мы ничего не увидим. И эта надежда уйдет с нами в могилу.

Хатырчинец рассердился:

— Теперь мы победим. Теперь революция хорошо вооружена, хорошо подготовлена. Народ не идет за эмиром. Ведь вы слышали: «Народ разбегается». Нам помогают русские. Нам помогают рабочие, Красная Армия, большевики Туркестана. Теперь мы сильны!

Он еще ликовал, когда за дверью застучали шаги нескольких человек. Лязгнул замок.

— Идут за нами. Нас освобождают! Дверь открылась.

Всунув в дверь пылающий факел, человек внес его в темницу.

Узники, за шесть месяцев отвыкшие от света, с удивлением озирались друг на друга. Но глаза не выдержали столь яркого света, заслезились, закрылись.

Вслед за факелом в комнату вошли двое людей, похожие на дьяволов.

Умело и ловко они принялись освобождать узников от цепей и колодок.

Узники, прежде недоверчиво слушавшие хатырчинца, теперь, когда кандалы свалились с них, поверили в свободу, и сердца их горели от радости.

Освобожденных от кандалов вывели при свете факелов на двор полицейского участка.

Среди двора их окружили вооруженные джигиты.

Сердца, еще горячие от надежд, упали в бездну горя.

Один из стражников миршаба, пройдя к первому ряду, взял руки хатырчинца и связал их спереди. По обычаям эмирской Бухары, руки, связанные у узника спереди, означали, что он будет казнен.

— По чьему приказу вы хотите нас убить? — спросил хатырчинец.

— По приказу миршаба Султана-бега.

— С каких пор Кали-Султану дано право смертной казни? Разве это право не принадлежит одному лишь эмиру?

Стряхивая со своего рукава вшей, которые покрывали узников, стражник ответил:

— С тех пор как началась борьба эмира с джадидами, Султан убил людей больше, чем вшей на твоем теле. И людей он бьет легче, чем ты вшей. Какой дурак теперь ждет эмирских приказов, когда вокруг такое делается!

Остальным узникам тоже связали руки спереди и погнали со двора в темную ночную улицу. Со всех сторон плотной стеной окружили их стражники, вооруженные саблями и дубинками.

Впереди, освещая дорогу, несли факел.

Следом за факелом шли два человека, державшие короткие, как рукоятки топоров, палицы, а с их поясов свешивались ножны с обоюдоострыми ножами. Это шли палачи.

Пленников погнали на запад, берегом реки Пирмаст.

Хатырчинец, глядя при колеблющемся свете факелов на нового узника, шедшего с трудом, сказал:

— Когда мы собирали топливо, нас было семеро. Когда нас схватили, один убежал, уменьшив наше число и опечалив наши сердца. И вот, в минуту смерти, снова нас семеро.

— Подобно звездам Большой Медведицы! — ответил новый узник.

— Ого! Перед смертью ты заговорил.

— А я не собираюсь умирать! — тихо ответил новый узник. — Не дам и вас убивать.

— Что ж, сотвори чудо! Посмотрим, как оно совершается! — недоверчиво ответил хатырчинец.

По дороге с западной стороны показались арбы и всадники, двигавшиеся навстречу.

— Гоните их к обочине! Сверните арбы с дороги! — закричали стражники, размахивая факелами.

Однако встречные не послушались.

Перебраниваясь, даже не глядя на стражников, встречные заполнили всю дорогу. Конские морды и свирепые лица ездоков показывались из мрака и вновь пропадали.

Стражникам и узникам пришлось свернуть на край дороги.

Идущих и едущих, всадников и арб становилось все больше.

Все чаще слышались среди них крики, перебранка. Хозяева арб, чьи лошади были сильнее, наезжали на тех, что ехали на слабых лошадях. Никто не слушал криков всадников, застрявших между арбами, давивших без разбора все, что попадало им на пути, в неудержимом беге, в оголтелой спешке.

Толпа оттесняла узников все дальше.

У соломенного базара стражники свернули с дороги и повели узников по узкой улице, идущей к небольшой площади, в сторону гробницы Хаджи Абдулхалика Гиждувани.[126]

Эта площадь была местом казней для тех, кого убивали тайно.

Раньше, чем зарезанный успевал остынуть, его волокли за ноги на кладбище, окружавшее гробницу, и бросали в какую-нибудь провалившуюся могилу. Так делали, чтобы поскорее скрыть следы казни от посторонних глаз.