Книга Государя. Антология политической мысли - И. Гончаров

Польша служит нам в этом случае примером. Там престол продавался столь часто, что эту продажу можно было устраивать на публичных торжищах. Своей щедростью польский король может уничтожить все препятствия, стоящие на его пути к власти. Он может знатные фамилии склонить на свою сторону обещаниями различных должностей. Но поскольку люди плохо помнят оказанные им благодеяния, то их память надо чаще освежать новыми дарами. Одним словом, Польская республика подобна бездонной бочке Данаид[214]. Поэтому щедрый король здесь никогда не в состоянии насытить подданных. И так как он должен оказывать многие милости, ему необходимо располагать средствами и на будущее, чтобы иметь поддержку.

Третий вопрос Макиавелли связан с безопасностью выборного короля. Состоит он в следующем: что лучше – поддерживать среди подданных согласие или возбудить между ними вражду?

Этот вопрос, может, был актуален во Флоренции во времена предков Макиавелли, в наши же дни, не думаю даже, что он вообще будет поставлен. В качестве причины я приведу лишь в пример Менения Агриппу[215], который примирил римский народ с Сенатом. Впрочем, для республики до некоторой степени необходимо сохранять недоверие между партиями, ибо если одна партия не будет следить за другой, то республика легко превратится в монархию.

Некоторые государи думают, что разногласие их министров необходимо для их собственной пользы. Они надеются быть менее ненавистными, чем противники, желающие истребить друг друга. Но если эта ненависть так действует, тогда одна может вызвать другую, которая может оказаться более опасной. Ибо вместо того, чтобы министрам блюсти общественную пользу, часто происходит то, что они, стремясь вредить друг другу, постоянно пребывают во взаимной борьбе. В этом случае они будут дела и пользу государя смешивать со своими личными стремлениями.

Таким образом, ничто так не способствует крепости монархии, как тесное и нераздельное согласие всех ее членов, но чтобы его утвердить, разумному государю следует непрестанно заботиться об этом.

Мой ответ на третий вопрос Макиавелли годится и в качестве ответа на его четвертый вопрос. Суть его в следующем: должен ли государь возбуждать против себя партии или он должен приобретать дружбу своих подданных?

Кто создает себе неприятелей с тем, чтобы их побеждать, тот творит для себя чудовищ, которых ему же и следует уничтожить. Куда естественнее и разумнее, да и человечнее приобретать друзей. Счастливы те государи, кои знают сладость дружелюбия; но еще счастливее те, которые заслуживают любовь и почтение своего народа.

Теперь приступим к пятому и последнему вопросу Макиавелли: должен ли государь иметь крепости и цитадели или он должен их истреблять?

В рассуждении о малых принцах я уже говорил об этом. Здесь же я намерен дать совет, как надо поступать великим государям.

Во времена Макиавелли мир пребывал во всеобщем смятении. Дух мятежей и возмущения владычествовал повсюду, тогда в государствах ничего не было, кроме партий и тиранов. Ежечасные и долговременные возмущения побуждали монархов строить в городах цитадели, чтобы с их помощью удерживать в подчинении беспокойных городских жителей.

После этих варварских времен не слышно о бунтах и возмущениях – или потому, что люди устали нападать друг на друга, или из-за того, что государи имеют в своих владениях неограниченную власть. Беспокойный дух, обуревавший наших предков, теперь склоняется к спокойствию. И для того, чтобы быть уверенным в верности подданных, уже не нужны цитадели. О крепостях же, которые должны сдерживать неприятеля, следует рассуждать несколько иначе.

И войска, и крепости для государей одинаково полезны. Ибо если они выступили против неприятеля с армией и потерпели поражение, то в этом случае необходимы крепости, дабы можно было отвести армию под защиту орудий, и если неприятель осадит крепость, то армия благодаря этому выиграет время и сумеет отдохнуть от ратных трудов. Государь же между тем, собрав войско, может освободить крепость от осады.

В последнюю Фландрскую войну между императором и Францией[216] из-за крепостей обе стороны не могли тронуться с места, и во всех этих сражениях, в которых участвовало до ста тысяч человек, не было никакого результата ни для одной из сторон, кроме того, что один или два города оказались взяты. В следующих же походах они снова вели борьбу за эти ничтожные преимущества. Таким образом, если государство обладает сильными крепостями, то и длительная война ему не страшна, ибо ее результатом может быть лишь потеря десяти миль земли.

На открытом же поле одно поражение или два похода в состоянии дать кому-либо преимущество и поработить целое государство. Александр, Цезарь и Карл XII должны были свою славу приписывать тому обстоятельству, что они в завоеванных землях мало встречали укрепленных мест. Покоритель Индии в славных своих походах имел не более двух осад, равным образом и победитель Польши столько же имел осад. Принц Евгений, Виллар, Мальборо и Люксембург[217] хотя и были великими генералами, однако крепости неким образом омрачали их славу победителей. Французы очень хорошо знают пользу крепостей, ибо от Брабанта даже до Дюфена создана цепь укрепленных мест, отчего владения Франции, примыкающие к Германии, кажутся пастью льва, усеянной двумя рядами грозных зубов. На этом я считаю, что доказательств в пользу крепостей высказано достаточно.

Глава XXI

Каким образом поступать государю, если он желает, чтобы его почитали

Эта глава Макиавелли содержит и благие мысли, и им противоречащие. Я намерен показать прежде его пороки, а потом подтвердить то, что он говорит похвального, после этого выскажу свое суждение относительно этого.

Автор приводит в пример поступок Фердинанда Арагонского тем, кто желает прославиться с помощью великих предприятий, отважных и чрезвычайных дел. Макиавелли ищет чудесного в дерзости попыток и в проворстве, с которым они осуществляются. Я и сам признаю, что это представляет собой нечто величественное, которое только в том случае бывает похвальным, если предприятие справедливо. Ты славишься, говорили скифские посланники Александру Великому, как истребитель разбойников, но ты сам величайший на земле грабитель, поскольку все завоеванные области ты разграбил и расхитил. Если ты бог, то должен смертным делать благое и не отнимать у них того, что они имеют; но если ты человек, то помни беспрестанно о том, кто ты таков!

Фердинанд Арагонский не был доволен тем, что начал войну; но также верно и то, что он использовал благочестие для того, чтобы скрывать свои намерения. Он, издеваясь над верностью присяге, ни о чем не говорил, кроме правосудия, и ничего не делал, кроме несправедливостей, что достойно всякого порицания[218].

Во-вторых, Макиавелли учит государя, чтобы его награждения и наказания были очевидны и чтобы все его действия носили знак его величия. Великодушные государи не будут иметь недостатка в славе, а особенно тогда, когда их щедрость будет стремлением их великой души, но не плодом их корыстолюбия.

Благость возвеличит их более остальных добродетелей. Цицерон говаривал Цезарю: в твоем счастье нет ничего более достойного, кроме того, что ты многих граждан можешь спасти. И нет пристойнее для твоей добродетели, нежели милость твоя к ним. Таким образом, назначаемые государем наказания должны быть меньшими, нежели преступления, а награды его всегда должны превосходить заслуги.

Теперь обратим внимание на кроющееся здесь противоречие. Доктор этой политической науки желает в данной главе подтвердить то, что государи должны соблюдать свои союзы, в восемнадцатой же главе он торжественно освобождает их от данного ими слова. Он поступает в этом случае как оракулы, которые об одной вещи говорят и то, и другое.

Но хотя Макиавелли обо всем, о чем мы здесь говорим, рассуждал несправедливо, он, однако, правильно отмечает, что государи должны следовать разуму, не вступая в союзы с более сильными, чем они, которые, вместо того чтобы оказывать помощь, могут покорить их государство.

В этом был довольно сведущ один великий германский монарх, который равно почитался и неприятелями, и друзьями. В то время, когда он со всем своим войском выдвинулся для помощи императору в войне против Франции, шведы ворвались в его земли. Министры его, получив известие об этом внезапном нападении, советовали ему призвать на помощь российского государя, однако владыка этот, смотря дальше, чем они, отвечал им: россияне подобны медведям, которых нельзя спускать с цепи, ибо затем посадить их на нее будет трудно. Таким образом, он сам защищал свою землю и никогда об этом не жалел[219].

Если бы я мог жить в будущие времена, то эту главу приумножил бы некоторыми рассуждениями, однако не имею такой возможности и не могу судить о поступках царствующих ныне государей. О некоторых вещах говорить необходимо, о других же следует молчать.