Хроники Расколотого королевства - Фрэнсис Хардинг

— Я тебя не вижу, — сказала она Мошке, глядя в сторону. — Я покупаю сок из чернослива с мандрагорой, а тебя не вижу.

— Ну и ладно, — ответила Мошка спокойно.

Чтобы разговаривать, не обязательно видеть друг друга.

— Пирожок, я должна задать тебе один вопрос.

— Я с тобой не разговариваю. Просто бормочу под нос.

— Хорошо. Пробормочи, пожалуйста, ответ, хорошо? Я пытаюсь… пытаюсь собрать из обрывков картину произошедшего.

Пирожок поджала губы и закрыла пробкой бидон, но с места не двинулась. Она была готова слушать.

— На другой день после того, как мы поженили твоих родителей, — начала Мошка, — ты рассказывала, что пришла одна странная пара. Пьяная в стельку невеста едва стояла на ногах. Можешь вспомнить о них что-нибудь еще? Наверное, тебе нужно заглянуть в журнал…

— Никуда не надо заглядывать, — сказала Пирожок обиженно. — Я все помню наизусть. Каждую запись за прошлый месяц. И про тот день я тоже все помню, потому что… Потому что это был самый счастливый день в моей жизни.

Она умолкла ненадолго, а потом продолжила:

— Помню ту невесту. Она была такой пьяной, Что висела на женихе как колода. Он ее волоком тащил по лестнице. А она была не маленькой. Он и рукой ее водил в журнале — просто поставил крестик. Так часто делают. Они заняли комнату на ночь, а с утра, пока я была на рынке, ушли.

— А ты запомнила, как выглядела невеста?

— Я ее особо не рассматривала. У нее чепец закрывал пол-лица. Ну, явно не леди. Кожа загорелая. Желтое шерстяное платье, сверху кремовая накидка с голубой вышивкой по воротнику и краю рукавов. Да, и запястье кривое. Мне ее стало жалко. Наверное, пила от одиночества, упала спьяну и руку сломала. А потом кость не так срослась. Я за нее так радовалась, когда думала, вот она проснется утром — и уже замужем!

Пирожок совсем забыла, что не разговаривает с Мошкой. Она вся сияла, глядя прямо на бывшую подружку.

— А жених? — спросила Мошка. — Ты его запомнила?

Пирожок нахмурилась и пожала плечами.

— Я тогда подумала, слишком хорош для нее, — сказала она. — Гладко выбрит, держится как джентльмен, носит шелковый галстук. Я запомнила его имя, уж больно странным оно показалось. Дуплимор Гвид.

— Дуплимор? — переспросила Мошка, наморщив лоб.

— Да. Я потом нашла его в книге имен. — Пирожок приосанилась и начала увлеченно рассказывать: — Оно посвящено Добрячке Юдин, покровительнице двуличности. Если младенец рождается в день Добряка Серослава до полудня, это дитя Добрячки Юдин.

— Пирожок, — сказала Мошка тихо, — ты знаешь кого-нибудь еще с именем Дуплимор?

— Нет… Но рождаются же люди и в этот день?

— Дело не в этом. Просто… Юдин ведь — одна из самых несчастливых Почтенных. Никто не станет давать ребенку имя в ее честь. Подумай сама, Пирожок. Родители просто объявят, что ребенок родился после полудня, и назовут его в честь Серослава. Когда я родилась, горничная предлагала отцу назвать меня в честь Добряка Бонифация, как если бы я родилась до заката. Чтобы не посвящать меня Мухобойщику. Только мой отец… Он был не такой, как все.

— Неужели ты думаешь… что человек может назваться не своим именем?

Девушки уставились друг на друга, словно укладывали в голове немыслимое. Это все равно что снять кожу с лица и прилепить другую. Имя ребенку давалось раз и навсегда, точно клеймо… и никто, никто в целом свете, даже такой отъявленный лжец, как Эпонимий Клент, не стал бы называть себя другим именем…

— Все возможно, — медленно произнесла Мошка. — А ты видела, откуда пришли эти двое?

— От реки, я думаю. Да, так и было, я кормила кур и видела, как они выходят из лодки старьевщика. Наверное, тот их подвез по доброте душевной.

Пирожок вдруг вспомнила, что не разговаривает с Мошкой, мигом стерла с лица улыбку и подобралась.

— Буду разбираться дальше, — сказала Мошка уверенно, хотя совсем не представляла, что делать. — Где найти старьевщика?

— Эта братия торгует на западе острова.

Пирожок вновь сделала бесстрастное лицо, всем своим видом показывая, что больше не скажет ни слова. Но Мошка уже узнала все, что нужно. Она оставила девушку и двинулась в указанном направлении.

Пока ее внезапное озарение подтверждается. Почему она раньше не задумалась, как Куропат проник в брачный дом? Теперь Мошка все поняла.

Куропат вошел в дом переодетый женщиной, в платье и чепце, закрывавшем пол-лица. Его затащили в часовню, провели над ним брачный обряд, расписались его рукой и отволокли в одну из комнат. Куропат не сопротивлялся. Потому что уже был мертв.

Кем же был кошмарный жених, истинный убийца Куропата? Кем был человек в шелковом галстуке, назвавший чужое имя? В его жилах, должно быть, течет ледяная вода, раз он смог убить человека, переодеть в женщину и пройти с ним по улице. У него железные нервы, ведь он спокойно отстоял брачную церемонию, хотя его могли разоблачить в любой момент, просто заглянув «невесте» в лицо или тронув за ледяную руку. Но главное — у этого человека больная, извращенная фантазия.

По крайней мере одно Мошка знала наверняка: убийцей никак не мог быть Эпонимий Клент. Хотя бы потому, что во время «свадьбы» они были вместе в таверне «Серый мастиф». Кроме того, Пирожок бы его непременно узнала.

Раньше Мошка жила в постоянном страхе перед Клентом, уверенная, что он попробует отомстить ей. Теперь она представляла, как люди с мушкетами выслеживают его, точно гончие псы, а он, спотыкаясь и дрожа щедрыми телесами, прячется от них. Разумеется, он виновен в сотнях преступлений — бессчетных кражах, подлогах, аферах, — а потому достоин виселицы. Но сердце Мошки не могло принять, что его казнят за убийство, которого он не совершал. Она чувствовала, что должна спасти его, и видела единственный способ — найти настоящего убийцу.

На лотках у старьевщиков продавался всевозможный хлам, сваленный в пестрые кучи: видавшая виды домашняя утварь, посуда, оборванные кружева и даже целые платья. Большинство старьевщиков прибыли на паромах, но избранные счастливчики приплыли на собственных крошечных баржах с матерчатыми навесами, защищающими от дождя. Служанки, белошвейки и прочие домохозяйки рылись в грудах барахла, точно курицы в навозе.

Покрутившись немного, Мошка заговорила с парой пожилых теток, перебирающих тряпки. Похоже, они обожали портняжное дело, потому что их одежда была сшита из лоскутков и оборок.

— Простите, что отвлекаю вас, — сказала Мошка, — но мой дядя сел в лодку к старьевщику неделю назад и до сих пор не вернулся домой… Мне надо выяснить, куда он мог уплыть.

— Ты что-то путаешь, дорогуша, — ответила тетка с горбатым носом, похожим на согнутый палец. — Старьевщики не берут пассажиров. Речники запрещают. Правду я говорю, Бутербара?