Сезон любви - Элин Хильдебранд

– Салют!

Бокалы зазвенели словно колокольчик. Часы пробили девять.

– Прямо как дома, – призналась Рената. – На Халберт-авеню все было совсем иначе. А здесь так уютно!

– Я рада, – улыбнулась Маргарита.

– Вы расскажете о маме?

– Да.

– Мне больше не у кого спросить, – сказала Рената. – Папа отмалчивается.

Маргарита отрезала кусочек мяса.

– А тебе не приходило в голову спросить дядю Портера?

Маргарита часто задавалась этим вопросом. В конце концов, почти все происходило на глазах Портера, он мог бы пролить свет на эту историю.

– Кэйтлин не разрешает нам видеться. Думаю, папа ей не нравится, и дядя Чейз тоже. Она не выносит всех родственников Портера.

– Плохо, – кивнула Маргарита. Ничего удивительного, Портер явно был не в себе, когда решил жениться на Кэйтлин. – Но вы же встречаетесь в университете?

– Нет, – покачала головой Рената. – Он преподает у старшекурсников, и когда бы я ни зашла, мне говорят, что он занят.

– Понятно. – Маргарита откашлялась. – Ладно, значит, о твоей маме…

Пока Маргарита говорила, Рената медленно ела. Задавая вопрос, она опускала нож и вилку, а все остальное время наслаждалась каждым кусочком мяса, густым кисловатым соусом, спаржей, мягким хлебом с толстым слоем масла. Часы отбили четверть часа, потом половину, час, и Рената выпрямилась, выгнула спину, вытянула под столом ноги. Маргарита, казалось, бесконечно подливала ей шампанское, и Рената уже сильно опьянела. Как ни странно, алкоголь не притупил ее внимание, а, наоборот, обострил. Она впитывала каждое слово: встреча Маргариты и Портера в галерее Же-де-Пом под картиной Ренуара «Зонтики», первые пять минут Маргариты на острове Нантакет, когда Портер отвез ее в будущий ресторан, изъеденные червями ореховые полы, каминная полка из коряги, меню по единой цене, тот вечер, когда Портер привел Кэндес, поцелуй, банка шафрана. Прогулка с Кэндес по пустошам после того, как фотография Портера с другой женщиной появилась в «Нью-Йорк таймс», ужины, за которыми Кэндес и Маргарита болтали у камина в соседней комнате, засиживаясь далеко за полночь, вечер, когда Дэниел Нокс впервые переступил порог ресторана и дал понять, что останется сидеть, пока Кэндес не согласится пойти с ним. За первой совместной трапезой они ели то, что приготовила Маргарита: семгу гриль на кедровых дощечках и запеченный картофель.

– Держу пари, твой отец никогда тебе это не рассказывал, – заметила Маргарита.

– Никогда. Думаете, он еще помнит?

– Конечно. Он клялся, что влюбился из-за меня – дескать, я подсыпала что-то в еду.

Рената улыбнулась. Она наслаждалась этой беседой, как поросенок лужей грязи, жадно внюхивалась в подробности. Родители вместе, их любовь – Рената слушала свою собственную историю.

– Твой отец решил, что я у себя на кухне опять буду помешивать зелье в котле, заплетя в косу седеющие нестриженые волосы. Он не доверял мне еще до гибели твоей мамы.

Рената промолчала, чувствуя, что Маргарита права. Странно, уже довольно поздно, но ни одного звонка из дома Дрисколлов – ни от отца, ни от Кейда.

– Никто не позвонил, – произнесла она.

– Я отключила телефон, – сказала Маргарита.

– Никто не пришел.

– Пока, – уточнила Маргарита.

Она сделала глоток воды и глубоко вдохнула, восстанавливая силы. Ей нравилось рассказывать Ренате о хороших временах, когда открылся ресторан, Маргарита и Портер любили друг друга, а Кэндес была жива. Понятно ли она излагает? Видит ли девочка свою мать так, как ее видела Маргарита – после душа в конце долгого дня, полного солнца и физической активности, одетую в коктейльное платье. Светлые волосы не стянуты резинкой, а распущены по спине. Непринужденная манера общения, простая и благородная, как у лучших женщин того времени.

– Кэндес мечтала поехать в Африку. Хотела открыть ресторан в Сахаре.

– Правда?

– Мы вместе поехали в Марокко, твоя мама и я.

– Да?

Рената словно услышала металлический звон монет, падающих из игрового автомата. Джекпот. Она бы никогда не узнала этой детали из жизни мамы, если бы не пришла сюда. Мама была в Марокко. Она бежала по улочкам Старого города в красной бейсболке, а владельцы ковровых лавок, резчики по дереву, официанты, подающие тажин в глиняном блюде с конической крышкой, таксисты, разносчики апельсинового сока на площади Джема-аль-Фна удивленно кричали ей вслед. Вся страна любила Кэндес, любила из-за ее мелодичного ломаного французского языка, белокурых волос, милой улыбки.

– Твоя мама была среди этих людей как дома, – продолжила Маргарита. – Она всех притягивала, и друзей, и посторонних. Она была совершенством, ей бы простили любую оплошность. Сколько раз я жалела, что не могу быть такой, как она! Я хотела… стать Кэндес.

Маргарита аккуратно положила вилку и нож на одну сторону тарелки, сложила салфетку. Раньше она никому не рассказывала о своем сокровенном желании, да что там, даже себе не признавалась, тем не менее это было правдой. Стоя перед зеркалом в студии мадам Верже, она думала, что вырастет такой, как Кэндес.

Маргарита улыбнулась:

– По-моему, ты пошла в маму.

Первым порывом Ренаты было не согласиться. Ну да, отец ее любил безоговорочно, Экшн и Кейд тоже. Она легко притягивала людей, взять хотя бы Майлза и Салли. Рената не понимала, что люди в ней находят или кем ее считают, если честно, она еще сама не разобралась в себе. Мама обладала природным магнетизмом, который шел от сердца, терпением и пониманием. А Рената чувствовала, что постоянно отказывается от своего «я», всячески изощряется, чтобы угодить близким. «Да, я буду осторожна. Да, ты моя лучшая подруга. Да, я люблю тебя больше всех».

Рената покачала головой, подумав: «Нет, вряд ли. Я совсем другая».

– Что случилось с рестораном в Африке?

– Ничего. Когда мы были в Марокко, твоя мама обнаружила, что ждет ребенка.

– Меня?

– Тебя.

– Значит, я разрушила ее мечту?

– Ну что ты, милая, конечно, нет. Все равно бы ничего не получилось. По многим причинам. Не суждено.

– Вам еще не поздно…

Маргарита рассмеялась:

– Всему свое время. То время уже ушло.

– Ничего подобного, – возразила Рената. – Вы могли бы открыть там ресторан, как когда-то хотели с мамой. Могли бы уехать отсюда.

В голосе Ренаты прозвучало беспокойство, и Маргарита подумала, нет ли там жалости. Еще не хватало, чтобы девочка ее жалела!

– Уехать? – переспросила Маргарита, словно эта мысль никогда не приходила ей в голову. Хотя, конечно, приходила. Продать дом и переехать в Париж. Или в Калгари. Начать все заново, как будто ей не шестьдесят три, а девятнадцать. – Надо подумать.