Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая - Мария Мирей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Замечательная находка, – подхватываю их по очереди и целую в пухлые детские щечки. – Но я думаю, стоит отпустить эту милую бабочку на волю. Она нашла себе здесь дом, можем ли мы быть настолько не гостеприимны, чтобы ее погубить?
– А где же она живет? – Спрашивает вихрастый малыш, вопросительно глядя на меня зелеными Аллкиными глазами и, мое сердце начинает щемить, стоит только вспомнить, сколько ему пришлось пережить. Столько горя обрушилось на плечи этого маленького мальчика. Он не сломался, в отличии от меня, в нем есть силы жить дальше.
Я поклялась, что он никогда не узнает о том, как появился на свет, как и то, что его настоящая мать Алла, погибла в свинарнике год назад. Я отдала ей свой долг. Я буду любить его как своего, и он никогда не узнает, кто была его мать и отец.
До сих пор с ужасом вспоминаю те дни после смерти Влада. Переживая свое горе, я не сразу поняла, что вместе со мной в котле отчаяния и боли вариться Эмма Петровна. Когда я все же осознала это, устроила ей допрос с пристрастием. Влад бы оценил, я так многое от него переняла.
Экономка поведала, что Аллка перед смертью, сказала ей, что у нее есть внук, и попросила навещать его в детском доме. Ее связь с Булатом принесла свои плоды. Она забеременела, когда еще находилась в плену у Влада, а поняла об этом, когда уже поздно было что то предпринять. Зная Аллу, я со стопроцентной уверенностью знаю, что в другой ситуации, она бы никогда не родила.
Эмма Петровна сначала пребывала в шоке, затем в смятении, а после, когда стало известно о смерти Егора, она решила, во что бы то ни стало вытащить ребенка. Матвея. Ситуацию усугубляло здоровье ребенка. У малыша имелся целый букет врожденных заболеваний, в том числе паралич некоторых суставов из – за чего малыш очень медленно не ходил, испытывая при этом сильнейшую боль. И самое главное – ярко выраженная заячья губа, из – за которой ребенок стал объектом насмешек и побоев.
Даже при первой нашей с ним встреч на лице его алели синяки, одного зуба не было, и губы разбиты. При виде них, меня затрясло так сильно, что пришлось ухватиться за стену обшарпанного грязного коридора, куда нам вывели трехлетнего ребенка.
Нам стоило большого труда во – первых, вытащить его из детского дома, потому что по документам я была одинокая молодая женщина, еще к тому же суицидница, спасибо Владу и Лелику за это. Хотя врядли я имею право их осуждать. Лелик рассказал, как им пришлось действовать, и что была каждая секунда на счету. Влад как всегда меня спас, только сам не спастись не смог.
Мы обивали пороги все возможных структур, но отсутствие собственного жилья выступало решающим фактором. Измучившись от бесконечной ходьбы по кругу, в конечном счете, я предложила просто его выкрасть.
Эмма Петровна, выпучив глаза, твердила, что этого делать нельзя, но я оказалась женой своего мужа. Лелик организовал на него документы, и в этот же день мы улетели во Владивосток. В нашей компании появился Ронни Берников. Больше я никогда не назову его прежним именем, чтобы он не вспоминал никогда о Матвее, который изо дня в день терпел издевательства.
Украсть ребенка не составило большого труда. С ним не играли остальные дети, и мальчик то и делал, что прятался ото всех. В тот день я прокралась к забору, порядком ободрав о колючий сорняк руки и ноги, окопалась и принялась ожидать, когда их выведут на прогулку. Уже вскоре детвора, весело гомоня, высыпалась во двор, разбившись на маленькие стайки. От общей толпы отделилась маленькая фигурка, тем самым привлекая к себе внимание. В ребенка полетели камни и палки, послужив сигналом к нападению маленьких извергов. Сразу же послышались изощренные обзывательства, и мое сердце сжалось от боли за этого мальчика.
Как Алла могла его здесь оставить, одного, всеми покинутого, и беззащитного перед детдомовскими детьми?
Мальчик тем временем, стойко сносил ругательства в свой адрес, и тихонечко пятился к забору в самые заросли. Еще через мгновение, он юркнул и скрылся ото всех, усевшись на камень, глядя себе под ноги.
Он так глубоко задумался, что не сразу обратил на меня внимание.
– Ди? Что ты там делаешь? Ты тоже от кого – то прячешься?
– Можно и так сказать. Вообще – то я пришла, чтобы тебя забрать, – решилась сказать ребенку правду. Для меня в тот момент он был сильным ребенком, заслуживающим правды. – Насовсем, понимаешь?
– И тебя не страшит мое уродство? Нянечка сказала, что меня никогда никто не заберет. Может ты моя мама? – Странно, я понимала каждое его слово, в его по – детски невнятной речи.
– С этих самых пор, я буду твоей мамой, хорошо? Ты позволишь?
Ребенок затрясся всем своим маленьким тельцем, порядком испугав меня. При этом он прямо смотрел в глаза, не в силах поверить в услышанное.
– Только мы уйдем так, чтобы никто об этом не узнал. Нужно как – то выбраться.
– Там дальше есть дыра в сетке. Пашка из старших через нее все время убегает. – Проговорил малыш, состроив задумчивую мордашку, поднимаясь с насиженного места, и заторопившись к той самой бреши в сетке. Та обнаружилась довольно быстро, и вскоре малыш уже был по другую сторону своей тюрьмы, с замиранием вкладывая свою маленькую ручку в мою. Перебежками добравшись до машины, каждую секунду ожидая злобного окрика, я наконец, с облегчением тронулась с места и погнала домой.
Через час мы уже были в аэропорту, и Лелик посадил нас на самолет, на прощание задержав на мне грустный взгляд. Он еще не знает, что во Владивостоке, я куплю билет как Анастасия Мельникова и, встретившись с Маруськой, поездом мы уедем в Кабардино – Болгарию, поближе к Нальчику, где живет знаменитый профессор Кальбек, который сможет прооперировать Ронни.
Можно с уверенностью сказать, что отчасти Ронни поспособствовал моему возвращению к жизни. Заботы о его здоровье заполнили нашу жизнь. Если я не находила в себе сил таскаться по бесконечным консультациям, то эту обязанность взяла на себя Маруська, стойко выдержав бой, победив в последнем раунде. Профессор Кальбек согласился прооперировать мальчика.
До госпитализации ребенка было достаточно времени, а жить с двумя детьми где –
