Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джонсон говорил, что ни один здравомыслящий человек не пишет, кроме как ради денег, и Остин придерживалась этого принципа. Своей сестре Кассандре она выражает восторг от того, что заработала на своих произведениях в общей сложности 400 фунтов стерлингов, что в двадцать раз превышает средний годовой доход работающей семьи и лишь немногим меньше того, на что жило большое семейство Остен в год. Как объясняет Мэрилин Батлер, в последние шесть лет своей жизни, 1811-1817 годы, она чувствовала себя Автором, потому что зарабатывала на этом деньги.⁶ Это была ее независимость, в эпоху, когда независимость женщины из дворянства или высшей буржуазии была спорной. Ее доходы свидетельствовали о благоразумии, сдержанности, надежде и мужестве, свойственных двум ее братьям - морским офицерам. И это был буржуазный стандарт, торговый тест на литературный прогресс, скажем, в технике свободного косвенного стиля. Если покупатель платит, значит, ты профессионал.
Братья-моряки Остин без зазрения совести участвовали в зарабатывании денег, будучи капитанами не линейных кораблей, а фрегатов. В 8-й главе романа "Убеждение" (1818 г., последний и посмертно опубликованный роман Остин) капитан Уэнтуорт (по образцу ее брата, капитана и впоследствии адмирала Фрэнсиса Уильяма) вспоминает о своем коммерческом триумфе при захвате вражеских судов на своем фрегате: "Ах, это были приятные дни, когда у меня была "Лакония"! Как быстро я делал на ней деньги". Ни один человек, кроме тупицы, не идет в море, кроме как за деньгами. А брат банкира Генри впоследствии стал англиканским священником. В мире Остин это не было противоречием. (Да и не должно быть, хотя мы находим его более странным, чем Остин. У меня есть знакомая женщина, которая, уйдя из карьеры крупного коммерческого банкира, получив степень MBA по финансам в Чикагском университете, занимаясь выдачей кредитов на 100 млн. долларов, стала протестантским священником. Мы были поражены). Как убедительно доказывает Уотерман, в начале XIX века, до возникновения антикоммерческой идеологии в среде европейского духовенства, в такой смешанной карьере не было ничего странного.⁷
Заметим также - опять же, в этом наблюдении нет ничего оригинального, и политолог Майкл Чве написал блестящую книгу, в которой подробно обсуждает его, - что наша Джейн демонстрирует в высшей степени стратегическое мышление.⁸ В этом смысле она тоже буржуазна, в том почете или, по крайней мере, терпимости, которые оказываются такому поведению. Во-первых, она исследует, пусть на маленькой социальной сцене и всегда с иронией, идеализм обыденной жизни, характерный для современности, и сопровождает экономику ее двойником - стратегическим взглядом на мир (в отличие от нестратегической импульсивности или невежественности). Если за столетия до этого Лэнгленд или Чосер говорили об обычной жизни и ее императиве благоразумия, то в это время литературный роман (поздних представителей которого Остен высмеивает в "Нортенгерском аббатстве", изданном также посмертно в 1818 г., хотя начатом двумя десятилетиями раньше) все больше говорил о принцах, волшебниках и привидениях на стенах мрачных замков. Новой чертой английского романа, начиная с "Робинзона Крузо" (1719), напротив, является то, что перед тем, как пуститься в путь, герои планируют, разрабатывают стратегию, обдумывают и мучительно переживают свое материальное положение.⁹ А новой чертой, начиная с "Молль Фландерс" (1722), опять же у Дефо, является то, что они делают это в социальном контексте.¹⁰
Конечно, на самом деле люди всегда, начиная с пещер, разрабатывали стратегию, если хотели есть. Мы говорим здесь о том, что приносило честь, а не о том, что происходило на самом деле. В святой, героической или крестьянско-обрядовой жизни вы должны были действовать из самосознания, а не из расчета. Вордсворт в сонете "В часовне Королевского колледжа", написанном в 1820 г., утверждал, что "высокие небеса отвергают предания / О прекрасно рассчитанном меньшем или большем". Что ж: Высокое небо могло в 1820 г. отвергнуть его, как не имеющее почетной сакральности, хотя Уотермен, как я уже отмечал, считает иначе. Но простые люди из буржуазии, которые все чаще становились предметом европейских романов и пьес, не отвергали профанный расчет, если он осуществлялся в этических рамках.
Резкий контраст наблюдается со средневековым романом вплоть до его пародийной трансформации в "Дон Кихоте", где Дон бросается спасать воображаемую принцессу или убивать воображаемого великана, не имея ничего общего с квазибуржуазным благоразумием, к которому (иногда) призывает Санчо Панса. Благородный дон просто совершает поступки, прямо вытекающие из его личности средневекового рыцаря-изгнанника. Санчо, как представитель современного мира, сетует на отсутствие расчета, но безрезультатно. Комизм книги заключается в том, что Дон неуязвим для разума, расчета, холодной риторики, разговора, не говоря уже о том, чтобы красиво рассчитать меньше или больше. (Тем не менее в современной экономической жизни необходимо признать роль личности и импульса, что подтверждают и социальный психолог Джонатан Хайдт, и теоретик менеджмента Джеймс Марч, и историк экономики Джон Най, и экономисты Джордж Акерлоф и Роберт Шиллер. Не так много деловых решений можно было бы принять без учета самосознания и импульса.¹¹)
Остен смеется над бездумными аристократическими жестами и христианскими псевдомученичествами. В романах Остин стратегическое мышление - это средство, и если цель выбрана мудро (как это происходит в конце концов с главными и развивающимися героями), то все хорошо. Стратегическое мышление, уравновешенное другими добродетелями, - это билет к эмоциональной зрелости и хорошему браку. Уже
