Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик

Она берёт низкую скамеечку и садится прямо перед коровьей мордой. Шепчет что-то. Поглаживает рогатую голову.

— А если перестаёт доиться, что будет? — спрашиваю.

— На бойню отправят, — просто отвечает Агриппина, —У других семь из десяти раздаивается, а у меня — каждая.

Корова по имени Василиса вытягивает шею и тычется мордой доярке в щеку.

— Щекотно, глупая! — хохочет та.

Вот оно. Стоп! Снято.

Уколов нарезает круги вокруг УАЗа. Увидев, что я выхожу, он кидается в коровник, как акула, почуявшая свежую кровь.

— Ну что, дед ничего не заподозрил? — спрашиваю Толика.

— Не-а, — безмятежно машет водитель, — Поворчал, что я за транспортом не слежу, и успокоился. Светлая у тебя голова, стажёр. На моей памяти, Уколыча ещё никто не укрощал.

Понятное дело, в редакционной машине ничего не ломалось. Весь план я придумал и обсудил с Толиком, пока патриарх районной журналистики бродил по полям. И совесть моя спит по этому поводу сладким сном. О таких поездках договариваются "на берегу" или предупреждают заранее.

И если ты не ставишь границы дозволенного сам, их ставят за тебя. Причём там, где ты не хотел бы их видеть.

Уколов молчит добрую половину обратного пути. Даётся ему это не легко. Неуёмная натура требует выхода.

— Снял то, что нужно? — спрашивает.

— Снял.

— Приглянулась тебе Агриппина, что ли?

— С чего это? — офигеваю от такого предположения.

— А чего тогда хвост распустил?! — старикан сверкает очками, — "Посидите в машине… так быстрее будет..." Слыхал, Толик?! Меня, заслуженного журналиста Союза за дверь выставил!

— Да я не…

— Баба она видная, — Уколову очень нравится собственная версия событий, — но ты гляди, у ней муж — моторист. Он тебя одним мизинцем размажет. На вот бутерброд, покушай… Не вести домой же…

Похоже, ветерану журналистики мы с Агриппиной кажемся одного возраста. Безнадёжно молодыми.

К редакции мы подъезжаем без десяти пять. Преисполнившись уважения, Толик подбрасывает меня до дома. Переодеваюсь и несусь сломя голову.

Николай хмуро ждёт меня у райотдела.

— Пришёл всё-таки, — говорит он.

Взгляд его мне не нравится.

Глава 25

На младшем лейтенанте синий спортивный костюм с вышитой буквой "Д" в ромбе на груди. Спортобщество "Динамо". В руках объёмистая сумка.

— На работе задержали, — объясняю, — еле успел вернуться. С Уколовым в поля направили…

— Нормально всё, — буркает Николай в ответ, — пошли.

Он разворачивается и направляется в сторону школы. Спешу за ним. У Николая один шаг, как два моих. Настоящий "дядя Стёпа-светофор". Какая муха его укусила? Вряд ли из-за моего опоздания. Я задержался максимум минут на пять.

— Ты чего смурной такой? — спрашиваю.

— День тяжёлый.

Мы минуем асфальтированную площадку перед крыльцом школьного здания, где я сделал свой первый исторический кадр, и сворачиваем за угол.

К двухэтажному учебному корпусу сбоку пристроен спортивный зал. В него ведёт отдельный вход. Неприметная дверь с торца. Оказавшись внутри, с любопытством оглядываюсь. Хотя я формально окончил здесь десять классов, на самом деле ни разу тут не был.

Пол из деревянных досок покрашен под баскетбольную площадку. Два кольца тоже есть в наличии. Вдоль одной из стен неизменная шведская стенка, в углу гора матов, тяжёлых и жёстких, как бетон. Окно затянуто верёвочной сеткой, чтобы мячиком не разбили. Такой же зал, как тысячи подобных по всему Союзу. Но есть и отличия.

В центре канатами огорожен самодельный ринг. Слева от него висит груша, тоже явно не из магазина. Справа скамейка для жима лёжа, сваренная из прямоугольного профиля. На стойках длинный олимпийский гриф с накинутыми блинами. Возле неё стоят несколько гирь и валяются разноразмерные гантели.

Всё это явно не входит в школьную программу. Пользуясь каникулами, зал кто-то приспособил "под себя". Может, превращение произошло и до каникул. Вспоминаю свои школьные годы. Весной и осенью бег и прыжки, зимой — лыжи. Мы в зале и не бывали почти.

В нос бьёт запах свежего пота, старой кожи и адреналина. Неповторимый букет бойцовской тренировки. В зале уже кто-то есть. Невысокий мужчина в майке и простом растянутом трико мутозит огромную грушу. От его ударов снаряд ходит ходуном.

Боксёр оборачивается. Я с удивлением узнаю физрука, который строил нас для фото. "Мухомор", так его звали мои одноклассники. Особым почётом у них он не пользовался. Ещё один стареющий мужчина на обочине жизни.

— Ветров, — он тоже меня узнаёт, — ты дверью ошибся? Кабинет математики этажом выше.

— Платон Петрович, да он нормальный пацан, — миролюбиво гудит Николай, — мы с ним каждый день кроссы бегаем.

— Ну-ну, — неопределённо отвечает Мухомор и возвращается к груше.

Только удары становятся резче и злей. Не верит физрук в мою "нормальность". Видимо, были поводы. "Спортивным" я бы не назвал Алика даже с самой большой натяжкой.

— Разминаться умеешь? — спрашивает Николай.

Умею, но отрицательно мотаю головой. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, и мне интересно, что покажет младший лейтенант. ВДВ того времени — подразделение элитное.

Это позже спецназов развелось больше, чем родов войск. Странно, что у космонавтов своего спецназа нет, чтоб в невесомости сапёрными лопатками драться с вероятным противником. А тогда "голубые береты" были готовы в двадцать четыре часа брать штурмом Капитолий. И взяли бы, вот что характерно.

Кадр из фильма "Красный рассвет" 1984 г.

Николай показывает мне упражнения, а я за ним повторяю. Получается не всегда. Отжаться с хлопком не удаётся ни разу. Со скакалкой дело тоже не ладится. А после прыжков змейкой через длинную спортивную скамью пот катит с меня градом.

Младлей при этом даже не запыхался. Боевая машина, блин. Во время тренировки он чуток оттаивает. Даже улыбается пару раз, глядя на мои старания. Мухомор тоже поглядывает в нашу сторону и одобрительно хмыкает.

Милиционер расстёгивает сумку и достаёт оттуда боксёрские перчатки.

— Алик, лапы подержишь? — просит он.

Лапы в зале самодельные, как и большая часть инвентаря. Может, магазинное стоит дорого. А, может, "под себя" всё делалось, не знаю.

Они больше похожи на макивары. Массивные прямоугольные подушки с лямками для рук с обратной стороны.

Улыбка у Николая становится шире. Он поднимает перчатки в боксёрской стойке. Левая рука выдвинута вперёд, правая под подбородком.

— Правая, — предупреждает он.

Я чуть приподнимаю руку,