Кошки говорят Мяу - Феликс Сарнов

— Да, нет, так… Какие-то отсветы среди ночи — я вставал, ходил в ванну, потом пришел и… Я подумал, может, это камера…

— Камера не дает никаких отсветов, — покачал он головой. — Ее вообще невозможно заметить, если не знаешь, что она есть. Еще вопросы?

— Нет, — качнул головой. — Извини, это просто… так, ерунда.

— Ну, и чудно, — заключил он, не обращая больше внимания на хотевшую что-то сказать Рыжую. — Сейчас поставим другую.

Он, остановил пультом видюшник, встал, подошел к телевизору, вытащил кассету и вставил другую, которую раньше положил на угловой шкаф.

«Снег» на экране, полоски, мелькающие цифры в углу и…

Ужин при свечах.

Камера снимала от аркообразного проема, разделявшего холл и столовую, только чуть левее — примерно от выключателя на стене. Я скосил глаза на это место, но не увидел ничего, кроме выключателя — тоже с реостатиком. Ай, да техника… А я не так уж плох в этом смокинге, а Рыжая — вообще класс! Странная сцена… Прав он, сучара, не по себе я кусок… Не тяну я на такую блядь! И камушек этот на шее… Чужой на мне смокинг, хотя и сидит, почти как влитой, и вообще, все — чужое…

Хозяин сел на место, взял пульт и прибавил звук.

С пьяноватой усмешкой уставясь на меня, Рыжая на экране сказала:

— Денежек хочешь?

Я скосил на нее глаза: Рыжая за столом побледнела и закусила нижнюю губу. Я уставился на экран, где жадно кусая мясо, тот я кивнул и ответил:

— Хочу.

— А больших денежек — хочешь?

— Хочу.

— А здесь жить хочешь?

— Вот ведь какая забавная штука — объектив, — заметил хозяин. — Со стороны-то ведь совсем по-другому смотрится, а, маэстро?

— Угу, — кивнул я, не отрываясь от экрана, где в реальном времени шел вечер при свечах…

— Красиво излагает, — буркнул хозяин, когда Рыжая на пленке разревелась, и выключил телек. — Ты понял, почему она вдруг стала тебя дразнить?

— Ты думаешь, она…

— Я спросил, как ты думаешь, — холодно перебил он.

— Я… не знаю, — честно сказал я. — Со стороны, правда, все по другому… Но в конце концов, это в любом случае, пьяный треп и ты же не…

— Может быть, я больше вам не нужна, — раздался голос Рыжей.

Мы оба посмотрели на нее. Она сидела, вся бледная, сосредоточенно глядя прямо перед собой; вытянутые в прямую тонкую линию губы, придавали ей какой-то незнакомый вид — эдакая волевая дама, средних лет — учительница дряхлая моя… Странный контраст с ее рыжей гривой, ярко-красным лаком на ногтях и вообще — с ней со всей, если знать, что там, под халатиком, и как там, внутри, ниже треугольника рыжих волос… Я почувствовал оживление в области ширинки и подивился… Как там, у классика — подивился Тарас бойкой жидовской натуре…

— Лично мне — нет, — любезно отозвался хозяин. — После этого диалога, не вдаваясь в подробности, могу сказать сразу: мне — нет. В качестве моей жены — тебя больше не существует. Пьяный ли это треп, или не очень пьяный — я не берусь судить, вон, даже маэстро, и тот не знает, — но от жены я такое выслушал в первый и последний раз. Нет-нет, — он небрежно-успокаивающим жестом поднял руку, — это вовсе не значит, что ты сядешь на голодный паек. Мы женаты много лет, я многим тебе обязан, и если ты будешь нормально себя вести, ни ты, ни даже твоя великовозрастная дочурка с ее папочкой — не останетесь голодными. Конечно, до сего момента, ты вообще не считала денег, а теперь тебе придется их считать, но… Тебе будет, что считать. И как бы там ни было, — он еле заметно усмехнулся, — ты будешь гораздо богаче маэстро и всегда сможешь кое-что подкинуть ему, если у вас уж такая взаимная… тяга друг к другу. Если, — с нажимом повторил он, не давая ей возразить — ты будешь вести себя нормально.

— Что… значит — нормально? — спросила она и потянулась к бутылке «Абсолюта». — Ты застал меня с мужиком — здесь. Ты прицепился к пьяной болтовне и… Решил со мной развестись. Ты дашь мне столько, сколько сочтешь нужным. Ты… все равно сделаешь так, как ты сочтешь нужным, — она налила себе и залпом проглотила рюмку. — Так что же тебе нужно услышать от меня? Что тебе вообще нужно — от меня?

— Ключ от сейфа, — ровным тоном произнес Ковбой. — Твой дружок к этому не имеет отношения. Он вообще увидел в первый раз сейф, когда я ему его показал. И он…

— Господи! — раздраженно воскликнула он. — Конечно, он не брал никакого ключа! И я — не брала!.. Я даже не знаю, как он выглядит, я никогда не… Ты никогда не открывал его при мне! Что за дурацкие…

— Рыжик, — негромко проговорил хозяин, и она замолкла. — Зачем так много слов? Ключ был здесь. Кроме тебя и него — он небрежно кивнул в мою сторону, — в квартире никого не было и быть не могло. Теперь ключа нет. Его и вчера не было на месте. Все, что я хочу знать, это — где он?

— Я не знаю, — тихо сказала она. — Если ты скажешь мне, как он…

— Конечно скажу, — терпеливо кивнул он. — Но сначала скажу еще кое-что. Во-первых, его нельзя открыть, не зная кода — не зная сколько раз, в какую сторону и до каких делений поворачивать ключ. Система старенькая, но — вполне надежная… А кроме того, — он посмотрел на нее не с жалостью, а с какой-то… ну, примерно так же, как иногда смотрит на меня моя дочь… как нянька в детском саду — на расшалившегося ребенка, — там нет никаких документов. Это была просто… Шутка. Таких документов вообще не существует, а даже если бы они и были, кто ж станет держать их дома, в хлипком несгораемом шкафчике? — он вытащил сигарету из пачки и щелкнул зажигалкой. — Кое-что… скажем так, взрывооопасное, есть в компьютере, но вытащить это оттуда смог бы только очень хороший программист. Такой, каких во всем родном СНГ — всего пять-шесть, не больше. А там, — он небрежно ткнул горящей сигаретой в сторону сейфа, — действительно бабки — подкожная наличность для разных непредвиденных… Кстати, чуть больше, чем ты сказала. Еще там, действительно, камушки — поменьше, чем ты думаешь. А еще… — Ковбой сделал глубокую затяжку, выпустил красивое голубое колечко, проткнул его тонкой струей дыма (почему у меня никогда не получается так красиво-небрежно!) и как-то странновато усмехнулся. — Еще там — мой талисман. Моя…

— Заячья лапка, — пробормотала Рыжая и кивнула. — Мексиканский сувенир… Но ты же всегда берешь ее с собой…

— А в этот раз — забыл, — он снова затянулся и снова выпустил красивое колечко дыма. — Как-то замотался… Только это — не мексиканский сувенир, родная. И это — не заячья лапка. Ты наверно никогда не видела живого зайца, поэтому…

— Ты сам мне так говорил, — перебила его Рыжая. — Сам когда-то сказал, что привез ее…

Ковбой махнул рукой и раздраженно сощурился — то ли от попавшего в глаза дыма, то ли он, действительно, не любил, когда его перебивают.

— Я просто щадил твои чувства, Рыжик. Ты же у меня… у нас — сдвинута на этом… Это — кошачья лапка, и она вовсе не мексиканская, и с ней связана одна… Неприятная история. Рассказать?

— Не надо, — вздрогнув, быстро сказала Рыжая.

Ковбой перевел взгляд на меня, я проглотил подступивший к горлу неприятный комок, кивнул и сказал:

— Расскажи.

— Ладно, — сказал он. — История действительно неприятная, но я расскажу. Может быть, ты лучше поймешь, что тебе нечего бояться за своего красавца, что я никогда бы не стал… — он повернул голову и посмотрел на лежащего на диване Кота. Кот на мгновение раскрыл глаза пошире и взглянул на него, а потом снова сузил глаза и уставился куда-то мимо. — Я, конечно, не ангел, но одного раза — мне хватило, — заключил Ковбой, помолчал, рассеянно вертя сигарету в пальцах, и откинувшись на спинку стула, резким движением раздавил ее в пепельнице.

— Мне было тогда лет семь-восемь, — сказал он. — Мы жили… Рыжик не показывала тебе, где она жила раньше?

— Показывала, — кивнул я.

— Ну, вот, я тоже жил — с родителями и с братом, — в том районе. Дома Рыжика еще не было, его даже еще не начали строить — там был пустырь, его как раз расчистили под стройплощадку, завезли плиты, обнесли забором… Но забор сразу же сломали, и мы с ребятами — нас было мальчишек пять-шесть из одного квартала — часто играли там, среди плит и… разного хлама. Не помню уже, во что играли, но играли нормально, — он пожал плечами, — конечно, иногда дрались, ссорились, но потом мирились, словом… Обычные мальчишки и обычные игры. Но когда моего брательничка выгнали из школы и этот великовозрастный болван — ему было тогда уже почти шестнадцать — стал от нечего делать слоняться с нами, мелкотой, по улочкам и тому пустырю, наши обычные игры закончились. Начались — другие…