Кукук - Алексей Евсеев

Ещё мы пробежались по теме «тщеславие как движущая сила». И я и Акрам начисто лишены этой штуковины, и помноженное его отсутствие на недостаток творческих способностей, достаточных для достойного места среди людей искусства, дало печальный результат. Разочарование в себе самом пришло ко мне уже много лет назад, примерно за год до развода, к Акраму лишь теперь. Ужас от своей бездарности выглядит со стороны леностью, но таковой не является — оба работаем на износ, если что-то в работе клеится, но таковые моменты редки, они лишь удачные стечения обстоятельств, не более того.

Есть у нас и существенное расхождение в мировоззрении. Мне свойственно сравнивать свой труд с трудом людей, превосходящих меня в творчестве, Акраму — с теми, кто хуже. Я в результате — сильно проигрываю профессионалам, чувствую себя, таким образом, ущербным, Акраму сия установка даёт мотивацию не унывать. Я легко отношусь к любой критике, Акрама она выводит из себя — делает неадекватным. Соответственно, на студии в Брюсселе у меня были отличные отношения со всеми коллегами, он умудрился со всеми пересобачиться.

Позже Акрам так и не возьмётся ни разу за своё личное творчество. Мы будем неделями сидеть без дела в ожидании съёмок, убивая время в интернете (преимущественно я), в болтовне с сотрудниками (преимущественно он).

Когда студию закроют за отсутствием финансирования, Акрам отправится на неделю в Канаду — сопровождать и документировать турне Шивана Первера (того самого курдского Шевчука, чей концерт в Ганновере мы в школьные годы делали вдвоём.) Та поездка будет знаменательна не съемкой, а тем, что на пути с Ниагарского водопада в отель, кто-то на автобане примет микрофон Акрама, ведущего съёмку интервью в чёрном хаммере, за огнестрельное оружие и сообщит об этом в полицию. Полиция вышлет полтора десятка специалистов на перехват. Всё это будет заснято на видео и выложено в YouTube. Совершенно дикий захват — с нацеленными на музыканта и сопровождающих автоматами и пистолетами, с криками, укладыванием на землю… Более легкий вариант «проверки на вшивость» произошёл с нами ранее в Брюсселе. Мы отправились на съёмку и поехали по улице, где накануне была арестована группа террористов, готовящих что-то нехорошее Европарламенту. Улица была оцеплена и полиция останавливала все подозрительные автомобили. Наш — с берлинскими номерами и «лицами кавказской национальности» — не остался незамеченным. Пришлось пройти тщательный обыск, объяснение — какого хрена мы делаем в Брюсселе, обыск машины, выписка всех номеров из мобильных телефонов, составление протокола. В обоих случаях всё обошлось. В Канаде Акраму повезло больше — его фотография с поднятыми руками обошла местную прессу.

С первого же дня пребывания в Брюсселе я влюбился в этот город. Видел его эти пару дней лишь эпизодически, преимущественно из окна машины, доставляющей нас на очередную съёмку, но сразу появилось чувство — это мой город. Сочетание старины и современности, разнообразие лиц, языков… всё это было по мне. Я сторонник мульти-культи. [Сейчас в Германии на фонарном столбе перед окнами моей комнаты висит предвыборный плакат нацистской партии: «Besser leben ohne Multikulti»] Многонациональной была берлинская студия, телевизионная школа, общество «Карга», теперь вот брюссельская студия. Ещё одна маленькая причина, по которой я свалил из Питера, — это дикая ненависть к чужакам моих сотрудников…

Владельцы канала сняли нам с Акрамом на двоих трехкомнатную квартиру в самом центре города, метрах в двухстах от Grand Place. Я проходил через эту площадь дважды за день: идя на работу и возвращаясь домой. Очень быстро перестал видеть ту красоту, на которую слетаются ежедневно тысячи туристов. Я видел лишь лица этих туристов и уже не понимал, что они здесь фотографируют. Через месяц я перестал видеть и весь город. Я всё больше смотрел внутрь себя и меня терзали прежние муки. Я опять думал только о Татьяне и детях.

Мне не нравился и нравился одновременно безумный хаос в организации студии; нравилась и не нравилась шутка, всплывшая после написания моего имени Алексей по-арабски, оказалось, что если убрать из него две точки (яйца, как я их тут же обозвал), слово Алексей превращается в Алькуси, что значит пизда… По-хулигански нравилось глядеть на добрую половину работников, людей ислама, молящихся прямо в студии; забавляться спорами арабских коммунистов, открыто издевающимися над Кораном и, то и дело, подкалывающих коллег-мусульман; нравилось имя одного из сотрудников — Моджахеддин (через несколько месяцев он будет выслан из страны из-за попытки хакерской атаки НАТОвского сервера); нравилось называть Рассана (одного из идеологов канала) абу Алексей (отец Алексея), т. к. он регулярно изъявлял желание мне чем-нибудь помочь, подбодрить; нравилось снимать жаркие дискуссии наших журналистов с людьми из «Хамаса» и «Хесболлы»; нравилось то, что народ адекватно понимал юмор; нравились многочисленные сообщения о том, что телевизионный сигнал взломан сирийскими спецслужбами, и мы — вне эфира; вызывало улыбку обилие слова «демократИя» и «мушклеле»[143] в эфире, цитирование Корана религиозными деятелями, бесконечные слова-паразиты: шуф, яни, ялла; нравился неуловимый бухгалтер Бассем, гоняющий на автомобиле по улочкам города, словно во время погони.

Мне сказали, что он, этот Бассем, очень большой человек в исламском мире — контролирует мусульманские общества на территории Бельгии. Я погуглил и нашёл следующее: доклад организации «Nine Eleven / Finding Answers (NEFA) Foundation». Разработка мусульманских общин в Бельгии «с паролями и явками». Среди прочего читаю: «One individual, Bassem Hatahet, appears to be the most important figure in the Belgian Muslim Brotherhood». В конце доклада — схема связей, которыми заведует Бассем. Он часто заходит в монтажную, где я сижу, извиняется за беспокойство, снимает обувь и начинает молиться. Молится он без стереотипного коврика. Я тем временем с помощью GoogleMaps пытаюсь выяснить, действительно ли в той стороне, в которую направлено богослужение бухгалтера, находится Мекка. Вспоминаю, что моления тех, кто регулярно обращается к Аллаху в съёмочной, обращены в совершенно другую сторону. GoogleMaps выдаёт северо-восток… Закончив, Бассем говорит мне, что когда эта контора здесь развалится, чему не миновать, я могу прийти работать в его фирму, у него есть дела для меня. Я, зная цену всем этим предложениям, улыбаюсь в ответ и прошу взять меня с собой в Мекку, я слышал, что он отправляется на хадж через неделю. Мне было бы любопытно там побывать. Он отвечает, что туда допускаются лишь мусульмане. Но я же могу таковым прикинуться, шахиду я уже выучил наизусть. Он отшучивается, мол, в следующий раз.

Нам досталась отличная работа. Делай свои задания на своё личное усмотрение, придумывай, твори — никаких ограничений. Спектр видов деятельности широк: камера, звук, монтаж, освещение, графика. Выбирай на свой вкус, смешивай. Зарплаты, хоть и чёрным налом, были раза в три большими, нежели мы могли себе представить будучи в Германии. Бесплатное жильё. Я в очередной раз попал в хороший коллектив. Проблема того, что я не говорю ни по-арабски, ни толком по-французски, не возникла. Английского хватало, да и половина работников на студии были курды из Германии, на пальцах также удавалось объясняться. Всё сложилось почти идеально для того, чтобы быть довольным жизнью. Но… почти сразу стало ясно, что всё это мне не нужно… Я ездил в Ганновер к детям раз в месяц на два-три дня, и каждый раз моё сердце было в нокауте от этих встреч. Не от встреч, собственно, а от тяжёлого расставания после. Господи, как мне хотелось быть с ними чаще, а лучше всегда…

Каждый раз, оказываясь в Ганновере, я встречаю в толпе знакомые лица по Вуншдорфу. Царко (он ищет новую квартиру, не понимает зачем снял тогда трёхкомнатную, ведь он совсем один), Шарлотта (привет-привет), соседка по комнате Катрин Антье бежит на вуншдорфский поезд, десяток безымянных лиц. В последний раз встретил Хайке в трамвае. Она не сразу вспомнила моё имя, но удержала в памяти, что я русский. Сказала, что прочитала недавно две книги моего соотечественника.

— Wladimir Sorokin. «LJOD. Das Eis». Und das andere «BRO».[144]

— О! Надо же, какие книги ты читаешь!

— Да, мне понравилось.

— Это трилогия. Тебе следует найти ещё роман «23.000». Не знаю, правда, переведён ли он. А ты, кстати, знаешь, что «Путь бро» Сорокин написал в Ганновере?

— Правда?!

— Да, у него был немецкий гранд здесь. Я читал в его интервью, что он жил рядом с домом Готтфрида Вильхельма Ляйбница.

— У тебя симпатичные дети.

— Спасибо. Везу вот их в кино.

— Мне пора выходить. Всего тебе доброго!

— Тебе тоже. Пока!

С Маркусом мы пару раз переписывались по электронной почте. Он опять в больнице.

В зоопарке у вольера с гориллами стояла Эдельтраут с блаженной улыбкой.