Князья Ада - Барбара Хэмбли

напевы «певичек». Проходя мимо «Сада императрицы», он заметил, что внутренний дворик и окружающие его галереи полны солдат – русских, немецких, японских…

Перейдя на другую сторону хутуна, где было потемнее, Джеймс ещё разок сверился с картой. Оставалось совсем чуть-чуть.

Молодой месяц был ещё совсем тонким, и в переулках царила кромешная тьма.

И в этой тьме могло скрываться что угодно, наблюдать за ним, прислушиваясь к его дыханию…

В переулке Великого Тигра Эшеру встретился очередной запыхавшийся рикша, тянущий свою повозку. Тусклый золотой свет фонарей, лившийся из ворот, в темноте казался отблесками огромного костра. Из повозки выбрался высокий мужчина, закутанный в чёрное пальто европейского покроя. Эшер прижался спиной к стене.

Спустя мгновение из ворот вышел китаец.

– Ваши достопочтенные ноги оказывают честь моему дому, ступив на порог, сэр.

– Ты хотел сказать – мои достопочтенные деньги оказывают честь твоему денежному поясу! – рыкнул в ответ гость, в котором Джеймс безошибочно узнал Гранта Гобарта. – Называй вещи своими именами, чёртов сводник!

Китаец – невысокий, седой, в тёмном ципао – поклонился:

– Как будет угодно уважаемому гостю.

Судя по всему, это был Ан Лу-тань.

– Пронырливый ублюдок, – раздражённо буркнул Горарт по-английски и вернулся к рикше. – Да не туда, идиот! – добавил он уже по-китайски, когда возничий дёрнулся с места.

– Вам лучше отправиться через мраморный мост мимо Башни Барабанов, достопочтенный сэр, – Ан Лу-тань снова поклонился. – В «Саду императрицы» полно западных солдат, так что в переулок Лотоса сегодня вечером лучше не соваться.

Гобарт выругался, и рикша принялся неловко разворачивать повозку в узком переулке. Эшер поспешно отвернулся к стене, дожидаясь, пока Гобарт проедет мимо, хотя и не сомневался, что после яркого света, льющегося из ворот, тот вряд ли разглядит, кто там стоит в тёмном закоулке.

«Проклятье, – подумал он, – выходит, из-за бунтов Цзо усилили охрану дома? Ведь наверняка в округе сейчас полно мародёров…»

Нет, возле задней стены поместья никого быть не должно, решил он. Даже если и произойдёт какая-то стычка с солдатами, все, кто сейчас не спит, сбегутся к главным воротам сыхэюаня…

Размышляя так, Эшер добрался до переулка Процветания и, несколько раз свернув, оказался на берегу озера. Тьма здесь царила такая густая, что пришлось считать шаги, ведя рукой по оштукатуренной кирпичной стене, чтобы не пропустить дверь, примеченную ранее. Приподняв заслонку фонаря ровно настолько, чтобы разглядеть замок, Джеймс принялся ковыряться в нём проржавевшими старомодными отмычками, то и дело прерываясь, чтобы погреть коченеющие пальцы о горячий корпус, и постоянно напоминая себе, что Иные практически никогда не вылезают на свет и не приближаются к людям. В Праге они обитали в низовьях реки, на отмелях, рассекающих поток. «Так что если ты не сунешься к ним сам, они тебя не тронут», – говорил Карлебах.

Однако сердце у Джеймса всё равно колотилось.

Если вдруг окажется, что именно в эту ночь вампир клана Цзо выбрался на охоту…

И тут грянул выстрел – совсем близко, ярдах в шестидесяти. Эшер резко обернулся, пытаясь определить, откуда донёсся звук.

Вдалеке послышались крики, приглушённые многочисленными стенами, пронзительный визг женщин.

Сад императрицы.

Солдаты.

Эшер тихо возблагодарил Бога. Теперь вся охрана поместья Цзо сбежится к главному входу, туда, где, судя по шуму, назревали уличные беспорядки.

Он распахнул ворота. Если повезёт, шумиха продлится достаточно долго, чтобы он успел как следует осмотреться – если, конечно, не наткнётся на вампира, которому избыточная осторожность не позволяет отходить от логова слишком далеко. Но встреча с вампиром всё равно казалась Эшеру более предпочтительной, чем стычка с отрядом головорезов госпожи Цзо в самый разгар дня.

Притаившись за стеной-ширмой, Джеймс внимательно оглядел внутренний дворик, освещаемый тусклым светом звёзд. Повсюду виднелись горы пыли, оставшиеся после недавней бури. Ближайшие здания окружали заросли иссохших сорняков. Было совершенно ясно, что никто не заходил сюда уже несколько месяцев.

Выскользнув из-за ширмы, Джеймс осторожно просочился в ближайшую дверь: таочуофан, «самая северная из построек», куда почти не доставал свет солнца, самое неблагоприятное для жизни место, как правило, служившее кухней или прачечной…

Он снова приподнял заслонку фонаря, разглядывая помещение: высокие пустые шкафы с распахнутыми дверцами, сплошь покрытая пылью посуда на деревянных стойках, обшитых досками, несколько рваных мешков… В одном углу темнел распахнутый люк – там обнаружилась лестница, спускающаяся в крохотный погреб. Внизу было адски холодно и сыро – сказывалась близость Остовов. Погреб оказался забит рассохшимися коробками, корзинами, изъеденными крысами, стопками дешёвых мисок – из таких обычно ели слуги.

Эшер выбрался наверх и обошёл остальные здания, окружавшие дворик. Под чэньфанем – основным зданием, большим, выходящим окнами на юг, где, как правило, официально принимали гостей, а также располагались покои хозяина и хозяйки дома, – нашёлся ещё один подвал, побольше, на этот раз облицованный кирпичом. Вниз вела узкая лестница – по всей видимости, это была кладовая для более ценных вещей, вырытая в более ранние годы. Там нашлись давно забытые ценности – бронзовые курильницы старинного образца, небольшой сундук, доверху забитый потемневшими от времени шёлковыми свитками с официальными изображениями чьих-то предков, изящная пипа, инкрустированная перламутром.

Покинув кладовую, Джеймс отправился дальше, но у «заднего дома», лежавшего за чэньфанем, никаких подземных ходов не нашлось, так что он поспешил по крытому переходу туда, где, по его подсчётам, располагался второй заброшенный дворик.

Здесь клубилась пыль, зияли высохшие водоёмы, когда-то полные золотых рыбок, торчали пустые кадушки из-под декоративных деревьев…

А в воздухе висел гнилостный, назойливый рыбный запах Иных, от которого у Эшера по спине побежали мурашки.

Сильнее всего воняло рядом с чэньфанем. Возле запертых дверей здания сновали крысы. Зато замок оказался совсем новеньким и ярко блестел, отражая свет фонаря. Эшер вскрыл его и аккуратно толкнул двери – и в этот момент откуда-то из глубин дома, как будто бы из подпола, раздался тихий голос, повторяющий «Ма-ма…»

В китайском языке, как ни странно, этот набор звуков означал то же самое, что в английском.

«Мама».

Эшер прикрыл глаза, сообразив, что собиралась сделать госпожа Цзо и что делала уже не раз.

От этой мысли ему стало дурно.

«Истинные Князья Ада – наши собственные семьи», – сказал тогда отец Орсино.

Судил ли он по собственному опыту?

В бывшей спальне, примыкавшей к центральному залу чэньфаня, нашёлся ещё один люк – судя по всему, прежде там стояла кровать. Рядом с чёрным проёмом находился маленький столик, наполовину заставленный пустыми фарфоровыми чашечками и бутылочками, источавшими мерзкий металлический запах. Эшеру подумалось об экспериментах Карлебаха и о тех составах, которые он давал своему ученику Матьяшу в попытке остановить процесс превращения в нежить. Или, наверное, в данном случае хотя бы замедлить этот процесс настолько, насколько возможно?

Края столика и пол вокруг люка покрывали тёмные кляксы, похожие на пятна застарелой крови.

Джеймс наклонился над проёмом, и оттуда послышался чей-то тихий голос:

– Это вы, тётушка?

И тут