Готический роман. Том 1 - Нина Воронель

– Итак, в путь! Труба трубит! – пропела Инге, затягивая ремень пассажирского сиденья.

Пока Ури давал последние инструкции Клаусу, Ральф сделал очередную отчаянную попытку протиснуться в кабину, а когда она не удалась, решительно растянулся на асфальте прямо под колесами, всем своим видом давая понять, чтобы они и не помышляли уехать без него.

– Что будем с ним делать? – спросил Ури, – с собой, что ли, возьмем?

– Ни за что! – твердо сказала Инге. – Мы едем далеко и по делу.

Ури сел за руль и начал затягивать ремень:

– Так что, переехать его? Ты же знаешь, я давно мечтаю.

Инге задумчиво разглядывала содержимое своей дорожной сумки:

– Может, и не переехать, но уж обмануть его точно придется, – она вынула из сумки бархатную комнатную туфельку и скомандовала:

– Клаус, открой ворота! А только мы выедем, тут же закрой!

Как только Клаус развел в стороны тяжелые створки ворот, Инге размахнулась, изо всех сил швырнула туфельку прочь от машины и крикнула:

– Ральф, аппорт!

Ральф метнулся за туфелькой, Ури нажал на газ, фургон рванул с места, сходу проскочил через мост и затормозил над самым обрывом. Инге посмотрела назад: Ральф с туфелькой в зубах тщетно пытался прорваться в щель между сходящимися створками ворот. Инге откинулась на спинку сиденья и залилась счастливым детским смехом:

– Мы свободны! Свободны! Я ведь не верила, что мне когда-нибудь удастся вырваться! На целых два дня!

Сзади за закрытыми воротами Ральф зашелся протяжным обиженным лаем.

– Поехали скорей! – сказала Инге. – Пока я его не пожалела.

– А туфелька как же? Она ведь тебе нужна.

– Туфельку мы оставим Ральфу для утешения. Тем более что он все равно ее не отдаст.

Ури, осторожно маневрируя скоростями, разворачивал фургон на краю обрыва:

– Жалко, красивые были туфельки. Очень тебе шли.

– Чем не пожертвуешь ради нескольких мгновений свободы!

– Кстати, дорого тебе вся эта затея обошлась? – полюбопытствовал Ури, выводя, наконец, фургон на дорогу.

– Дешевле, чем я предполагала. И фрау Штрайх, и Клаус согласились взять меньше денег при условии, что я дам им обоим отгул в День Охотника. На этот раз он выпадает на середину недели.

– Господи, неужто опять праздник? Скоро?

– Где-то в конце месяца.

– Сколько у вас тут праздников, уму непостижимо! – то ли восхитился, то ли возмутился Ури. – Можно подумать, что в будний день вам что-то мешает есть сосиски и пить пиво!

– Праздники в нашей глуши – главное средство от скуки. А не то люди бы тут совсем посходили с ума. Я их очень понимаю, я сама иногда готова сойти с ума.

Когда они выехали на скоростное шоссе, ведущее на северо-восток к Байерхофу, солнце уже почти зашло. Подсвеченная розовым сиянием заката асфальтовая лента дороги плавными извивами спускалась в усеянную пестрой россыпью деревушек долину Рейна. Им повезло: надоедливый холодный дождь утром прекратился, и появилась надежда, что начинается короткое, но прекрасное бабье лето. Инге открыла большую карту Германии и расправила ее у себя на коленях:

– Ехать часа три, а то и больше, – она опять беспричинно засмеялась. – Я уже и забыла, какое это счастье – мчаться по шоссе далеко-далеко – это почти как лететь.

– А ты любила летать? – сквозь зубы спросил Ури.

– Очень, – ответила Инге, невольно отмечая напряженность его голоса. Она мельком подумала, что он ревнует ее к прошлому, и эгоистично порадовалась этой ревности. Пусть ревнует, пусть подозревает, пусть что угодно думает и делает, только бы это удержало его возле нее подольше.

– А почему? – спросил он. – Чего там хорошего: висишь между небом и землей, а пассажиры капризничают, один требует воды, другой – виски.

– Бог с ними, с пассажирами, они не в счет. Полеты как наркотик: когда втягиваешься, то становится невозможно без них жить. В полете есть нечто особенное – ты оставляешь привычную жизнь далеко внизу и забываешь о ней, выключаешь ее, как телевизор. И начинаешь новую страницу. И так каждый раз.

– И много таких страниц ты накопила за эти годы?

Сейчас в его голосе звучала уже не скрытая, а откровенная ревность, и острое предчувствие, что он сейчас вернется к разговору о Карле, кольнуло Инге за какую-то долю секунды до того, как он спросил:

– Ведь своего Карла ты тоже встретила в самолете?

Она повернулась и поглядела на Ури, но увидела только его профиль: он неотрывно смотрел на медленно вращающуюся вокруг шоссе зелено-розовую панораму, в которой невысокие холмы с торчащими то тут, то там островерхими крышами церквей плавно переходили в просторные, окаймленные лесом луга. Инге легко коснулась ладонью его лежащих на руле пальцев, но они в ответ не дрогнули приветственно, а неприязненно напряглись. Она подумала, что не стоит портить из-за Карла с таким трудом организованное и так прекрасно начавшееся путешествие. Лучше всего принять вызов Ури и рассказать ему что-нибудь о Карле. Нужно только быстро решить, что именно.

– Послушай, – начала она осторожно, готовая к любой враждебной реакции Ури. – Какой смысл каждый раз выскакивать на меня с очередным разоблачительным вопросом и тут же убегать в кусты, не желая слышать ответ? Ты должен решить для себя, хочешь ты узнать что-нибудь о Карле или не хочешь.

Ури молчал, явно задетый ее проницательностью.

– Ладно, – продолжила Инге немного погодя. – Будем считать твое молчание положительным ответом. Карл сыграл в моей жизни слишком большую роль, чтобы делать вид, будто его вовсе не было. Так что слушай.

Ты прав: я действительно познакомилась с Карлом в самолете. Я до этого уже три года летала на «Люфтганзе», и мне надоело – одни и те же города, одни и те же лица. И я перешла в «Тай-Эр», тем более что там за цвет моих глаз платили чуть больше. В один из первых моих перелетов – мы летели из Амстердама в Бангкок – наш самолет попал в ужасную нестабильность, и всем, даже стюардессам, было велено сесть и пристегнуться. Когда мы шли гуськом к своим местам, самолет так тряхнуло, что девушка, шедшая впереди всех, не удержалась на ногах и покатилась по проходу. Две или три нервные пассажирки отчаянно вскрикнули, а остальные, хоть и молчали, но лица их застыли от напряжения как восковые маски. Какой-то парень очень молодой, почти мальчик – громко спросил: « Мы что, сейчас разобьемся?»

Тогда капитан, который мог видеть весь салон на экране телевизора, приказал стюардессам немедленно сесть на свободные места в салоне, и я оказалась рядом с Карлом. Сперва я не обратила на него особого внимания – мне тоже было не по себе: за все три года, что я летала, я не попадала в такую болтанку. Поэтому я даже не посмотрела, кто это сидит рядом со мной, завернувшись в плед, и читает книгу. Меня сначала даже не поразило, что кто-то способен читать в таких обстоятельствах, мне было просто не до того. Я, может быть, никогда бы с ним не познакомилась, если бы все так и продолжалось, но самолет швырнуло куда-то вбок, и свет погас. Тут уж вскрикнули не только нервные пассажирки. Клянусь, в мгновенном вопле ужаса, который раздался в темноте, я услышала немало мужских голосов. Капитан сказал в микрофон что-то успокаивающее по-английски, но, по-моему, никто ему не поверил.