Призрак Мими - Тим Паркс

Задние ряды зашумели. На самого Морриса заявление адвоката произвело ошеломляющее впечатление – словно тяжелый снаряд пролетел на волосок от головы. А может быть, это было прямое попадание. Кровь мгновенно отхлынула от щек, багровые рубцы побелели, сложенные на коленях руки отчаянно задрожали, и впервые в жизни он почувствовал, как непроизвольно задергался левый уголок рта.

– Есть еще один любопытный факт, – продолжал адвокат, – о котором уже говорилось на суде, но на это не обратили внимания. Как показали товарищи Кваме, на следующую ночь после преступления он опоздал на смену на четыре часа, объяснив, что работал во дворе, занимался тарой. А работы во дворе завода – никогда не проводились в ночное время, поскольку по ночам спускали с цепи сторожевую собаку, и она набросилась бы на любого, кто вышел во двор. Так что в ту ночь, когда синьор Дэкуорт, по его словам, рыдал над гробом девушки, Кваме находился неизвестно где. Словом, у этих двоих было достаточно времени и возможностей избавиться от тела.

Это в самом деле было прямое попадание. Странно только, что ждать пришлось так долго. «Мими», – прохрипел Моррис, но, к счастью, его голос потонул в шуме – публике наконец-то все стало ясно. Он почувствовал, что сил совсем не осталось. Это конец. Даже если он сейчас не сознается, это даст лишь несколько дней отсрочки, хватит только на то, чтобы привести в порядок бумаги да пару раз почитать Библию с Антонеллой.

– Ми-истер Дэкуорс, – повернулся к нему адвокат, – я заявляю, что вы использовали увольнение Азедина и Фарука как предлог для сокрытия убийства вашего партнера Роберто Позенато, совершенного вами во время ссоры из-за общего наследства и будущего семейной фирмы.

Моррис открыл рот. Нет, надо выждать. Он стиснул зубы и зажмурился. Они подобрались уже так близко, что нельзя ничего говорить, чтобы не сболтнуть лишнего. Пока не появится Мими, пока не подскажет – слово в слово, – что нужно сказать, и как Господь решит его судьбу. Даже если этого придется ждать сто лет. Тридцать секунд прошло. Минута.

– Отвечайте, мистер Дэкуорс!

Зал замер в ожидании. Перед глазами Морриса плыл густой красный туман, в висках стучала кровь. Еще немного, и он свалится без чувств. Скрипнул стул. В задних рядах начали переговариваться вполголоса. С судейской кафедры доносился еле слышный шелест бумаг. И когда молчаливая напряженность достигла высшей точки, двери распахнулись. Послышались торопливые шаги, кто-то прокричал: «Signor Giudice! Господин судья!»

Моррис открыл глаза. Его поташнивало, он с трудом узнал помощника инспектора Марангони, спешившего через зал. Тот направился прямиком к судьям и начал что-то тихо говорить. Троица переглянулась, потом к кафедре подозвали адвокатов. Люди в зале зашумели, старый судья призвал их к порядку. И тут наконец Моррис пришел в себя достаточно, чтобы расслышать:

– Господа, в связи с обнаружением новых, судя по всему, решающих, доказательств, суд удаляется на часовой перерыв. Тем временем государственный обвинитель обязан принять решение, намеревается ли он и далее поддерживать обвинение в адрес тех, кто сейчас находится на скамье подсудимых.

Глава тридцать четвертая

В мае распустились маки, зеленые холмы покрылись алыми пятнышками. Любуясь цветами по дороге в офис, Моррис вспоминал художников-пуантилистов и картины, которые видел подростком в Национальной галерее. Он дважды звонил отцу: в первый раз, чтобы пригласить на похороны, во второй – поговорить по душам, как с товарищем по несчастью. Ведь у обоих жены умерли молодыми. Только у Рона, в отличие от него, все же оставалось утешение – ребенок, живая память о супруге.

Морриса растрогало, как искренне отец переживал за него. Но это только при первом звонке, а потом папочка вернулся в свою прежнюю форму. Надо самому вылезать из неприятностей, твердил он, найди себе кого-нибудь. Ты всегда слишком любил поплакаться в жилетку, сынок.

– Но она была беременна, – стенал Моррис. – Это подтвердилось только после вскрытия.

Папаша гнул свое:

– Я вот после смерти Алисы не стал рассусоливать. А все оттого, что не понимал, кому какая польза, если раскисну, как хрен моржовый. Ни покойной матери, ни тебе, ни мне лучше ведь не сделается. Или я не прав?

Моррис положил трубку. Невыносимо, когда отец поминает мамино имя всуе. Он ехал не спеша, восхищаясь весенней свежестью, любуясь виноградными лозами, взбирающимися по решеткам, стройными кипарисами, серебристыми стволами берез (они как блики света на воде, подсказывала артистическая сторона его натуры).

– Как все обновляется каждую весну, – сказал он Мими по телефону.

– И наша любовь тоже, – эхом откликнулась она. Теперь она отвечала куда охотнее, словно забыв всю сдержанность прежних дней. – А ты куда сейчас едешь, Морри?

– Ты же знаешь, куда, – усмехнулся он. – Ты все знаешь, Мими.

– Да, но мне нравится спрашивать. И слушать твои ответы.

– Что ж, откровенность за откровенность, – он с улыбкой отпустил руль и пригладил короткий светлый ежик. – Но в прикрепленное к солнцезащитной шторке зеркальце он больше не заглядывал. – Еду проведать Форбса.

Она замолчала, пока Моррис миновал безобразную промышленную зону на окраине Греццаны. Теперь он водил машину медленнее и осторожнее. Потом Мими сказала:

– По-моему, Форбс все еще представляет опасность.

Моррис не мог не согласиться. В самом деле, у него столько разных проблем.

– Он слишком много знает.

– Но он же вернул письма, – напомнил Моррис. – И потом, не так много он знает, как ему кажется. Он, например, не может сказать с уверенностью, что письма посылал я – только то, что они находились у меня в кармане. Ему неизвестно, что я сделал с Паолой и Кваме. Кстати, пока я лежал в больнице, они, похоже, не разлучались ни днем ни ночью… Но Кваме мне не хватает, – добавил он чуть погодя.

– Форбс знает все, – пасмурно сказала Мими, словно ставя последнюю точку.

Но Моррис не терял уверенности.

– Он же не знает, что я подбросил в машину волоски и все прочее, верно? Только то, что я угнал ее в холмы. И в конце концов, на виллу машину наверняка притащил Кваме, и уж точно не я. Правильно? Может, хотел разобрать на запчасти или перепродать, или что-нибудь еще. Удивляюсь, как полиция ее сразу не нашла. Дело в том, что Форбсу удобней всего думать, будто Бобо прикончили арабы. Даже если он и подозревает, что это не так.

– Я люблю твой голос, – тихо донеслось из изящной телефонной трубки. Впрочем, когда Моррис отложил аппарат на панель, Мими каким-то чудом все равно продолжала разговор. Телефон теперь был нужен только для затравки.

– По-прежнему любишь, да?

– По-прежнему. – Ее тихий голосок непонятным образом заполнял всю машину: может быть, он шел из четырех колонок стереосистемы?

– Я знаю, – сказал Моррис, – это он написал те два письма о выкупе, чтобы попытаться спасти Фарука.

– Но ты никогда не сможешь этого доказать. А вот он может сообщить полиции, что вместе со Стэном они видели тебя на Пьяцца-Бра в день убийства Паолы и Кваме.

– Слава Богу, Стэн страшно далек от всего этого, – усмехнулся Моррис. Он терпеливо переждал, пропуская парня на мопеде, который тащил на буксире патлатую девицу, оседлавшую велосипед. Почему-то таких разгильдяев дорожная полиция никогда не останавливает. – Что ж, тут ты права. Только какой Форбсу интерес? Ведь это я оплачиваю его голубую мечту. Всех его мальчишек, которых он мечтает перепортить.

– Он может пойти в полицию, если испугается тебя.

– Да с чего ему меня бояться?

– Он подумает, что ты можешь убить и его.

Увернувшись с грехом пополам от трактора, Моррис признал, что такое вполне вероятно.

– Или что тебе захочется расквитаться с ним за педерастию – ты ведь иногда так о них отзываешься…

– Да не стану я этого делать. Я же не какой-нибудь там серийный убийца или маньяк.

– Но он-то не знает. Как вспомню все, что ты ему наговорил… – Мими рассмеялась. – Я была просто вне себя. Умирала от желания тебя предупредить, а ты был так слеп.

Морриса особенно умилило упоминание о смерти.

– Пjчему же не предупредила?

– Наверное, стеснялась. Никак не могла найти свой голос.

– Зато теперь ты стала настоящей болтушкой.

– Да.

Они немного помолчали.

– Может быть, дело в том, – голос Мими был как дуновенье ветерка, – что я тогда еще не решила, простить тебя или нет.

– Ох… – он почувствовал тепло у сердца. – Но теперь-то ты меня простила?

– Да.

– Ты такая милая, Мими. И так нужна мне.

– Морри…

С неподдельным беспокойством он спросил:

– Как ты думаешь, а Паола меня простит когда-нибудь?

Наверное, спрашивать о Паоле было ошибкой, потому что на этот раз молчание затянулось надолго. «Мерседес» объезжал дорожные выбоины на пути к Вилла-Каритас. Наконец Мими таинственно произнесла: