Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

— Так — вспомнил! Надо согнуть руку и примерить шеврон. Он должен где-то на спичечный коробок быть выше локтя. А чтобы он не кривой был, надо вначале отутюжить рукав и потом точно по линии приложить шеврон. Все это нужно делать на левой руке — смотрите, не перепутайте!

После столь подробной консультации пришить шеврон оставалось лишь делом техники. Но именно «техника» была далеко не самой сильной стороной курсанта. Поэтому Игорю пришлось дважды перешивать капризную эмблему. Можно было перешить и в третий, потому что Тищенко все же чуть закосил шеврон назад, но было просто лень и, так как никто не проверял, Игорь не стал этого делать.

Вновь Атосевич позвал всех в каптерку. Через десять минут второй взвод получил ботинки, носки, фуражки и кокарды к ним. Игорь впервые видел армейские носки и был рад, что они все же есть в армии. Возможность походить в носках и ботинках после месяца в сапогах и портянках была просто потрясающе желанной. Не беда, что все носки были одного зелено-серого цвета и одного трудноустановимого размера. Они показались Игорю самыми красивыми и удобными в мире. Тищенко даже подумал, что своим строгим видом армейские носки больше подходят мужчине, чем их радужно-разноцветные гражданские собраться. Смущало только одно — выдавали вроде бы только по одной паре на все время службы. «Одно из двух — или я прорву их до дыр, или же мы почти не будем ходить в парадке» — подумал Тищенко. Ботинки тоже показались Игорю вполне приличными, хоть и обходились государству сравнительно дешево. Белые нитки, которыми была пришита подошва, ярко контрастировали с черной поверхностью ботинок, как бы подчеркивая их новизну. Ботинки тридцать девятого размера на этот раз нашлись без проблем. Приятный сюрприз ожидал Игоря при получении фуражек. Многие курсанты, почти не задумываясь, заказывали себе большие размеры, а Игорь, ничуть не смущаясь, назвал пятьдесят третий. Фуражка, только что полученная Тищенко, выгодно отличалась от таковых у его товарищей. Во-первых, она была из более темной ткани, которая к тому же была сильнее натянута, а во-вторых, из-за небольшого размера она смотрелась на Игоре лихо и вместе с тем изящно. Остальные фуражки были более блеклыми и несколько опавшими. «Словно блины на головах», — усмехнулся Игорь.

— Чего ты улыбаешься? — спросил Лупьяненко.

— Фуражки ваши слабоваты по сравнению с моей! — довольно ответил Игорь.

— Подумаешь — не у всех ведь такая цыплячья голова, — «уколол» Антон.

Тищенко, было, обиделся, но тут подошел Кротский из третьего взвода и восхищенно заметил:

— Ух, ты — четкая фура! Какой размер?

— Пятьдесят третий.

— А у меня пятьдесят пятый. Зря его заказал — мне бы тоже пятьдесят третий подошел. Дай померить?

— Возьми, — Игорь расплылся в улыбке от похвалы своей фуражки и совершенно забыл, что еще минуту назад дулся на Лупьяненко. Померив фуражку, Кротский снял ее с головы, но возвращать Игорю не спешил, восхищенно вертя и оглядывая со всех сторон. Несколько раз нерешительно взглянул на Игоря и вдруг неожиданно выпалил:

— Слушай, Тищенко, давай поменяемся, а?

Игорь растерянно промолчал, не ожидая такого поворота событий.

— Ну, давай махнемся! Тебе пятьдесят пятый лучше пойдет. Хочешь — на, померь мою, — наседал Кротский, приняв молчание Игоря за нерешительность.

— Не буду я ничего мерить! Надо было тебе тоже пятьдесят третий заказывать, — пришедший в себя Тищенко решительно оттолкнул от себя фуражку Кротского.

Тот надулся и недовольно пробурчал:

— А я и сам расхотел меняться — возьмешь, а потом она при любом ветре будет с головы слетать. Мне и моя нравится.

— Тем более тогда давай мою фуражку сюда, — Игорь поспешно выдернул из рук Кротского свой головной убор, да так, будто бы боялся, что тот его украдет.

На это Кротский обиделся еще больше и ушел, бубня что-то себе под нос.

Приятный ажиотаж вскоре улегся, и к обеду курсанты подготовили свою форму.

После обеда было приказано пометить хэбэ, парадки, сапоги, фуражки, пилотки…, словом все, что было в солдатском гардеробе (кроме трусов и маек, которые все равно были общими). Шорох отправил Стопова к Черногурову и вскоре тот, сияя своей постоянной улыбкой, появился с небольшим газетным пакетиком.

— Стопов улыбается, как какой-нибудь деревенский поп Стасик, — сказал Резняку Петренчик.

В последнее время Петренчик и Резняк сблизились, и это явно не нравилось Игорю. Тищенко понятия не имел о том, кто такой деревенский поп Стасик и потому счел шутку грубой и примитивной. Стоявший рядом Коршун тоже услышал, о чем сказал Петренчик, и весело крикнул:

— Эй, Стоп!

— Чего тебе?

— Ты улыбаешься, как Стасик — значит, и будешь теперь Стасик.

— Счас как дам па шэе! Сам ты Стасик! — добродушно огрызнулся Стопов.

— Ха! А что — ты, Коршун, тоже, как Стасик улыбаешься. Так что тоже Стасиком будешь! А?! Хочешь быть Стасиком? — Резняк толкнул Коршуна.

— Сам ты Стасик! — ответил Коршун, но на всякий случай отошел подальше.

— А что — и, правда! Га-га-га-га! — захохотал Петренчик.

— Решено — Коршун у нас теперь Стасиком будет! — завопил Резняк.

— А как же мы их будем различать, если они оба Стасиками будут? — спросил Каменев.

— Очень просто: Стопов будет Стасик Большой, а Коршун — Стасик Маленький, — предложил Резняк.

— Резняк, харош трепацца! Беры хлорку или я пошел, — прервал Резняка Стопов, которому уже начала надоедать пустая болтовня.

— А куда я ее возьму, Стоп? В задницу, что ли?! — недовольно буркнул Резняк.

— А хоть и в задницу! Или берыте, или я пашел, — Стопов вполне серьезно собрался уходить в противоположный угол кубрика, где его ожидала другая часть взвода.

— Давайте какой-нибудь пакет сделаем и отсыпем себе хлорки, — предложил Доброхотов.

— Во-во — ты и сделай! — обрадовался Резняк.

Доброхотов достал из тумбочки тетрадь, вырвал оттуда двойной лист клетчатой бумаги, свернул из него пакет и подал Стопову:

— Сыпь.

Стопов отсыпал половину хлорки и ушел. Что нужно было делать дальше, курсанты представляли себе смутно и решили подождать Гришневича. Конечно, можно было сходить посмотреть к Шороху или в третий взвод, но так уж заведено в армии, что солдат не стремится выполнить приказ быстро в постоянной надежде, что его отменят, и это превращается в определенный стереотип поведения. Именно благодаря этому стереотипу никто даже с места не сдвинулся.

— Смирно! — крикнул над самым ухом Игоря Гутиковский.

Тищенко от неожиданности вздрогнул и уронил поясной ремень на пол. Поднимать было некогда, и Игорь застыл посередине кубрика без ремня.

— Вольно. А что это вы ничего не делаете? Я не понял?! Что — хлорки нет? — недовольно спросил Гришневич.

— Никак нет — хлорка есть. Ее Стопов принес, — Доброхотов показал сержанту пакет.

— Тогда я не понял, Доброхотов, почему мы не чешемся? А?

— Виноват, товарищ сержант — мы не знали, что нужно делать дальше.

— А что — спросить было нельзя? Негде, может быть?! Посмотреть не у кого? Во второе отделение сходить было трудно?!

Доброхотов молчал. Подошел Шорох.

— Вот младший сержант Шорох стоит. Неужели у него спросить не могли?!

— Виноваты, товарищ сержант, мы думали… — Доброхотов замолчал на полуслове, не зная, что сказать дальше.

— Тищэнка! — ни с того ни с сего крикнул Шорох.

— Я!

— Галовка ад х…! Што — у камандира атделения спрасит было нельзя, а?

— Виноват, товарищ младший сержант, — поспешно ответил Игорь.

Но Гришневич был в хорошем настроении и вместо репрессий совершенно спокойно заметил:

— Шевелиться надо, а не шланговать! В следующий раз спрашивайте, смотрите сами — здесь нянек нет.

Отчитав Тищенко, Шорох счел свою миссию завершенной и ушел, а Гришневич принялся объяснять, что и как нужно помечать:

— Надо налить куда-нибудь воды, растворить хлорку и затем, макая спичкой в раствор, писать ею по ткани. Когда написанное высохнет, оно станет белым и будет хорошо видно. Если будет плохо белеть — или хлорки добавьте, или еще пару раз обведите надпись. Но смотрите — долго по одному месту не водите — иначе буквы получатся слишком расплывчатыми. Хэбэ и парадку пометьте на внутренних карманах. Запомните, что нужно проставлять номер своего военного билета, а не фамилию, как это некоторые делают. Штаны хэбэ и парадки — с внутренней стороны пояса, пилотку и фуражку тоже изнутри, отвернув кожаную прокладку. Думаю, что ясно. Если не ясно, лучше еще раз спросите, но не дай Бог кто-нибудь не так, как надо, сделает! Вопросы есть?

— Товарищ сержант, а сапоги надо помечать? — спросил Туй.

— А ты что, боишься, что их сопрут? — пошутил сержант.

— Никак нет, товарищ сержант. Просто вроде бы говорили, что нужно и сапоги помечать, — оправдывался Туй.