Рухнувшие надежды - Николай Побережник

– Серега, перемещайся… не стреляй с одного места, – крикнул Иваныч, пристроившийся за кадушкой с каким-то фикусом у стены.

Я пробежал взглядом по окнам коридора, на одном решетка была распашная, и проушины под замок были замотаны проволокой.

– Иван, прикрой, я размотаю…

Перебежал к окну, дернул раму… сука… окно тысячу раз крашено и никогда не открывалось… Ба-бах! В окно высыпалось стекло, провел стволами по краям рамы, чтобы сбить осколки.

– Тащи их сюда, Иваныч, есть выход!!!

Вылез в окно, огляделся. На меня двое бегут, без оружия… Дураки, что ли? Ба-бах! Ба-бах! Перезарядка.

– Иваныч мля, уснул!?

Через секунду из окна показались руки Иваыча удерживающие Верочку. Я принял ребенка, задвинул за себя.

– Стой тут! Давай быстрее, Иваныч, пока свободно.

Еще один ребенок… женщина… Иваныч… Все, бегом! Мы бежали… Иваныч, подхватив на руки Верочку, впереди, Женщина с малышом на руках следом, и я с рюкзаком замыкал нашу группу, держа наготове оружие и периодически оглядываясь. От школы вслед за нами бежала группа людей, человек пять, с их стороны раздался выстрел, мы еще ускорились. До старой фермы, где нас должен был ждать дед, было метров четыреста.

– Догонят, – прошипел Иваныч, – бери девчонку, уходите. Я их успокою.

– Да ты охренел, Иваныч? Вон уже «тачанка» мчится, – сказал я и разрядил оба ствола в сторону преследователей, заставив их упасть на землю.

От полуразрушенного длинного одноэтажного здания фермы нам навстречу дед гнал «Машку» чуть ли не в карьер. Не доехав до нас метров семьдесят, дед увел телегу в разворот и вскоре остановился около нас.

– Сигайте, хлопцы! – прокричал он.

Бух! – раздалось со стороны школы…

– Бля! Больно-то как… – прошипел Иваныч.

Мы повалились кое-как в телегу.

– Н-но-о, Машка! Пошла, родимая.

Телега, громыхая и подскакивая на ухабах, понеслась под горку, преследователи, видя бесполезность погони еще один раз выстрелили и отстали. Мимо нас и над нами ничего не пролетело, дистанция была порядка 300 метров, вероятно, стреляли какой-нибудь утиной дробью.

– Серега, мне в жопу дробью угодило.

Я посмотрел на филейную часть Иваныча. Две дырки точно… кровит…

– Ноги чувствуешь?

– Бля, я жопу чувствую!!! Что там?

– Ну кровит.

– Сильно?

– Ну хрен знает, как оно сильно или нет, два пятна красных на полужопице.

– Ладно… терпимо.

– Спасибо тебе, дед, выручил, – сказал я, спрыгивая с телеги рядом с въездом на пирсы.

– Ох… не знаю, сынки, чего меня вообще дернуло вас выручать, до сих пор коленки трясутся.

– Хороший ты человек потому что, – ответил Иваныч, морщась и сползая с телеги.

– Для вас-то да, мобыть и хороший, а вот «эти», – махнул он рукой себе за плечо, – наверняка злобу затаят. А мне ж тут жить еще. Эх… как быть-то теперь…

– Как звать то? – спросил я нашего спасителя.

– Машкой звать… старая уже, а все силенок-то хватило для форсу.

– Да не кобылу, тебя как звать?

– А… так же как етого… писателя-то… Федор Михалыч я.

– Ну поехали с нами. Сахарная-то знаешь где?

– Так чего ж не знать, знаю. А разве не сгинула она?

– Осталось чуть-чуть. Остров там теперь, вот там мы и живем.

– Это, сынки, подумать надо… а Машку… хозяйство куда?

– Большое хозяйство-то?

– Ну коза, курей пара десятков. Огород же…

– Схоронился бы ты, Федор Михалыч, пока, а через несколько дней мы вернемся да заберем тебя со всем твоим скарбом и хозяйством.

– Да стар я, сынки, уже куда-то переезжать, доживу как-нибудь… хоронясь-то.

– А все-таки подумай. Где найти тебя, если что?

– Так у складов и ищите или на Ленинской улице, что от котельной вверх, восьмой дом. Ладно, бывайте, сынки, поеду я нервы успокаивать.

– Береги себя, Федор Михайлович.

– Да уж поберегусь как-нибудь, – дед отодвинул край соломы, которой была застелена телега, и нам показался приклад ружья.

– Ну веди, где мужик твой? – обратился я к женщине, проводив взглядом Федора Михайловича, он развернулся и выехал с пристаней. – А то хочется по-светлому вернуться домой.

Мы прошли к самому дальнему строящемуся пирсу, где порядка десяти мужиков трудились над заколачиванием свай, еще около десятка занимались разгрузкой пиломатериала с двух телег.

– Вон Саша, – сказала женщина, указав на парня в повязанной на голову красной футболке.

Мы подошли еще ближе, и парень нас заметил, оглянулся и направился к нам. Его кто-то окрикнул, но он махнув рукой, продолжил движение.

– Алена, ты как здесь, вас отпустили? – спросил он, поцеловав и обняв жену.

– Эти люди… они по твоему объявлению, они вытащили нас, зовут с собой плыть. Саша, пожалуйста, поехали… я боюсь, я не могу больше здесь.

Парень посмотрел на меня и Иваныча, у которого от поясницы до колена все шорты были в крови… потом снял с головы намотанную футболку и, вытерев ей пот, стекавший по лицу, ответил:

– Поехали.

– Никитин! Чего шкуру там трешь? Давай работать, – проорал белобрысый мужик «баскетбольного» телосложения.

– Без меня дальше.

– Это с какого такого перепуга? – спросил белобрысый, подойдя к нам.

Все остальные занятые на строительстве замедлили темп работы и внимательно следили за нами.

– Ты кем тут будешь? – спросил Иваныч, продемонстрировав рукоять пистолета за поясом.

– Так это… бригадир я тут.

– И много в твоей бригаде тех, чьи близкие находятся в заложниках в том гадюшнике в школе? – Иваныч говорил достаточно громко, чтобы проходивший мимо погранец остановился и начал слушать продолжение разговора.

Белобрысый заметно занервничал, оглянулся сначала на рабочих, которые уже вовсе прекратили свои занятия, и все смотрели на нас, потом мельком взглянул на любопытного погранца и ответил:

– Да что ты несешь? Спроси любого, здесь все по своему согласию.

– Так они и не скажут правды, пока знают, что их родные в школе под охраной, – ответил я.

Погранец махнул рукой кому-то, и через минуту около нас стоял старший охраны пристани, который потребовал объяснить, что происходит. Ну Иваныч ему и объяснил… в красках, не забыв продемонстрировать покрывшиеся кровью штаны, после чего белобрысого повели к Аслану, поведать об интересном «бригадном подряде». А мы погрузились на «Мандарин», я сбегал расписался в журнале охраны об убытии, и уже через двадцать минут наш бот покидал акваторию Лесного.

– Да лежи ты смирно, Иваныч!

Бот шел на малой скорости, Иваныч лежал на палубе и матерился как последний сапожник.

– Дети, закройте уши, – сказал я, выуживая мультитулом следующую дробину.

Очередная матерная тирада заглушила работу движка «Мандарина». Полив обильно задницу Иваныча перекисью, наложил повязку.